Читать интересную книгу Взрыв - Ростислав Самбук

— Выдвигают его, значит. Заведующим колхозным пчеловодством.

В магазине стало тихо, только муха жужжала и билась о стекло.

— Неужели? — наконец вырвалось у Анны,

— А как же!.. — почему-то Прасковье захотелось сунуть под нос фигу этой сплетнице, но она улыбнулась и сказала небрежно: — Дед Григорий ушел на пенсию, а кто же в селе лучше Сидора в ульях разбирается?

Прасковья снова победно взглянула на женщин, но вдруг услышала такое, что даже ее закаленное в сельских перебранках сердце екнуло. Показалось даже, что просто ослышалась, настолько поразили ее эти слова.

— Что-что? — переспросила она. — Что ты сказала?

Но Люба повторила и не проглотила свой поганый язык, не захлебнулась слюной, а повторила, бесстыдно не отводя глаз:

— Выходит, пасечником?

Прасковья едва сдержалась, чтобы не взорваться. Потом подумала: как хорошо, что не вскипела. Поругались бы, обмениваясь колкостями, и совсем забыли бы о Сидоре и его руководящей должности. А так Прасковья, лишь побледнев, изобразила на лице улыбку и сказала тихо:

— Пасечником у нас дядька Петро, разве не знаешь? А Сидор — заведующий пчеловодством, так сам Григорий Андреевич сказали, это тебе не завмаг, а сельская номенклатура, поняла?

Видно, продавщице не очень понравился подтекст, вложенный Прасковьей в слово «завмаг», глаза у нее потемнели и губы задрожали, небось готова была уже обругать Стецучку, однако Прасковья вовремя почувствовала это и сразу воспользовалась преимуществом всех покупателей перед продавцами.

— Сколько? — спросила. — Сколько стоит эта шляпа, моя дорогая? Ведь у нас нет времени тут лясы точить. Сидор Иванович как руководящий человек…

Люба хлопнула глазами, верно, сообразила, что ссориться ей негоже, и ответила сухо:

— Двадцать восемь рублей и шестьдесят пять копеек.

— Ого!.. — не выдержала Прасковья, но сразу запнулась. С сожалением посмотрела на зеленую велюровую, с широкими полями шляпу. Пожалуй, лучше этой, и главное, дешевле, сурово прикусила нижнюю губу, но воспоминание о директоре кирпичного завода примирило ее со шляпой — достала из кармана три десятки, пересчитала, хотя сразу видела, что только три, и подала Любе.

Продавщица пошла за сдачей, а Прасковья сказала громко, все же последнее слово должно было принадлежать ей:

— Носи на здоровье, Сидор Иванович, нам для руководящего мужа ничего не жалко, скоро тебя в колхозное правление изберут, тогда уж кое-кто свой поганый язык совсем прикусит.

Получив сдачу, небрежно сунула в карман, хотя подмывало пересчитать, и, подтолкнув Сидора к выходу, прихватила его старый картуз и пошла за мужем не оглядываясь. Знала: уже сегодня известие о его должности разнесется по селу, и это приятно щекотало ей душу.

Они пошли мощеной центральной улицей села, Сидор степенно вышагивал впереди. Встретили колхозного конюха Степана Подлипича, тот поздоровался, и Стецюк ответил ему, приложив два пальца к полям новой шляпы, он видел, что так отвечает на приветствие сам заместитель председателя райпотребсоюза — почему же не последовать примеру уважаемых людей?

Дальше дорога взбиралась на пригорок, повернув налево, можно было спуститься к лугу, но они обновились возле нарядного кирпичного дома, сплошь обсаженного сиренью. Хозяйка усадьбы копалась на грядках, увидев, улыбнулась приветливо и пригласила в дом, но Прасковья, остановившись у веранды, вытянула из сумки двухлитровую банку меда, поставила на подоконник и молвила сладко:

Тебе, Аленка, самого лучшего принесли, ведь знаешь, нет вкуснее меда, чем у Сидора, а этот, с гречихи, целебный, ешь на здоровье.

