Дальше мать описывала, как она все это придумывала.
«Кеша, я так и вижу тебя, окруженного темными таинственными хвойными лесами. По вершинам сосен прыгают белки, но они неручные, как в наших московских садах. Но ты ведь в настоящем лесу. Ты уже скоро приедешь, Кеша».
Она посмотрела на дату. О, это было еще до ее рождения.
Ира снова открыла письмо наугад.
«Кеша, я ничего не буду писать длинного на этот раз. Скажу самое главное, что наполняет меня невероятным счастьем. Ты поверить не можешь, как я рада. Кеша. Я беременна. У нас с тобой будет ребенок. Я не сомневаюсь, что будет девочка. Но похожая на тебя. Ты очень красивый, и она будет хороша собой. Я ведь простушка, сам знаешь. А ты, я могу сказать как художник, ты просто замечательный. Я хочу, чтобы она была как ты. Почему я так думаю? Потому что я так хочу. Кеша, когда ты приедешь, наверное, она уже родится. Но я думаю, это ничего. Ты полюбишь ее сразу. И как же мы назовем ее? Подумай, Кеша».
Ира налила в рюмку молдавского сухого вина. Нет, она не могла читать дальше просто так. Ее трясло от возбуждения. Что же дальше, что случилось? Пока она не могла спросить Иннокентия Петровича прямо — почему так вышло. Ведь, судя по письмам матери, у них были прекрасные отношения. Ира не знала, что писал матери он, но по ее письмам было ясно, как нежны они были друг с другом.
«Кеша, ты пишешь, что, как только ты приедешь в Москву, мы сразу поженимся. Да, конечно, я согласна, нам, конечно будет трудновато с жильем. Ты помнишь наш измайловский домик? Сейчас он стал протекать, и в эту осень мы живем в одной комнате. Мама, конечно, нам поможет, я жду тебя, Кеша, я чувствую себя замечательно. Наша девочка ведет себя тоже хорошо. Я так люблю ее. Доктор сказал, что я не ошибаюсь, что это на самом деле девочка. Уже скоро. Совсем скоро». И дата. По ней Ира поняла, что это было всего за два месяца до ее рождения.
А потом она нашла письмо, написанное другим почерком. И похолодела. Почерк бабушки. Уж его-то она знала. Сколько она внучке писала в лагеря, стройотряды, да Бог знает куда еще. Бабушка была мастерица писать письма. Ира открыла его с дрожью.
«Здравствуй, Кеша, — писала бабушка. — Вот все и кончилось. И все началось. Ты можешь быть свободен, Кеша, и ни о чем не думать. Девочка моя. Она мне будет как дочка. Хочешь — приезжай посмотреть. Но ты не обязан. Моя дорогая дочь умерла при родах. В общем-то, она не говорила тебе и мне не велела, ей нельзя было рожать, Кеша. С больным-то сердцем. Но она так полюбила тебя, что посчитала возможным поделиться своей жизнью с вашей дочкой. Чтобы эта девочка прожила остаток ее жизни и свою целиком. Моя дочь выбрала тебя.
С ее, Кеша, болезнью живут до тридцати трех, не дольше. Ничего сделать нельзя было. Кеша, ты можешь считать меня жестокой женщиной, может, оно так и есть, но, скорее всего, я просто иная. Мы обе с моей дочерью иные, потому что жизнь сложилась у нас так и мы мерили очень кратким веком моей дочери. Вот почему она пошла на это. Ты свободен, Кеша. Но, если когда-то тебе захочется увидеть свою дочь, знай, ее не надо удочерять. Я буду ей вместо матери. Повидаться с девочкой можешь в любое время. Где нас искать, знаешь. Я думаю, еще долго нас можно будет здесь найти.
Итак, Кеша, у тебя дочь. С чем я тебя и поздравляю. Может быть, она будет счастливее... Нет, счастливее моей дочери быть трудно. Когда у человека мало времени, он торопится. У него увеличивается градус счастья. Я думаю, ты понимаешь, про что я. Она очень тебя любила. И я благодарна тебе за это. Ты понимаешь теперь, почему она не спешила выходить за тебя? Она не знала, сможет ли родить. Она смогла. Но видишь, какой ценой. Она не хотела портить тебе жизнь. И еще, тебе не надо чувствовать себя виноватым. Не надо строить иллюзий насчет ребенка — ты один не справишься с девочкой. А если женишься — а ты, конечно, женишься — зачем ей мачеха? Я еще не старая женщина, мне далеко до пятидесяти. Я энергичная и ее выращу. Это будет моя дочь, еще одна... Всего хорошего, Кеша. И я желаю тебе счастья».
Ира повела плечами, поежилась. Вот это да... Она знала, что ее бабушка — необыкновенная женщина, но чтобы настолько... Никаких претензий, упреков, ничего... А впрочем, какие могут быть претензии? Каждый поступает так, как считает единственно возможным для себя. На месте матери она поступила бы точно так же. Если бы хотела ребенка, она родила бы его. Ну что ж, мать знала, что бабушка не бросит младенца и никому его не отдаст. Она не обрекала ее на детдомовское взращивание. И уж, конечно, не думала, что Иннокентий Петрович станет воспитывать девочку в одиночестве. Он не сможет. Она, Ира, видела варианты, когда мужчина пытался воспитать ребенка один. Ребенок обретал мачеху, точнее, череду мачех, потому что редкие женщины способны относиться к чужому ребенку как к своему.
Она допила вино и откинулась на спинку кресла. Да, вот это поворот судьбы. А как поговорить с Иннокентием Петровичем? Ей стало невыносимо любопытно, что было с ним дальше.
Феклуша заворочалась во сне.
— Слушай, соня! Долго будешь тискать мои коленки?
Феклуша подняла на нее доверчивые сонные глаза и снова сунула горячий от сна нос ей в колени.
Итак, сейчас она чуть старше своей матери. И начинает жить за нее? С тем мужчиной, которого любила мать? Может ли она его полюбить? Иной любовью, дочерней. И как смириться с потрясением от того, что встреча с отцом может оказаться слишком краткой?
У Иры сжалось сердце.
— Неужели ничего нельзя сделать? — спросила она вслух.
Ей страстно захотелось, чтобы отец как можно дольше сумел пробыть рядом с ней. Чтобы она продолжала его дело под его надзором. Ага, значит ты уже считаешь себя хозяйкой фирмы...
Она покачала головой и свернулась клубочком на диване.
20
Да, теперь пришло его время.
Теперь он сам хозяин. Объявляя свою фирму Меховым Домом, Замиралов хотел получить большие возможности. Он разослал своих гонцов по стране, они скупали шкурки диких зверей, он нанял специалистов-скорняков, которые остались не у дел после развала меховых фабрик, они прекрасно выделывали, он хорошо им платил. Он собрал художников, мастеров-швейников. Его дело пошло. Замиралов иногда задумывался — невероятный поворот судьбы. Итог? Может и болезнь настигла его именно потому, что пора итожить? А какой логически верный конец! Если оглянуться, с чего он начал, за что страдал и как ему воздалось... Да, он начал раньше, чем другие в этой стране. Что ж, корни есть корни. Старинный Меховой Дом Замираловых был известен в прежние времена не только в Вятке, но и за пределами России. Недавно он услышал, что в Прибалтике возвращают дома прежним владельцам. Его сердце забилось в безнадежной радости — а если бы ему вернули? Он усмехнулся. Но про это и мечтать нечего. Россия не Прибалтика. Ему бы вернулось полгорода на севере. Пол-Вятки.