Мы уже вышли из леса на проселочную дорогу, и только тогда я ощутила тяжесть, странно давящую на плечи. Это был мундир Гаспара. Я неосознанно унесла его. Но возвратиться уже не было никакой возможности.
8
Взрыв громыхнул так близко, что, казалось, деревья пригнулись к земле. Мы лежали, уткнувшись лицом в землю, за шиворот нам сыпались земля и пыль. Гранаты взрывались еще и еще, но уже значительно дальше, и гул канонады уходил на север.
– Мы живы?
– Да, черт возьми! Бежим!
Мы с Брике живо выбрались из оставленного вандейцами окопа, и бросились бежать с холмов вниз. Шоле отсюда казался пылающим факелом, отблески пожара плясали по старым стенам и радужными бликами отражались на колокольнях, но тем не менее я знала, что Шоле свободен. Теперь там белые, а синие – те, кому удалось прорвать окружение, – без памяти убегали на север.
Бесконечная вереница телег вытянулась вдоль дороги, обрамленная бесчисленными фигурами усталых женщин и детей. Это были семьи крестьян, воюющих за Бога и короля. Чуть впереди несколько вандейцев тащили на веревках пушку. Я с жалостью созерцала это воинство. Оно казалось жалким, недисциплинированным, разрозненным, скверно одетым и диковатым.
Все оружие вандейцев состояло из кос, вил, дубинок и ножей. Ружей не хватало, да и мало кто умел стрелять. Правда, возможно, что передовые отряды, уже прорвавшиеся в Шоле, вооружены получше. У них даже есть лошади.
Брике изумленно оглядывался по сторонам. За время пути мы встретили много повстанцев, но тут они словно бы собрались воедино. Некоторые были одеты во что-то наподобие длинных козьих шкур с прорезями для рук, короткие куртки с крестом из крашеных человеческих костей на груди. Правда, у большинства на груди было вышито сердце Иисуса. Шляпы украшались белыми лентами – символами роялизма, на нарукавных повязках вышивались евангельские изречения. Вся эта атрибутика дополнялась четками у пояса и вертелями, служившими оружием. У многих за поясами был рог, каким крестьяне созывают свои стада, – повстанцы трубили в него, стремясь произвести побольше шума и придать своему вступлению в город больший триумф.
– За Бога и короля!
– Да здравствует Людовик XVII!
– Долой рекрутские наборы!
Последний крик звучал с не меньшим воодушевлением, чем первые два. Мы вошли в Шоле через пролом в стене, образованный взрывом, и зашагали по улице к главной площади. Я сознавала, что нахожусь среди своих, но увереннее себя от этого не чувствовала. Воздух все еще звенел от стрельбы – многие повстанцы стреляли в небо, празднуя свою победу. Многие уже начали пьянствовать.
– Сударь, сударь, подождите!
Я отчаянно вцепилась в стремя одного всадника, что проезжал мимо. Он выглядел прилично и показался мне дворянином. Ему было лет тридцать. Из-под низко надвинутой на лоб шляпы сверкнули черные озорные глаза.
– Женщина, черт возьми!
Он остановился, уже не пытаясь отстранить меня, и заинтересованно наклонился в седле.
– Ведь ты женщина, не так ли?
– Да.
– Надо же! И совсем не похожа на крестьянку. Послушай, милочка, ты остановила меня как раз вовремя. У меня прекрасное настроение. Если хочешь, я могу предложить тебе добрый ужин со стаканчиком пива, ночлег и мою любовь. Конечно, если ты согласишься для начала умыться – уж очень ты чумазая.
Его болтовня и намек на то, что я лежала лицом в земле, задели меня. Я нетерпеливо топнула ногой.
– Как много предложений за такое короткое время!
– А разве они тебе не подходят? Интересно, кто откажется от предложений Гектора де Вабекура!
– Я аристократка.
Это заявление, похоже, не произвело на него никакого впечатления.
– Вот как? Ну что ж! – произнес он, не моргнув глазом. – Я тоже аристократ. Не думаю, чтобы для вас было унизительным пойти поужинать с графом де Вабекуром. У меня громкое имя, не считая того, что у меня есть деньги и чин.
– Уважаемый Гектор де Вабекур, – сказала я, теряя терпение, – ваши предки были, безусловно, знатные люди, но ведь не от самого же Юпитера они происходили! Я прошу у вас самую малость. Укажите мне, где находятся вожди повстанцев, и я буду вам очень благодарна.
– Вы недурно изъясняетесь, милочка, – заметил он с гримасой. – Ну, так и быть. Садитесь-ка! Я довезу вас.
Воспользовавшись предложенной мне рукой, я вскочила на лошадь позади Гектора де Вабекура, сожалея о том, сколько времени мне пришлось потратить на болтовню для решения такого пустячного дела.
Вабекур провез меня горящими улицами Шоле. Пылали дома и кричали женщины, видимо, принадлежавшие к республиканской партии и теперь подвергающиеся надругательствам. В канавах валялись трупы, повсюду стояли виселицы, а кое-где я видела уже и повешенных. Шел неприкрытый грабеж и мародерство. Лошадь поскальзывалась в крови. Но самое ужасное было то, что я не способна была ужасаться. Великая сила – привычка.
– Кому вы служите? – поинтересовалась я.
Мой спутник качнул головой.
– Я адъютант генерала Сушю.
– Кто это такой?
– Бывший сборщик податей, а нынче командир повстанцев.
– О-о-о! – протянула я. – И что же?
– Два часа назад он выступил к Машкулю, так что вам к нему не пробиться. Я остался здесь, чтобы присутствовать при решении некоторых вопросов. А вы, милочка? Кого вы ищете?
– Графа де Шаретта.
Вабекур фыркнул так изумленно, что я насторожилась.
– Что такое?
– Да так. Если вы ищете встречи с дьяволом, то вам указали точный адрес.
– Вы шутите?
– Вовсе нет. Шаретт и вправду сам дьявол, и я бы предпочел попасть в ад, чем иметь с ним дело.
– Что вы знаете о нем?
– О, ровно ничего! Достаточно на него взглянуть раз-другой, и все становится ясным. Кажется, он был военным, эмигрировал в Кобленц, потом вернулся. Но разве это имеет значение? Главное – это перемолвиться с ним двумя-тремя словами.
– Вы рисуете мне какое-то чудовище. Я не верю вам.
Вабекур ничего не ответил, останавливая лошадь. Мы уже были на городской площади перед ратушей. Повстанцы срубили дерево Свободы, подожгли его и теперь весело отплясывали вокруг костра, распевая роялистский гимн «Да здравствует Генрих IV!».
– Ну, вот мы и приехали, красотка! Бегите! Да не забудьте взять с собой ладанку, когда пойдете к самому дьяволу!
Последние слова Вабекура заглушили звуки выстрелов. Где-то во внутреннем дворике, за глухой стеной, непрерывно шел расстрел.
– Пятьсот человек согнали, – сказал на вандейском диалекте какой-то повстанец. – Уж можно быть уверенным, что каждый из них получит пулю. Кателино поклялся, и Кателино сделает…
– Они заседают в ратуше? – спросила я.