Ну, про запах я уже не говорю.
Я нырнул внутрь с головой, когда понял, что Оно наконец пересилило закон тяготения — напряглось до синевы, надулось, и плавно перетекло на балкон.
При этом мне что-то послышалось. Наверное, померещилось. Ведь Оно явно не умело говорить. Наверное, я просто дошёл до «голосов».
Вернее, до одного голоса. Утробного, чмокающего. Голос пропел: «Орлята учатся летать…».
* * *
Я начал спускаться вниз, задерживая падение локтями и коленями. Потом в колодце наступила полная тьма: Оно уже добралось до отверстия и силилось втиснуться в него. Оно поглотит меня там, глубоко внизу, может быть, даже под землей — не знаю, насколько глубок был колодец, но мне казалось, что он приблизительно уходит под землю на глубину свай. А может быть, даже глубже.
Сейчас Оно втиснется. И, если сумеет, всей массой шлёпнется мне на голову, поглотит меня, раздробит, и сольётся со мной.
Но Оно не шлёпалось. Видимо, Ему было так же тесно, как и мне.
А может быть, даже теснее.
Снизу обдало горячим паром. Я мгновенно взмок. Отпустил стены и через секунду свободного падения с оглушительным плеском приземлился в какую-то тягучую воду. Тоже, понимаешь, орлёнок…
По-видимому, это всё-таки был подвал. Потому, что издалека стал просачиваться робкий свет — свет лунной ночи. Мне потребовалось время, чтобы начать различать в темноте хоть что-то.
И прежде всего я различил сырые стены, тёмную воду и переплетения труб, тянувшиеся под потолком. Из труб со свистом вырывался пар.
Это был слепок… нет, сердцевина… нет, само воплощение. Да, воплощение всего того, что мы определяем задумчивым словосочетанием «жилищно-коммунальное хозяйство». Точнее, той его части, которая всегда спрятана от нас — под землю, в подвалы, за стены перекачивающих станций…
Я прижался к стене, отступив от отверстия как можно дальше. И стал боком пробираться к едва брезжившему источнику света — подвальному окну, которое, видимо, было чем-то прикрыто, иначе света было бы больше.
Я боком пробирался к свету, а мне навстречу поплыли какие-то огоньки.
Десятки, сотни, тысячи… Нет, десятки тысяч огоньков.
Кошки.
Кошачьи глаза, отражавшие осколки лунного света.
Они молча спешили мимо меня — это был поток, сплошной живой поток кошек. Поток поднимался волнами, выплескивался куда-то в боковые коридоры, буквально лизал отсыревшие бетонные стены — но катился неостановимо, всё прибывая, поднимаясь.
Молчаливый поток мокрых кошек.
Я вжался в стену, упёрся в трубы головой, замер. Поток мягко огибал меня. Лишь время от времени я чувствовал на щеке или на руке мягкое прикосновение — это был мелькнувший мимо хвост, или ухо, или бок проносившихся мимо животных. И, кажется, я начинал понимать, что происходит. Когда там, сбоку и позади, Оно с шумом и плеском обрушилось из вертикального туннеля, — кошачий поток внезапно взревел, и вздыбился до самого потолка.
Я спиной почувствовал, как завибрировал железобетон. А оттуда, куда стремился разъярённый кошачий поток, послышались сначала чмоканье, потом визг, и, наконец, — многоголосый душераздирающий вопль.
Это были не просто кошки. Это были бойцы.
Мне вспомнилась старая легенда о монастыре Святого Николая. Монастырь располагался на маленьком греческом островке. И монахов стали тревожить… змеи. Их развелось невероятно много, так что и шагу уже нельзя было ступить, чтобы не наткнуться на ядовитую змею. Монахи ничего не могли поделать со змеями и тогда в борьбу вступили кошки. Они выходили на бой со змеями ночь за ночью, год за годом. Они были отравлены змеиным ядом, но следующие поколения кошек уже не боялись яда. И бой продолжался. Пока кошки не победили.
…Я потерял чувство реальности. Я ослеп и оглох. Я даже не чувствовал, где я, кто и куда меня тащит, и почему в глаза мне глядит огромная, ставшая вдруг в полнеба, луна.
* * *
Крысы забегали у меня над головой, по трубам. Все быстрее, все тревожнее. Кошек, насколько позволял видеть лунный свет, в коридоре больше не было. Но там, вдали, во тьме, продолжалась яростная борьба.
Я отлепился от стенки, стряхнул с плеча упавшую сверху крысу и побежал по коридору — подальше от схватки, от тьмы, от ужаса.
Ободрав костяшки пальцев, выбил фанеру, которой было забито подвальное оконце. Стал выползать наружу — и внезапно увидел, что по двору, в лунном свете, множество людей чуть ли не приступом идёт на недостроенное здание то ли торгового комплекса, то ли элитных гаражей.
Люди были вооружены, чем попало. С подъемного крана бил прожектор, в его мертвенном свете было видно, как из котлована, из-под красных кирпичных стен долгостроя, лезут какие-то белые существа, а мужики, женщины, даже дети и старухи — бьют их палками, тяпками, лопатами и даже костылями.
Слышались хрип, взвизгивание, и тяжёлые матюки.
Я выполз. Неподалеку от входа в подъезд чернел открытый канализационный колодец. И вокруг него сидели чёрные кошки с белыми глазами.
Я пополз к ним, почему-то опасаясь, как бы меня не заметили: мне показалось, что озверевшие старухи начнут колоть меня своими клюками, кусками арматуры, а потом — потом мужики с лопатами добьют. Как добили в одном из лучших романов Уэллса Человека-Невидимку.
Кошки нырнули в колодец. Я свесил в него голову. Из тьмы несло тёплым перебродившим дерьмом.
— Ты куда? — раздался надо мной чей-то голос.
Я подскочил от неожиданности.
Это был невысокий человек, в ветровке и джинсах, заправленных в резиновые сапоги. Он вел себя так запросто, что можно было подумать, будто мы с ним давно знакомы. Я вгляделся — это был тот самый беглец из больницы, что прыгал на картонные коробки. Только он успел уже где-то переодеться. Живёт по соседству, должно быть, — решил я.
— Жить надоело? — снова спросил он. — Они ж там своё главное гнездо свили.
— Где? — спросил я, плохо соображая, о чём вообще идёт речь.
— Да возле любых труб. Лишь были тёплыми.
— Кошки? — снова спросил я.
— Да какие кошки?? — он плюнул себе под ноги, посветил вокруг фонариком. — Вот же гадство, крышку люка спёрли. Бомжи, наверное. На металлолом…
— Какую крышку? — неуверенно спросил я. — Люка от канализации, что ли?
Он не ответил. Опустил луч фонарика в колодец.
— А вообще-то…
Луч тонул в клубах зловонного пара. Сосед нерешительно потоптался. Потом решил:
— Да нет, не пролезет… Тут диаметр не больше трехсот…
В это время послышались вопли:
— Лезет! Лезет! Вон Оно!..
Я обернулся к недостроенным гаражам. Из небольшой отдушины под перекрытием, казалось, выдувался белый пузырь. Но белым он только казался из-за прожектора, а на самом деле был таким же розовато-серым, как и то, что лезло ко мне на балкон и сидело сейчас в подвале.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});