Читать интересную книгу Американская дырка - Павел Крусанов

План получил конспиративное название “Другой председатель”. Отчасти здесь скрывался намек на предполагаемую вскоре смену исторической и геополитической парадигмы, отчасти давалась отсылка к “Городу

Градову”: “Один председатель хотел превратить сухую территорию губернии в море, а хлебопашцев в рыбаков. Другой задумал пробить глубокую дырку в земле, чтобы оттуда жидкое золото наружу вылилось…”

Я же говорил, что фишка не нова.

4

– Если исходить из показателей глубинности, то большинство скважин американцы насверлили в прикладных целях – искали нефть и газ в осадочных бассейнах или хотели использовать геотермальные энергетические ресурсы недр.

Порой Олю тянуло рассуждать на всякие далекие предметы. Вчера она, к примеру, вызвала меня на диспут по вопросу: видят ли слепые сны? А позавчера: есть ли в яйце куриное мясо?

– Скважина Бигхорн в Вайоминге, скважина на шельфе у побережья

Алабамы, – перечисляла Оля, – или, скажем, скважина Лонг Велли в вулканической кальдере под Лос-Анджелесом – все они бурились в чисто практических целях. Прикинь, самая глубокая скважина у них – Берта

Роджерс в Оклахоме – меньше десяти километров.

– Вот ведь какие, – расслабленно заметил я, – не хотят за так в преисподнюю лазить.

Не слушая меня, лютка продолжала:

– Почти все научное бурение с полным отбором керна идет у них на море, начиная с проекта “Мохол” в Мексиканском заливе, когда они хотели просверлить насквозь земную кору и получить образцы вещества верхней мантии. Тогда у них, как известно, ничего не вышло.

– Почему? – Мне как раз это было неизвестно.

– Потому что из скважины навстречу им полезло время. Знаешь, когда-то давно, еще при Искандере, в Персии встречались купцы, которые возили с собой бурдюки, куда, как вино, наливали время. Это был не товар – время заменяло им охрану. Когда караван настигали разбойники, купцы навстречу им выливали из бурдюка день, и те скакали сквозь этот день, загоняя лошадей, но нисколечко не приближаясь к добыче. В конце концов разбойники в ужасе поворачивали вспять и неслись прочь от дьявольского каравана. – Оля блаженно улыбнулась и закрыла глаза. – Что-то похожее случилось и с американцами. Хотя официально остановку бурения объяснили аномально высоким давлением в забое и кислой газовой средой.

Всегда от лютки узнаешь что-нибудь новое.

– Собственно, я говорила Абарбарчуку, что выгоду от таких дорого-стоящих работ, как сверхглубокое научное бурение в кристаллических породах, сегодня нельзя не то что извлечь, но даже обосновать в традиционных рамках геологических изысканий. Это Союзу было по плечу бурить из любопытства и гордыни, а загребущим янки – черта в ступе… На возмещение затрат здесь можно рассчитывать не в результате проверки ныне существующих теорий, а лишь в результате открытия новых, прежде неизвестных свойств природы недр.

– Мы с тобой еще не обсуждали… – попробовал я увести беседу подальше от кальдер, верхних мантий и остального земляного вздора. – А как тебе, скажи, Абарбарчук?

– Вполне. И даже очень. Только немного странный.

– Однажды он на спиритическом сеансе вызвал сатану, – вспомнил я давнюю историю о Капитане.

– И что? – живо блеснула разноцветными глазами Оля.

– И все. У него остановилось сердце. С тех пор оно стоит и не трепещет. Ты как-нибудь прислушайся.

Подсознательно (поскольку сознание для людей, подобных мне, – редкость) я в эту историю верил. Возможно, именно после того рискового столоверчения Капитан и стал трансцендентным – кто знает?.. Тут вообще один сплошной вопрос – и по мотиву, и по результату. Что это было: озорство? дурость? богоборчество? или, напротив, стремление схватиться с главным из врагов? И дальше: каково же следствие? если схватился, кто же победил?

– Ты заметила? Люди вокруг него испытывают контрастные, противоречивые чувства – одни его обожают без памяти, другие на дух не принимают. О чем это свидетельствует?

– О чем? – моргнула лютка беззащитно, как она одна умела.

– О многом. Что говорят нам мудрецы востока и, в частности, мудрейший Мустафа аль-Манфалути?

– Что?

– Они нам говорят: не радуйся тому, что люди в одну глотку выражают свою любовь к тебе, не радуйся, когда они единодушно тебя поносят, а радуйся, когда суждения людей о тебе расходятся, когда нет у них согласия в оценке твоих трудов, ибо это приметы величия и свойства самых выдающихся из смертных.

