Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Понежившись минуты две под таким естественным, и в то же время сверхъестественным душем, он щёлкнул пальцами, на этот раз пальцами правой руки. Сразу прекратился поток холодного воздуха, растаял ледок вокруг старичка. Горячий пар снова, клубясь, заполнил всё помещение.
– Итак, – сказал Хоттабыч, наслаждаясь впечатлением, которое произвели на окружающих столь резко континентальные изменения температуры, – итак, вернёмся к «таро». Я склонен верить тебе, что с примесью воды оно действительно даёт ту самую мазь, ради которой я сюда прибыл. Прикати же мне сейчас же бочку этого самого чудодейственного зелья, ибо время моё ограничено.
– Бочку?!
– Даже две.
– Помилуй, генацвале! Одной плошки за глаза хватило бы для самой густой бороды!
– Хорошо, – сказал Хоттабыч, – принеси пять плошек.
– Одну минуточку, генацвале! – воспрянул духом Вано, скрылся в соседнем помещении и тут же выскочил из него с толстой боржомной бутылкой, аккуратно заткнутой пробкой. – Вот здесь по крайней мере двадцать порций. Счастливого пути.
– Смотри же, о банщик, я никому не пожелал бы оказаться на твоём месте, если ты ввёл меня в заблуждение.
– Что ты, что ты, генацвале! – замахал руками Вано, – Разве я осмелился бы обманывать такого почтенного старца, как ты!.. Да я бы никог…
Он прервал свою речь на полуслове да так и застыл с раскрытым ртом: удивительный скандальный старикашка вдруг исчез, как бы растаяв в воздухе…
Ровно минутой позже лысый, безбровый, безусый и безбородый старичок в канотье, парусиновом костюме и розовых туфлях с загнутыми носками дотронулся до плеча Вольки Костылькова, который задумчиво уписывал за обе щеки огромный кусок пирога с вареньем.
Волька обернулся, глянул на него и от удивления чуть не подавился пирогом.
– Хоттабыч, миленький, что с тобою стало?
Хоттабыч посмотрелся в зеркало, висевшее на стене, и натужно рассмеялся:
– Что и говорить. Было бы чрезмерным преувеличением сказать, что я похорошел! Считай, что я наказан за свою недоверчивость, и ты не ошибёшься. Я фыркнул, когда там, в столь далёкой от нас бане, мне добросердечно преподнесли плошку с порошком «таро». Весь порошок осел у меня на бровях, усах и бороде. Дождик, который я вызвал на себя в этих на весь мир справедливо прославленных банях, превратил этот порошок в кашицу, а дождь, в который я попал на обратном пути в Москву, смыл с меня эту кашицу вместе с бородой, усами и бровями… Но не беспокойся о моей внешности и лучше займёмся твоей. – И он отсыпал на блюдце порцию «таро» из боржомной бутылки…
Когда с Волькиной бородой и усами было покончено, Хоттабыч щёлкнул пальцами левой руки и снова обрёл свой прежний вид.
На этот раз он погляделся в зеркало с подлинным удовлетворением, с наслаждением поутюжил обеими руками вновь обретённую бороду, молодецки закрутил усы, провёл ладонью по волосам, пригладил брови и облегчённо вздохнул:
– Ну вот. Теперь и у тебя и у меня лица снова в добром порядке…
Что же касается Степана Степаныча Пивораки, который больше уже не появится на страницах нашей глубоко правдивой повести, то доподлинно известно, что он после описанных выше злоключений совершенно изменился. Давно ли его знакомые так страдали от его болтливости, что каждого болтуна называли «Пивораки»? Сейчас же он стал скуп на слова и каждое из них так тщательно взвешивает, что беседовать с ним и слушать его выступления на собраниях стало истинным удовольствием.
А так как он убеждён, что история с бородатым мальчиком ему примерещилась под влиянием излишне выпитого пива, то он начисто перестал потреблять спиртные напитки. Говорят, что он даже сменил фамилию и что теперь его фамилия – Ессентуки, Степан Степанович Ессентуки.
Подумать только, как повлияла на человека эта история!
XIII. Интервью с лёгким водолазом
Всю ночь родители Жени Богорада провели на ногах. Они звонили по телефону всем своим знакомым, объездили на такси все отделения милиции, все больницы, побывали в уголовном розыске и даже в городских моргах, и всё безрезультатно. Женя как в воду канул.
Утром директор школы вызвал к себе и лично опросил всех одноклассников Жени, в том числе и Вольку.
Волька честно рассказал про вчерашнюю встречу с Женей Богорадом в кино, умолчав, конечно, про бороду. Мальчик, сидевший с Женей на одной парте, вспомнил, что часов около восьми вечера он видел Богорада на Пушкинской улице. Женя был в превосходном настроении и спешил в кино. Такие же показания дали ещё несколько учеников, но ни одно из них не помогло найти нить для дальнейших поисков.
