Читать интересную книгу Алёша Карпов - Николай Павлов

— Это дело ваше, можете бросать, — отрезал лесничий. — Никто плакать не станет. Завтра со всех деревень башкиры начнут съезжаться, они согласны.

— Значит, нам так и так крышка? Да мы царю жаловаться будем, — горячился дедушка.

— Эко хватил, — усмехнулся лесничий, — царю? Да разве англичанин нашему царю подвластен? У него свои законы, английские. Что хочет, то и делает. Завтра пришлю лесников, обмерять будут. Приготовьтесь.

Толпа подавленно замолчала, хотя глаза многих горели гневом. Сознавая жестокую несправедливость, люди вместе с тем не знали, что делать.

К лесничему неожиданно подошел Алеша.

— Дяденька, а дяденька!

— Чего тебе? — сердито спросил Плаксин.

— Давайте, дяденька, мы на англичанина забастовку сделаем и, как в городе, будем ходить с песнями, — стараясь придать голосу солидность, спокойно предложил Алеша.

Плаксин взмахнул плеткой:

— Цыц! Сопляк, зубы вышибу!

Алеша испуганно отскочил. Он не мог понять, почему лесничий так рассердился.

— Я тебе, подлецу, покажу забастовку, я тебе покажу! Хватит! — вдруг закричал лесничий. — Расходитесь, хватит!

Когда лесничий уехал, лесорубы стали обсуждать, как лучше поступить. Марья предлагала бросить работу.

— Все равно заводу нужны будут дрова. Еще приедут, попросят и цену старую оставят.

— А башкиры? — робко спросил кто-то.

— Про башкир он наврал. Не поедут они дрова рубить да еще задаром. Они не дураки.

Однако решительных таких, как Марья, было мало. Большинство предлагало послать к управляющему делегацию с просьбой оставить старые расценки.

— Человек ведь он, увидит, как нам тяжело. Может, поймет?

— Поймет, черта с два, — сжав кулаки, ответила Марья.

Глава десятая

На заводе, которым управлял теперь только что приехавший англичанин Петчер, то и дело происходили аресты. Полиция усиленно разыскивала подпольный комитет и руководителя большевистской организации Захара Михайловича Ершова. О Ершове ходили всевозможные слухи. Одни говорили, что он отказался от своих прежних убеждений и бежал за границу. Другие, наоборот, доказывали, что Ершов скрывается в Екатеринбурге и продолжает революционную деятельность. Некоторые даже уверяли, что видят его на заводе.

В среде рабочих все еще чувствовалась подавленность и усталость, но на допросах держались стойко. Отрицали все. На вопрос о комитете равнодушно отвечали: «Мы ничего не знаем, не слыхали»; «Такого на заводе, как видно, нет, спросите других; может, они лучше знают».

Полиции удалось выследить и арестовать немало подпольщиков, но члены комитета оставались неуловимыми. Усилилась полицейская слежка, увеличилось жалованье предателям, начались репрессии против заподозренных в сочувствии большевикам.

И вот собрание подпольного комитета назначено в сосновом лесу — у Гарольдова гроба. Так назывался выступавший из земли большой, похожий на гроб гранитный камень.

День был воскресный, ведренный. Солнце только поднималось над лесом, разгоняя ночную прохладу. Вдали глухо слышались гудки заводских паровозов.

Первым к камню подошел Нестер. На его подвижном лице играла улыбка. Гладкие черные волосы его уже серебрились у висков, но гибкий стан казался юношески молодым, хотя Нестеру перевалило за тридцать.

С разных сторон к камню подошли еще четыре человека. Вскоре пришел и Захар Михайлович Ершов.

После обычных приветствий Нестер разостлал на камне скатерть и первым стал выкладывать содержимое своей котомки. То же сделали и остальные.

Когда все уселись, Ершов обратился к Мартынову:

— Нестер Петрович! Сколько у тебя в охране людей?

— Трое.

— А как с сигналами?

— О сигналах тоже договорились. У каждого свой.

— Хорошо, — согласился Ершов. — Тогда давайте приступим к делу. Кто первый? Ты, что ли, Виктор?

С камня поднялся широкоплечий, крепко скроенный, с молодым энергичным лицом и копной вьющихся русых волос Виктор Коваленко, рабочий-металлист, ныне заведующий рабочим клубом. Виктор вытащил из кармана небольшой блокнот и, перелистывая его, внимательно поглядывал на своего руководителя, вожака местных большевиков.

