пледом, поскольку модель явно замерзла. Об этом свидетельствовала «гусиная» кожа, покрывавшая худые, как спички, руки позирующей. «Интересно, он, что же, пишет портрет зеленоглазой и рыжеволосой заморенной голодом ведьмы?» – подумала я.
– Ты, Моника, ступай, налей себе чай, – распорядился Матвей.
– Спасибо, Матвей, – неожиданно низким голосом, почти басом, откликнулась девушка.
Она медленно поднялась с кресла, и я удивилась ее маленькому росту. Настоящая Дюймовочка, надо же.
– Садитесь, – Акулиничев жестом показал мне на освободившееся кресло.
– Сюда? – удивилась я.
– А что? – пожал плечами художник. – Здесь мягко и очень удобно. Или вы брезгуете садиться после Моники?
Вообще-то эта мысль мне даже в голову не пришла. Акулиничев истолковал мое молчание по-своему.
– Напрасно, – сказал он. – К тому же, как вы могли убедиться, сесть здесь, кроме этого кресла, просто негде.
И это действительно было правдой. Я посмотрела по сторонам и нигде не обнаружила даже табуретки. Я села в кресло. На самом деле, довольно комфортно. Акулиничев между тем стал ходить около меня, оглядывая меня оценивающим взглядом.
– Матвей, – начала я, – я ведь вам уже сказала, что занимаюсь поисками убийцы Самохвалова, я здесь не в качестве модели, поэтому…
– А напрасно, – художник перестал бродить около моего кресла и, остановившись, пристально посмотрел на меня. – Вы просто созданы для того, чтобы быть моделью. У вас натуральный цвет волос и изумительные зеленые глаза. Моника, правда, тоже зеленоглазая, но в сочетании с рыжим цветом волос это все уже примелькалось. Все не то, решительно не то. Вот Владислав попросил написать портрет его жены Маргариты, причем тайно, чтобы сделать ей сюрприз. Я согласился, мне ничего не стоит по памяти написать, но Маргарита, она… нет…
Художник покачал головой.
– Матвей, – я слегка повысила голос, – я вынуждена снова напомнить вам, по какому поводу я здесь.
Акулиничев поднял вверх руки:
– Я помню, помню, не надо так волноваться, спрашивайте, я отвечу.
– Итак, мне стало известно, что убитый Самохвалов назначил вашей супруге свидание поздно вечером, – начала я.
– И вы решили, что я дико заревновал Елизавету и застрелил Самохвалова?
– Такая версия имеет право на существование, – ответила я на вопрос Акулиничева.
– Это все чушь собачья, вот что я вам скажу! – воскликнул Матвей.
– Объясните, почему, – попросила я.
– Пожалуйста. Ну, начну я с того, что я вообще не ревнив. Да, да. И такое тоже бывает. Во-вторых, у нас с Елизаветой, что называется, свободные отношения, мы не мешаем друг другу и не контролируем. Ну, и наконец, я и сам, признаюсь, не без греха.
– Это вы к тому, что сами в тот вечер были на свидании с гувернанткой дочери Черемысленникова Светланой?
– Да, был. И не собираюсь этого скрывать. Это же не преступление: пойти на свидание с понравившейся женщиной, правда? Кто же знал, что как раз в тот момент, когда мы со Светланой хотели уединиться в ротонде, там застрелят Самохвалова? Мы со Светой об этом не знали, конечно.
– Таким образом, получается, что вы со Светланой решили устроиться в ротонде, на плэнере, так сказать. Но когда вы туда подошли, то обнаружили, что место уже занято, что кто-то вас опередил. По всем признакам, это был Самохвалов. Так, по крайней мере, мне сказала Светлана. И вот вы остались на месте, раздумывая, что предпочтительнее: пойти в коттедж или поискать еще какое-нибудь местечко, где вам никто не помешает, благо их на территории достаточно. Но тут вы увидели, как кто-то – непонятно, мужчина или женщина – идет прямо к ротонде. Непонятно, потому что длинное балахонистое одеяние с капюшоном скрывает фигуру. Этот человек входит в ротонду, и оттуда раздается выстрел. Светлана, как она мне призналась, очень сильно испугалась и хотела бежать сломя голову куда глаза глядят, лишь бы не оставаться на том месте. Но вы ее не пустили. И я знаю, почему вы поступили именно так.
– И почему же?
– Потому что вы предположили, что вошедшим в ротонду и застрелившим Самохвалова человеком могла быть ваша жена. Ведь он приглашал ее на свидание поздно вечером, почти ночью.
– А зачем Елизавете надо было убивать Самохвалова?
– Для того чтобы избавиться от его притязаний. – Я понимала, что несу полный бред. Потому как убийство любовника возможно при вспышках ревности, в состоянии аффекта. А грохнуть кого-то, кто, пусть и назойливо, к тебе клеится? Маловероятно. Мне просто хотелось растормошить этого невозмутимого художника. Вдруг что-нибудь интересного расскажет? – И еще. Несмотря на то что вы говорите, что у вас с супругой свободные отношения, я не поверю, что вы остались бы в стороне, если бы измена вашей жены была раскрыта. Кроме того, я не исключаю и того, что их связь длится уже давно. Как знать, может быть, Елизавету такое положение дел перестало устраивать, и вот она выбрала подходящий момент. А далее… Вы приняли фигуру в балахоне за свою жену, увидели, что она вышла из ротонды, и спустя какое-то время вернулись в коттедж.
Акулиничев медленно покачал головой.
– Татьяна Александровна, уверяю вас, вы ошибаетесь.
Теперь покачала головой я.
– Матвей Илларионович, если вы обдумаете все то, что я вам только что сказала, то поймете, что никакой ошибки здесь нет. Светлана сказала, что когда к ротонде направился человек, вы тут же потянули ее за руку, чтобы уйти. Потому что вы не без оснований подумали, что этим человеком могла оказаться ваша жена. Вам совсем не нужно было, чтобы гувернантка стала свидетелем измены Елизаветы с Самохваловым. Но когда прозвучал выстрел, вы не спешили покинуть это место, желая понаблюдать, что же будет дальше. И только потом, когда этот человек вышел из ротонды и пошел к коттеджу, вы вместе со Светланой тоже ушли оттуда. Вы уже поняли, что здесь пахнет не адюльтером, а уголовным делом.
– Татьяна Александровна, мы со Светланой не видели лица человека, который вошел в ротонду. Откуда у Елизаветы мог появиться пистолет хозяина дома? Уж не думаете ли вы, что моя жена беспрепятственно заходит на хозяйскую половину коттеджа, а также знает код сейфа, в котором находится оружие? Логичнее предположить, что Самохвалова застрелила жена Черемысленникова, Маргарита Васильевна.
– Для чего? Чтобы лишить жизни