с Номбеко. Поначалу они держались настороженно, но поскольку играть в маджонг вчетвером куда сподручнее, чем втроем, то стоило хотя бы попробовать, тем более что девушка из Соуэто производила впечатление не такой уж дурочки, хоть кожа у нее была и не желтая.
Номбеко охотно приняла приглашение и сразу разобралась с пангом, конгом, чоу и всеми остальными ветрами всех мыслимых направлений. После чего взяла три партии из четырех, благо запомнила все сто сорок четыре кости, а в четвертой позволила победить одной из сестер.
Кроме того, китаянки и Номбеко каждую неделю находили время поболтать о том, что новенького случилось в мире, – и последняя делилась с ними всем, что ей удалось услышать в коридорах и через стенку. Сводкам новостей, правда, недоставало полноты, впрочем, и аудитория была не слишком взыскательной. Как-то, например, Номбеко сообщила, что в Китае сняли запрет с Аристотеля и Шекспира. То-то оба радуются, предположили сестрички.
Игра и выпуски политинформации сдружили сестер по несчастью. А знаки и символы на игральных костях заставили китаянок познакомить Номбеко с их диалектом китайского. Все четверо добродушно смеялись, наблюдая за ее успехами и за куда менее успешными попытками сестричек освоить язык коса, доставшийся Номбеко от матери.
В отличие от биографии Номбеко, прежний образ жизни сестренок-китаянок вызывал определенные вопросы. В пользование инженера они попали примерно так же, как и она, только на пятнадцать лет вместо семи. Дело было так: они повстречались с инженером в одном из йоханнесбургских баров, он стал подкатывать ко всем трем сразу, и тут выяснилось, что им нужны деньги для больного родственника, и потому они хотели бы продать… нет, не свои тела, а одну семейную реликвию.
Инженеру в первую очередь хотелось самих девушек, но урвать куш хотелось тоже, поэтому он отправился к китаянкам домой, где ему показали искусной работы керамического гуся эпохи Хань, изготовленного лет за сто до нашей эры. За него девчонки хотели двадцать тысяч рандов, притом что инженер знал: такая вещь стоит дороже раз в десять, если не в сто! Но девчонки были мало что девчонки, а еще и китаёзы, так что он предложил им пятнадцать тысяч наличными возле банка на другое утро («по пять штук каждой или вообще ничего!»), и эти дуры согласились.
Уникальный гусь простоял на почетном пьедестале в кабинете инженера целый год, пока один из агентов МОССАД, также задействованный в проекте, не пригляделся к статуэтке и за десять секунд не определил, что это полная туфта. Дальнейшее следствие, проведенное разъяренным инженером, показало, что гусь произведен отнюдь не мастером из провинции Чжэцзян в эпоху Хань примерно в первом веке до нашей эры, а, судя по всему, тремя девчонками-китаянками в пригороде Йоханнесбурга и в несколько иную эпоху, а именно в тысяча девятьсот семьдесят пятом году нашей эры.
Китаянки имели неосторожность показать инженеру гуся у себя дома. Это позволило ему вместе с силами правопорядка добраться до всех трех. От пятнадцати тысяч рандов у сестер осталось всего два, так что сидеть им в Пелиндабе предстояло еще не меньше десяти лет.
– Между собой мы называем инженера 鹅, – сказала одна из сестер.
– «Гусь», – перевела Номбеко.
Чего китаянкам хотелось больше всего, так это вернуться в китайский квартал Йоханнесбурга и продолжить производство гусей эпохи Хань, только работать с ними тщательнее, чем в тот раз.
А так-то им жилось ничуть не хуже, чем Номбеко. В круг их обязанностей входила готовка еды инженеру и охране, а также обработка входящей, а главное, исходящей почты. Все большое и маленькое, что можно стащить, не вызвав лишнего шума, отправлялось прямиком в исходящую корзину на адрес мамы сестричек. Мама благодарила и продавала добычу, радуясь, что в свое время выучила девочек писать и читать по-английски: инвестиция оказалась удачная.
Однако порой их небрежность и невнимательность приводили к казусам. Например, как-то одна из них перепутала наклейки с адресами, и министр иностранных дел лично позвонил инженеру Вестхёйзену и спросил, с какой целью тот прислал ему восемь стеариновых свечей, два дырокола и четыре пустые папки, – в то время как мамаша китаянок получила и тут же сожгла четырехсотстраничный технический отчет, посвященный недостаткам ядерного заряда на основе нептуния.
• • •
Что бесило Номбеко, так это то, как поздно она поняла, во что влипла. Судя по всему, ее приговорили вовсе не к семи годам службы у инженера. Она угодила к нему на пожизненный срок. В отличие от сестренок-китаянок она вполне осознавала, что такое самый секретный в мире проект. Пока что от всякого, кому она могла бы проболтаться, ее отделял контур под напряжением в двенадцать тысяч вольт. А когда ее отпустят? Сколько проживет после этого никому не нужная негритянка, представляющая собой угрозу безопасности страны? Секунд десять. Или двадцать. Если повезет.
Ее положение можно было представить как математическую задачу, не имеющую решения. Если она поможет инженеру осуществить его миссию, тому достанется честь и государственная пенсия на блюдечке с золотой каемочкой. А ей, знающей чего не положено, – выстрел в затылок.
Если, наоборот, поспособствовать его провалу, то инженеру светит позор, увольнение и куда более скромная пенсия. А ей самой – все тот же выстрел в затылок.
Если коротко, то надежды уравнение не сулило. Единственное, что оставалось Номбеко, – это лавировать, иными словами, делать все, чтобы никто не узнал, что инженер – пустое место, и в то же время по возможности затягивать реализацию проекта. Конечно, это не защитит ее от пресловутого выстрела в затылок, однако чем позже он грянет, тем больше шансов, что прежде произойдет что-нибудь еще, вроде революции, или бунта сотрудников, или другого столь же маловероятного события.
Если она до тех пор сама не найдет выход.
В отсутствие других идей Номбеко, улучив момент, садилась у окна библиотеки и наблюдала за происходящим у ворот. Она подходила к окну в разное время суток и отслеживала распорядок и поведение охраны.
Так, она сразу отметила, что каждую въезжающую и выезжающую машину обыскивает охрана с собаками – за исключением машины самого инженера. А также руководителя рабочей группы. И обоих агентов МОССАД. Все четверо, очевидно, были выше подозрений. К сожалению, у них и гаражные места были получше. Можно, скажем, пробраться в большой гараж, забраться в багажник – где тебя и застукает охранник с дежурной собакой. Натасканной сперва кусать, а уж потом спрашиваться хозяина. Но в маленький гараж, к машинам высокого начальства и их багажникам, оставлявшим шанс выжить, Номбеко доступа не имела. Ключ оттуда был