Тут я подумал, что, пожалуй, не следовало выставлять Капитана перед

Олей в наряде из таких благоприятных слов. Девушки – существа слабые, величие их манит, почувствовав его, они, забыв обо всем на свете, как будто Бог вручил им крылья, вольными мухами взмывают в намазанные медом небеса.

– Ого! – сказала Оля и проследила взглядом за полетом пузырящегося звука. – Выходит, вот для кого нам надо убедительно набить земные недра золотишком!

– Именно. И мы набьем их. Так?

Вынув руку из воды, я стряхнул с пальцев теплые капли Оле на лицо.

– Ну! – возмутилась лютка.

Я не сказал: мы сидели в немного тесноватой для двоих ванне у меня в

Графском и нежились после ожесточенной утренней баталии, выжавшей из наших тел лишнюю соль. У меня слегка саднило плечи, раненные ошалевшими коготками, а у Оли мокрая змейка под левой ключицей горела, как самоцветная брошь. Пальчиками ноги лютка играла у меня в паху в свои игрушки. Впереди был выходной, и я предполагал, да что там – был почти уверен, что еще до завтрака Оля получит очередное основание спросить меня о чем-то, вроде: есть ли большее испытание для человека, чем ситуация, в которой все его желания исполняются со страшной силой? Нетрудно угадать, что кроется за этим эвфемизмом.

Глава четвертая. ТРЕТЬЕ ТЕЛО

1

По всему выходило, что миссия “Танатоса” и конечная цель проекта

“Другой председатель” были известны лишь Капитану и мне. То есть за штатом “Лемминкяйнена” и здешнего ООО “Карачун”, возможно, был кто-то, кто имел понятие об опытной затее с дыркой, но поводов для домыслов и подозрений он не давал. И то сказать – кто бы отнесся к этой ереси серьезно? Остальные участники проекта были функциями и делали свои дела сугубо в рамках отведенной роли. Даже Оля пока не представляла до конца всего масштаба и безумия задачи. Она была уверена, что сочиняет свои геологические сказки для некой научно-популярной телепередачи – что-нибудь вроде “Хочу все знать и поиметь”, “Очевидного – превратного”, “Цивилизации Плюс”, “Апологии

Минус” или какой-нибудь другой бодяги. Так мы с Капитаном ей по крайней мере объяснили. Признаться в истинном намерении мне было перед ней не то чтобы неловко – гуманистические идеалы юности давно прокисли, – но попросту не подворачивался случай. Скорей всего она бы поняла – мы часто с ней сходились… то есть во многом были схожи.

Причем не только в вопросах вкуса, деле обустройства общего досуга и, так сказать, излишней педантичности в работе. Вот и вчера случился разговор.

Мы сидели в моем кабинете в полуподвальном этаже бывшего борделя на

Чехова и разбирали почту известного в тесном научном кругу доктора геологии Смыслягина, имеющего плотные контакты не только с американскими коллегами, но и с полумедийными “Nature”, “National

Geography” и даже с “Popular Science”. За окном, забранным в кованую решетку, лежал крупой на тротуаре первый ноябрьский снег. Он был, в сущности, мил, потому что ноябрьские снега непрочны. Под потолком на однотонных бледно-зеленых стенах горели матовые светильники, ниже, между светильниками, вместо гравюр, фотографий или декоративной кабинетной живописи висели застекленные коробки разного размера, а в них – угрюмые красавцы, хитиновые рыцари, распятые жуки. Взгляд мой готов был лакомиться ими постоянно. Пару коробок я разместил и среди книг на узком стеллаже. Кроме того, тут был примерно Т-образный стол с изящно закругленным правым краешком-крылом, ряд жестких кресел и большой рельефный, с проталинами океанов, деревянный глобус, но это так – приятная безделица, для стиля. На столе мерцал приличный ноутбук, валялась трубка-телефон, а вокруг были рассыпаны бумаги.

Вдруг Оля невзначай сказала:

– Зачем ему вожжаться с ними? Что, только деньги, профессиональное тщеславие и строчка в списке публикаций? Сегодня мировое имя большего не стоит. И рейтинги их все – чушь, дребедень показная.

Она имела в виду Смыслягина и американские научные поп-журналы. А может, и не только их.

Об этом я и сам не раз уже задумывался. Особенно после бесед с

Капитаном, подпав под обаяние его речи, но не найдя в срок нужных аргументов и доводя мысль в одиночку, после – как водится, задействовав ресурсы заднего ума. Поэтому я поддержал беседу, сказав, что это, к сожалению, случилось не сегодня. Беда пожаловала раньше, когда права, доблестно обретенные в прошлом ценой великих жертв и многой крови, вдруг стали раздаривать всем встречным-поперечным. Внезапно отчего-то было решено, что ценности западной цивилизации – универсальны. А это ведь не так.