— Дела у нас, товарищи, — от волнения несколько торопливо и громче, чем было нужно, начал Коваленко, — идут, прямо можно сказать, неважно. В клубе сейчас такие разговоры можно услышать, что диву даешься. От соглашателей, от меньшевиков разных и эсеров никакого прохода не стало. Они, видите ли, всю нашу революционную работу считают, ни больше ни меньше, как ошибкой и вредной затеей. «Нам, говорят, не драться с предпринимателями нужно, а искать с ними общий язык, чтобы и им и нам хорошо было, а горлопанам, которые ссорят нас с властями, надо затыкать глотку. Мы, кричат, на собственной шкуре убедились, что дала революция. Хватит. Побаловались. Мир лучше, чем война».

— Ну, это как сказать, — радуясь, что Виктор правильно оценивает обстановку, заметил Ершов. — Смотря какой мир и какая война. Ленин, например, к разным войнам подходит по-разному. Ну а как народ? Как рабочие на это смотрят? — спросил Ершов.

— Да как вам сказать, Захар Михайлович, по-разному: одни соглашаются, другие вроде нет, а некоторые молчат.

Коваленко еще больше нахмурился.

— Вы понимаете, товарищи, — снова продолжал он с тяжелым вздохом, — у меня сердце кипит, а я должен эту шваль слушать.

— И не только слушать, а еще и молчать.

— Вот именно, — встрепенулся Коваленко. — Просто невтерпеж. А может быть, Захар Михайлович, бросить бы все это к черту да ударить напрямик?

— Нет, Виктор Тихонович, — мягко, но внушительно отклонил предложение Виктора Ершов, — этого делать сейчас еще нельзя. Не всегда прямо ближе, чем в объезд. Представь себе, что мы везем сейчас тяжелый воз, а впереди виден плохой участок дороги, разве не ясно, что нам выгоднее этот участок объехать стороной. Даже если для этого потребуется вернуться несколько назад. Главное ведь состоит в том, чтобы воз на место был доставлен.

— А я тебе что говорил? — вмешался в разговор Нестер. — Одно другому разве мешает? В клубе мы ведь тоже не сидим сложа руки.

— Да, это так, — согласился Виктор.

Ершов обвел взглядом присутствующих. Его обветренное лицо было спокойно, как всегда; выражение настойчивости и деловитости успокаивающе действовало на окружающих.

— Если нет других предложений, — сказал он после некоторого молчания, — тогда на этом давайте и порешим. Нужно послать в клуб еще несколько товарищей. Пусть постепенно разоблачают предателей. Рабочие разберутся, поймут, что хорошо, а что плохо.

— Правильно, — коротко, но энергично поддержал предложение Ершова до сих пор молчавший Саша Кауров. — Разъяснять надо. Рабочие поймут…

Разгладив курчавую, огненного цвета бороду, слово взял Данило Маркин. Почерневшие мозолистые руки кузнеца грузом легли на колени. В напористом, веселом взгляде его карих глаз, в широкой приземистой фигуре, в каждом движении чувствовались уверенность и сила. Товарищи хорошо знали Данилу. Комитет давал ему самые ответственные поручения, и он выполнял их умело, энергично, никогда не жалуясь на трудности.

— Нам надо бы обсудить вопрос о новом управляющем, — сметая с колен хлебные крошки, медленно сказал Данило. — Англичанина, как видно, черт принес сюда неспроста. Сразу с грабежа дело-то начал. Птица, видать, по этой части высокого полета. Недаром старик Барклей предупреждал, чтобы были мы настороже. Теперь все видим, что прав был старик. Такого гада, наверное, белый свет еще не видел. Что ни день, то новость. Одна подлость не успевает кончиться, как другая начинается. Только показался на заводе — сейчас же отпуска покосные отменил. Спецодежду давать перестал. Лесорубам расценки снизил. Говорят, на днях он утвердил Плаксину план, по которому собирается в пятнадцать лет вырубить весь заводской лес.

Данило немного помолчал, задумчиво постукивая пальцем по камню. Затем продолжал:

— Вы понимаете, товарищи, куда этот паразит нацеливает свои поганые когти? Говорят, не сегодня — завтра будет объявлено о снижении расценок по всему заводу.

Сообщение Маркина было известно членам комитета, однако его слова вновь заставили их задуматься. Все как-то нервно зашевелились, закашляли, кто-то громко вздохнул. Затем наступило тяжелое молчание.

— Убить гада! — вскакивая с камня, вспылил Саша Кауров. — Что смотреть на подлеца? Как только поедет на рыбалку, там его и прикончить.

Ершов обвел всех быстрым взглядом и остановил его на Саше.

— Разве, Саша, ты забыл указания по этому вопросу нашей партии, товарища Ленина?

Саша отрицательно покачал головой.

— Не забыл? Тогда зачем же ты так вопрос ставишь? Убить мерзавца дело не хитрое, но какая от этого польза? Завтра пришлют такого же другого, вдобавок усилят репрессии. Нет, Саша, не это нам нужно, — по-отцовски ласково продолжал Ершов. — Террор никогда не был оружием нашей партии.