Янклович поставил в известность Высоцкого о решении отца. Он так описывает реакцию поэта: «Я сказал Володе о том, что отец дал согласие на его лечение именно в больнице. Володя сурово спросил: «Кто согласился?». «Твой отец», — повторил я. Володя подошел к телефону, набрал номер отца. Разговаривал с ним очень категорично, я сказал бы даже строго. И отец немедленно уступил! Потом он приехал и все отменил. Сказал: «Что ты, Володя! Я этого вовсе не хочу, у меня даже не было подобных намерений». Одним словом, он оправдывался перед Володей. Тогда я понял, что отец ему тоже не поможет».
В действительности близкие поэта могли лишь только наблюдать, как его покидает жизнь. Сын Аркадий (проведал отца в июле 1980 года) вспоминает: «Он чувствовал себя ужасно. Валерий Янклович поехал за «чем-то» для него. Когда он, наконец, привез это «что-то», отец свернул трубку из бумаги и начал это вдыхать. Ему стало немного лучше. Мне было страшно. Я очень боялся за него».
Свидетелями саморазрушения Высоцкого и последствий этого были также посторонние люди. В апреле 1980 года Высоцкий выступал с концертом в Доме ученых. Концерт удался. Все прошло и окончилось прекрасно. Высоцкий был в хорошей форме, но, как утверждают очевидцы, «после концерта его увезли едва живого».
14 июля 1980 года (за одиннадцать дней до смерти) Высоцкий выступал в Институте эпидемиологии и микробиологии в Москве. По свидетельству Людмилы Сигаевой, видевшей его выступление, поэт чувствовал себя плохо перед концертом. Силаева рассказывает: «Я заварила ему крепкий чай. Принесла таблетки анальгина. Вместе с чаем он проглотил целую упаковку этих таблеток».
Один из близких друзей поэта Всеволод Абдулов не мог больше видеть умирающего буквально на глазах Высоцкого и поэтому заявил: «Володя, не гневайся, но я ухожу. Если тебе нужна будет моя помощь, знаешь, где меня искать. Звони — наверняка приеду. Но так просто быть при тебе и видеть, как ты умираешь, не могу. Я не в состоянии. Прости меня». Произнеся эти слова, Абдулов вышел из дома Высоцкого. Это подействовало. Поэт принял очередное решение вылечиться.
«УЙДУ Я В ЭТО ЛЕТО…»
Когда Высоцкий понял, что сам не в состоянии справиться с зависимостью от наркотиков, он решил рассказать правду Марине Влади, рассчитывая на ее помощь. В марте 1980 года во время пребывания в Венеции между ними происходит откровенный разговор. Марина Влади пишет в своей книге, что кроме горькой и трагической правды появилась надежда, что Высоцкий вновь открыл свой внутренний мир так же, как когда-то. Он снова был с ней — близкий и доверчивый.
В сущности, ее первая реакция на исповедь поэта была, вероятно, более прозаичной. Валерий Янклович утверждает: «После смерти Володи я спросил Марину, как она отнеслась к тому, что он сказал ей в Венеции. Она ответила: «Он сказал мне это, когда мы плыли на катере. Я чуть не столкнула его в воду!..» Можно поверить этим словам, зная характер Марины. Впрочем, она много натерпелась, наблюдая те же симптомы у сына».
Однако ожидаемой помощи Высоцкий не получил. Марина Влади сказала ему категорично: «В общем так, Володя. Из этого мало кто выбирался, но ты сильный, может, у тебя получится Договоримся: или бросаешь это и будет все как прежде, или мы расстаемся».
Эти жесткие условия Высоцкий принял. Пообещал своей супруге, что ко дню ее рождения (10 мая) все будет в порядке. Но могло ли так быть, если он остался наедине со своей страшной проблемой?
Он вернулся в Москву и… все повторилось. Правда, он пробовал закрываться на ключ в своей квартире вместе с дружившими с ним врачами, чтобы не иметь доступа к наркотикам, но вел себя так непредсказуемо, что в конце концов их терпению приходил конец. Они сдавались и привозили нужные дозы. 10 мая 1980 года Высоцкий вылетел в Париж — на день рождения Марины Влади. Однако, как вспоминает вдова поэта, не доехав к ней, исчезает. Пропадает не в дороге от Москвы до Парижа (в самолете ничего особенного не происходит), а уже в самой французской столице, добираясь от аэропорта к дому Марины. Она находит его в русском ресторане с гитарой и чемоданом, в плачевном состоянии и решает поместить его в закрытую клинику в Париже. Подписывает соответствующее заявление.
В клинике поэт переживает ренессанс творческих и физических сил. Много пишет. Наряду с другими произведениями создает замечательное стихотворение с удивительно пророческими словами: «Уйду я в это лето». Именно в этом стихотворении появляется образ героя «в малиновом плаще». Это сравнение возникло вследствие пребывания поэта в клинике: Высоцкий носил там красную пижаму. Его проведывает Михаил Шемякин — единственный из друзей Высоцкого, который никогда не поддавался на его уговоры и никогда не искал для него наркотики. Он рассказывает о состоянии поэта: «Володя не хотел жить. Я сказал ему, что наверняка у нас есть много врагов, желающих нам смерти, но нужно, несмотря на их ожидания, постараться жить. Володя тогда грустно произнес: «Постараюсь». Мы попрощались. И я уже больше никогда его не увидел». Высоцкий уговаривает Марину, чтобы она дала письменное согласие на его выписку из клиники, и собирается ехать на Международные театральные встречи, а перед этим на один день летит в Москву — к Оксане, с которой проводит почти сутки. 23 мая он уже в Варшаве, откуда выедет через неделю — 30 мая. 26 мая он играет в «Добром человеке из Сезуана» по Бертольду Брехту, 27 и 28 мая представляет на суд варшавской публики себя в роли легендарного Гамлета. Он находится в состоянии смертельной усталости. Одна из польских журналисток, которая намеревалась взять у него интервью, призналась, что Высоцкий, правда, открыл ей дверь своего номера в отеле, но стоял на пороге, не отступая ни на шаг, он хотел как бы заслонить комнату от нежданных гостей и дать понять, что у него нет желания беседовать. Такое раньше происходило с ним очень редко. Он всегда уважал чужую, особенно хорошо и тщательно выполненную работу. В том числе и журналистскую. Даже когда корреспонденты, видя его неимоверную усталость, извинялись, что отнимают его ценное время, он принимал их извинения с удивлением. Одна российская журналистка сообщила мне: «Я пошла в Театр на Таганке, чтобы взять интервью у Высоцкого. Ждала его после спектакля. Наконец он появился — у него были впавшие от усталости щеки и невероятно белое лицо, потом я всматривалась внимательней, думала — это грим. Я видела, что он очень уставший, тогда я извинилась за то, что осмелилась лишить его этих нескольких минут передышки после спектакля. Высоцкий как-то удивленно на меня посмотрел, сказав при этом своим характерным, хотя более чем обычно охрипшим голосом; «О чем вы говорите. Это ведь наша работа». Действительно, он очень уважал труд — не только свой, но, что важно, и других».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});