Зачем? Здесь необходимо небольшое отступление.
В двадцатые годы, нашего столетия некоторые шахматные корифеи пришли к выводу, что шахматам грозит неизбежная ничейная смерть. Класс игры в целом, особенно техника игры, значительно вырос, и побеждать стало все труднее и труднее,
В 1921 году Ласкер с грустью писал:
«Конечно, шахматам уже недолго хранить свои тайны. Приближается роковой час этой старинной игры. В современном ее состоянии шахматная игра скоро погибнет от ничейной смерти; неизбежная победа достоверности и механизации наложит свою печать на судьбу шахмат».
А вот не менее пессимистическая точка зрения другого гиганта — Капабланки, высказанная шесть лет спустя:
«В последнее время я потерял значительную долю любви к шахматам, так как уверен, что они очень скоро придут к своему концу».
Какие мрачные пророчества! И какое счастье, что они, прежде всего благодаря усилиям советских гроссмейстеров, оказались опровергнутыми! Тем не менее остается фактом, что многие партии, нередко после совершенно бесцветной, но «правильной» игры, кончались и кончаются, вничью. Тем, кто хотел добиваться побед, приходилось прибегать к кардинальным мерам. Одна из таких мер — увод противника с широкой автострады на глухую тропу даже ценой сознательного ухудшения своей позиции.
Вот что писал по этому поводу сам Таль:
«…Если оба партнера не горят стремлением выиграть партию во что бы то ни стало, они играют правильно (в самом лучшем, а может быть, в самом худшем значении этого слова). Возможность ошибок в таком случае сводится к минимуму, но и партнеру играть очень легко. Все идет очень правильно, очень корректно, и ходов через 18–20 эта „подлинно безошибочная“ партия заканчивается к обоюдному удовольствию.
Но что делать, когда нужно выиграть? Попытаться объявить мат? Но партнер предвидит атаку уже в зародыше и принимает все необходимые меры. Использовать позиционные слабости? Партнер и не думает создавать их! Именно поэтому сейчас во многих партиях один из противников, а иногда и оба сознательно уходят в сторону от общепризнанных канонов и сворачивают в „глухой лес“ неизведанных вариантов, на узкую горную тропинку, где место есть лишь для одного. Слишком многие сейчас хорошо знают не только шахматную таблицу умножения, но и шахматное логарифмирование, и поэтому, чтобы добиться успеха, порой приходится доказывать, что дважды два — пять…
Само собой разумеется, при такой игре, требующей не только больших знаний, владения всем арсеналом современной шахматной стратегии и тактики, но и большого физического и духовного напряжения, огромной, я бы сказал, нервной отдачи, процент возможных ошибок автоматически увеличивается. И вместе с тем такие партии доставляют значительно больше удовольствия и зрителям и играющим, чем безупречные корректные „гроссмейстерские ничьи“».
Приходится доказывать, что дважды два — пять… Какое любопытное признание! Значит, к победе далеко не всегда ведет прямой, логичный и ясный путь (дважды два — четыре!), иногда приходится допускать заведомую ошибку (дважды два — пять!).
Все это не ново — может сказать искушенный читатель. То же самое делал, например, Эмануил Ласкер. Вспомним, что писал о нем Рихард Рети:
«Изучая турнирные партии Ласкера, я вынес впечатление, что Ласкер обладает исключительным, на первый взгляд совершенно непонятным счастьем. В некоторых турнирах он выигрывал почти все партии, а между тем в доброй половине его партий бывали моменты, когда он стоял на проигрыш; недаром многие мастера говорят, что Ласкер действует гипнозом на своих противников. Где истина? Я дал себе труд заново пересмотреть все партии Ласкера, чтобы постичь тайну его успеха. Перед нами неоспоримый факт: Ласкер почти систематически слабо разыгрывает начала партий, сотни раз попадает в проигрышные положения и в конце концов все же выигрывает. Гипотеза постоянного счастья слишком невероятна… Остается один ответ, который при поверхностном рассмотрении звучит парадоксально: часто Ласкер умышленно играет слабо.
…При нынешнем совершенстве шахматной техники спокойная корректная игра почти неизбежно приводит к ничьей. Чтобы избегнуть этого, Ласкер теоретически ошибочными ходами устремляет партию на край бездны. Он сам повисает над пропастью, в то время как его противник еще стоит на твердой почве; однако благодаря своей подавляющей силе умудряется, удержавшись сам, сбросить своего соперника в бездну. Таким-то образом одерживает он победы, которых на ровном пути, т. е. при корректной игре, он не мог бы добиться».
У Ласкера — и это не случайно — не было последователей, не было школы. Алехин, к примеру, тоже в совершенстве владел искусством запутывания противника. На вопрос: «Как вам удается так быстро разделываться со своими противниками?» — Алехин с полным правом ответил: «Я на каждом ходу заставляю их мыслить самостоятельно!»
Но очень важно подчеркнуть, что Алехин при этом не нарушал требований позиции, и в этом было его принципиальное отличие от Ласкера.
Некоторые гроссмейстеры позднего времени, как, например, Спасский, Бронштейн, Ларсен, пошли несколько дальше. В стремлении завязать полноценную борьбу они могут иногда и преступить закон, то есть что-то «дать» противнику, чтобы выманить его из укреплений. Но если современные гроссмейстеры играют так от случая к случаю, чаще всего против менее сильных противников либо не от хорошей жизни, то Таль (как, пожалуй, и Корчной) возвел такой метод в систему, причем применяет он его в борьбе против любых противников, даже против самых могучих.
Классический пример такой игры — ход f2—f4 в семнадцатой партии матча на первенство мира с Ботвинником. В книге, посвященной этому матчу, Таль в примечании к ходу f2—f4 писал:
«„Ужасный“, „антипозиционный“, „невероятный“ и т. д. и т. п. — такими эпитетами украсили все без исключения комментаторы последний ход белых. Можно было предположить, что игравший белыми совершенно незнаком ни с одним учебником шахматной игры, где черным по белому написано, что так играть действительно нельзя, потому что ход f2—f4 и ослабляет чернопольную периферию, и выключает слона g5 из игры, и ставит под угрозу и без того скомпрометированное положение белого короля. Я думаю, читатели не сочтут за нескромность, если я скажу, что все эти соображения занимали меня во время партии. И вместе с тем факт остается фактом — ужасный ход f2—f4 сделан. Почему?»
Далее Таль объясняет, во имя чего он все же решился пренебречь требованиями позиции. Оказывается, чтобы опровергнуть этот ход, Ботвинник должен был сделать длинную рокировку и вряд ли мог избежать обоюдоострого тактического сражения, а это, собственно, и было главной целью Таля.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});