купец.
– Ну, как же? – непонимающе уставился на него собеседник. – Ведь она была в тяжёлой парандже, скрывающей её лицо.
– Ясно, – разочарованно бросил в ответ Рахматулло, понимая, что паранджой вполне мог скрываться и мужчина. – Скажи, могу я поговорить с вашим привратником?
Привратник медресе, молодящийся старик с бородой, подкрашенной хной, не добавил ничего нового к предыдущему рассказу. Да, женщина, с лицом, скрытым за тёмной паранджой, скорее пожилая, чем молодая, слёзно молила пропустить её к Шерзоду, но, побывав, у него, очень скоро ушла, а Шерзода, спустя очень короткое время обнаружили мёртвым в собственной комнате.
8
Купец Рахматулло уже собирался уходить прочь, когда привратник вдруг остановил его:
– Ты ведь бухарский купец, да? Та посетительница, оказавшаяся по всей видимости убийцей, когда я уже выпускал её за ворота медресе, сунула мне в руку какой-то свиток и велела мне передать одному купцу-бухарцу, мужчине лет под сорок, который, как она сказала, должен явиться сюда очень скоро.
Получив из рук привратника свиток, Рахматулло немедленно развернул его и начал читать. Вот что он прочёл:
«Привет тебе, о, жалкий торговец шёлком! Я недавно прибыла в Самарканд, но здешние обитатели, все эти людишки с постными лицами, вопящие по пять раз ко дню: «Нет, Бога кроме Аллаха» кажутся мне ужасно скучными… Но ты, и в самом деле, интереснее других, бухарский купчишка. А знаешь, чем? Тем, что ты пытаешься меня понять, меня постичь. Меня, Великую Богиню!
Вот тебе ещё одна моя загадка… Вообрази себе меня! Меня, ту, у которой тёмное лицо, клыкастый рот, ту, у которой руки, сжимающие меч, вседа обагрены кровью, ту, у которой на шее ожерелье из человеческих черепов! Но именно такой меня чтут и любят люди по всему Хиндустану, и приносят мне самое лучшее в жертву? Почему?
Я снизойду к твоему невежеству и подскажу тебе ответ… Вот, если, к примеру, один человечишка возьмёт дешёвенький платок, положит туда для весу несколько медных монет, подкрадётся сзади к ближнему своему и примется того душить… Не покажется ли этот человечишка в тот самый миг удушаемому Богом? Как ты полагаешь, купчишка? Так вот, пока ты ползаешь перед своим Аллахом, вместе со мной Богом может стать каждый, ибо я дарую слабым то, что они желают обрести более всего на свете – я дарую им силу! И за то, и любят меня, и чтут. И пляшут вместе со мной! А ты, купчишка, не стой на пути огненного танца Великой Матери, Великой Богини!»
Рахматулло дочитал очередное безумное послание до конца, сжав кулаки от ярости. Кто этот сумасшедший? Есть ли у него сообщнники? Почему он теперь обращается к нему напрямую? Огненный танец, меч в окровавленных руках. Всё это атрибуты богини Кали. Но где-то он уже слышал об этом… Совсем недавно… Но где?
И вдруг, словно молния мелькнула в голове у купца Рахматулло! Конечно же… «Тёмной ночью явилась в Самарканд гули – дьяволица. И сидела та дьяволица верхом на льве, и лев её алкал человеческой крови. И было много рук у той дьволицы… А в другой руке её был меч, а в третьей руке – петля, дабы душить добрых мусульман, и улавливать души их на том свете, препровождая их в ад. И ещё держала та дьяволица чашу с вином, мерзким вином и пила его своим устами богохульными! И рекла сими устами: «Погибель, погибель городу Самарканду!» И смех лился из уст её! И завтра дьяволица эта пустится в пляс…»
Так вещал безумный дервиш на базаре позавчера днём. Кто он такой?! Откуда он знает?!
Рахматулло со всех ног бросился на городской рынок. Дервищ сидел на своём обычном месте рядом с миской, куда добрые самаркандцы бросали ему подаяние. Купец подскочил к дервишу и заговорил торопливо, стараясь выглядеть спокойным:
– Позавчера я был у тебя, почтенный. Ты говорил о многорукой дьяволице? Откуда ты знаешь о ней? Ты побывал в Хиндустане? Ты знаешь тхагов? Тхаги пришли в Самарканд?!
Дервиш хранил молчание, и его лицо хранило бессмыслено-тупое выражение.
– Откуда ты знаешь о многорукой дьяволице?! – всё более распалялся Рахматулло. – Она явилась в Самарканд?! Что ты знаешь об этом?! Или, может быть, кто-то подучил тебя так сказать? Да, говори же ты, святоша! Говори! Говори! Говори! – кричал купец в ярости.
Обычное самообладание покинуло его, он сам уже не замечал, что схватил дервиша и трясёт его. Не замечал, что в запале он опрокинул миску с подаянием, и медные монеты рассыпались, не замечал, что к ним сбегаются люди. Лицо базарного безумца уже исчезло перед мысленным взором Рахматулло. Сейчас он видел то лицо мёртвой Фархунды, когда её достали из водоёма, а вот перед очами купца стоял юный Шерзод, прощающийся с ним у чайханы, а после обгоревший до неузнаваемости делиец, распростёртый на полу комнаты в караван-сарае.
– Говори! Говори! Говори, откуда знаешь про дьяволицу?! – всё кричал Рахматулло.
Чьи-то руки, наконец, оторвали его от дервиша, и, когда пелена безумия рассеялась, бухарский купец услышал тревожные голоса собравшихся вокруг людей.
– Взгляните, правоверные, этот человек сошёл с ума!
– Он напал на Божьего человека!
– Хотел убить его!
– Стражу, стражу, быстрее зовите стражу, о, добрые мусульмане, пока злодей не скрылся!
– Пока злодей не скрылся? – переспросил Рахматулло и расхохотался недобрым, ледяным смехом.
Его хохот ещё не стих, когда на место явились городские стражники.
Доброохвоты из числа собравшихся быстро объяснили им причину переполоха, не преминув обвинить Рахматулло в нападении на святого дервиша.
– Это тот бухарец, который разгуливал возле чайханы Ойбека, да упокоит его душу Аллах, и выспрашивал о смертях в городе, тех, что произошли за последние месяцы, – угодливым тоном подсказывал стражникам один из них. – Он проживает в доме бедной вдовы по имени Адолат.
–Вот как, – равнодушно протянул стражник. – Пожалуй, нам стоит наведаться сегодня к этой вдове, дабы узнать, для чего она привечает в своём жилище разного рода буянов, – кивнул он своим товарищам. – А этого мы покуда отведём в наше караульное помещение.
9
Рахматулло, уже немного пришедший в себя, предпочёл не пререкаться со стражниками и безропотно отправился с ними, старась выглядеть совершенно невозмутимым. Лишь одно обстоятельство поразило его, когда его уводили прочь с базара: он обернулся и заметил, что таинственный дервиш с бессмысленным выражением лица уже исчез…
Спустя некоторое время, бухарского купца привели в караульное помещение стражи. Рахматулло попытался объяснить, что он хорошо знаком с городским кадием, и что он вовсе не собирался