Ребята уже начинали расходиться по домам, когда вдруг один мальчик вспомнил, что Женя собирался после школы пойти купаться…
Через полчаса все наличные силы Освода были брошены на розыски тела Жени Богорада. Сотрудники спасательных станций обшарили баграми всю реку в пределах черты города, но ничего не нашли. Водолазы добросовестно обходили всё русло реки, подолгу прощупывая омуты, и также ничего не обнаружили.
Уже спускалась за рекой огненная стена заката, слабый ветер доносил из Парка культуры низкие звуки сирены – знак того, что в летнем театре начинается второе действие вечернего спектакля, а на реке всё ещё темнели силуэты осводовских лодок. Поиски продолжались.
В этот прохладный и тихий вечер Вольке не сиделось дома. Самые страшные мысли о судьбе Жени Богорада не давали ему покоя. Он решил пойти в школу – может быть, там уже что-нибудь известно.
У подъезда к нему неслышно присоединился Хоттабыч, возникший как из-под земли. Старик видел, что Волька чем-то расстроен, но из деликатности решил не приставать к мальчику с расспросами. Так они и пошли молча, погружённые каждый в свои думы, и вскоре уже шагали вдоль широкой, одетой в гранит набережной Москвы-реки.
– Что это за люди со странными головами стоят в этих утлых судёнышках? – спросил старик, указывая на осводовские лодки.
– Это лёгкие водолазы, – печально ответил Волька.
– Мир с тобою, о достойный лёгкий водолаз! – величественно обратился Хоттабыч к одному из водолазов, высаживавшемуся из лодки на берег. – Что ты разыскиваешь здесь, на дне этой прекрасной реки?
– Мальчик один утонул, – ответил водолаз и быстренько взбежал по ступенькам в помещение спасательной станции.
– Я не имею больше вопросов, о высокочтимый лёгкий водолаз, – промолвил ему вслед Хоттабыч.
Затем он вернулся к Вольке, низко ему поклонился и произнёс:
– Целую землю у ног твоих, о достойнейший из учащихся двести сорок пятой средней школы!
– А? – вздрогнул Волька, отрываясь от своих печальных мыслей.
– Правильно ли я понял этого лёгкого водолаза, что он разыскивает отрока, имеющего высокую честь быть твоим товарищем?
Волька молча кивнул головой и глубоко-глубоко вздохнул.
– И он лицом круглолиц, телом коренаст, носом курнос, и волосы его подстрижены не так, как это подобает отроку?
– Да, это был Женя. У него причёска под польку. Он был большой франт, – сказал Волька и снова грустно вздохнул.
– Мы его видели в кино? Это он что-то тебе кричал и ты был опечален тем, что он всем расскажет, что у тебя выросла борода?
– Да, верно. Откуда ты узнал, что я подумал?
– Потому что ты пробормотал это, когда попытался скрыть от него своё почтенное и в высшей степени прекрасное лицо, – продолжал старик. – Так не бойся же этого!
– Неправда! – возмутился Волька. – Совсем я не этим опечален. Мне, наоборот, очень грустно, что Женя утонул.
Хоттабыч победоносно ухмыльнулся:
– Он не утонул!
– Как – не утонул?! Откуда ты знаешь, что он не утонул?
– Мне ли не знать! – сказал тогда Хоттабыч торжествуя. – Я подстерёг его, когда он сидел в первом ряду в тёмном помещении кино, и я сказал себе в великом гневе: «Нет, не говорить тебе, о Женя, ничего такого, что неугодно твоему высокомудрому другу Вольке ибн Алёше, ибо ты больше не увидишь людей, кто поверил бы тебе и кому это было бы интересно!» Так сказал я себе и зашвырнул его далеко-далеко на восток, как раз туда, где край земли сходится с краем небес и где, я так полагаю, его уже продали в рабство. И пусть он там кому хочет рассказывает о твоей бороде…
XIV. Намечается полёт
– То есть как это – в рабство?! Женьку Богорада – в рабство? – переспросил потрясённый Волька.
Старик понял, что опять что-то получилось не так, и его лицо приняло кислое выражение.
– Очень просто… Обыкновенно… Как всегда продают в рабство, – пробормотал он, нервно потирая ладони и отводя в сторону глаза. – Чтобы не болтал попусту языком, о приятнейшая в мире балда.
Старик был очень доволен, что ему удалось вовремя ввернуть слово, которое он накануне услышал из уст Вольки. Но его юный спаситель был так взволнован ужасной новостью, что даже толком не расслышал, что его ни за что ни про что назвали балдой.
- Старик Хоттабыч (1953, илл. Валька) - Лазарь Лагин - Советская классическая проза
- Слепой рыбак - Виктор Астафьев - Советская классическая проза
- Резидент - Аскольд Шейкин - Советская классическая проза
- Год - тринадцать месяцев - Вагаршак Мхитарян - Советская классическая проза
- Три повести - Сергей Петрович Антонов - Советская классическая проза / Русская классическая проза