Наверно, она говорила бы еще, но хозяйка, сполоснув руки в кадушке с нагретой на солнце водой, остановила ее:

— Это почему же, Прасковья, ты стала угощать меня?

— Потому что Сидора назначили заведующим пчеловодством, а ты сама этого меда не съешь, значит, и Григория Андреевича подкормишь — такой мед как раз для его больного сердца…

Хозяйка укоризненно покачала головой:

— Так бы сразу, и сказала; Григорий Андреевич тебя выгнал бы, так через меня…

— Что ты, соседка, — быстро, но не очень уверенно начала Прасковья, — как тебе не стыдно!

Но Алена решительно подняла руку, останавливая ее.

— Сейчас чайник доставлю, — сказала, — попьем чаю, я давно уж собиралась. Еще и медком полакомимся, целебным, говоришь?

— Ох и добрый же мед! — облегченно вздохнула Прасковья, поняв, что ее дар принят. — Так и тает во рту, так и тает…

Алена не пожалела заварки, всыпала в небольшой фарфоровый чайничек пол-ложечки сахара, объяснив, что чай с сахаром лучше настаивается. Они уселись просто во дворе под старой грушей-лимонкой, и Сидор, глотнув огненного и в самом деле душистого чая, сказал уважительно:

— Хорошая ты хозяйка, Алена, и огород у тебя, и сад… Вот только ульев нет, отчего не заведешь?

— Так ведь мужское дело…

Прасковья громко дунула в чашку, осторожно хлебнула и заметила:

— Удивляемся мы тебе, Алёна. Женщина ты еще в соку, да и Григорий Андреевич к тебе привязан…

— Опять за свое! — возмутилась Алена, но не очень сердито. — И когда вы прекратите это сватанье?

Смотрела на Прасковью доброжелательно, и та сообразила, что разговор этот ей приятен, хотела еще польстить, но хлопнула калитка, и во дворе появился незнакомый высокий человек в темной рубашке с короткими рукавами. Не здороваясь, подошёл к столу. Прасковья уже хотела прочитать ему мораль, но он, опередив ее, спросил:

— Тут живёт председатель колхоза?

Хозяйка уже привыкла к таким неожиданным вторжениям и ответила, нисколько не удивившись:

— Нет Григория Андреевича, в санаторий уехал.

— А вы Елена Демидовна?

— Откуда знаете?

— Записка у меня к вам.

— От кого?

— Григорий Андреевич написал.

— Как так? — изумилась. — В Одессу же только улетел… Вот, — кивнула на Стецюка, — Сидор Иванович на самолет посадил.

Хаблак достал сложенный вдвое конверт. Догадавшись, что майор из Киевского уголовного розыска не ограничится беседой с ним, а поедет в Щербановку, Григорий Андреевич Дорох написал письмо и просил передать хозяйке дома, где жил.

Хаблак помнил, как Дорох сказал ему:

«Я бы на вашем месте не проверял ее. Хорошая женщина, душевная и вообще… — запнулся, и Хаблак понял, что этот преждевременно поседевший, с нездоровым лицом человек неравнодушен к Елене Демидовне. — Вообще честный человек, и я ей верю, как самому себе. Да и кому же тогда верить? — спросил как-то удивленно. — Впрочем, ваше дело, но было бы просто смешно подозревать Елену Демидовну. Но если уж так, передайте письмо. Пусть соберет мне еще чемодан — сама знает, что нужно, скажете, чтоб Алеша завез в Борисполь».

Хотел еще что-то добавить, но махнул рукой и ушел. Хаблак понял Дороха: Григорию Андреевичу было виднее, но и он должен понять Хаблака с его обязанностями.

Елена Демидовна засуетилась, вытерла фартуком табурет, пододвинула к гостю.

— Чаю, — предложила, — с медом? А может, хотите есть?

По дороге из Дубовцов Хаблак пообедал в райцентре, потому решительно отказался. А чаем пахло так вкусно, к тому же говорят, в жару он великолепно утоляет жажду. Хаблак сел напротив полного мужчины с красным от крутого горячего чая лицом, положил себе в блюдце немного меду и с удовольствием принялся за чай.

Елена Демидовна прочла письмо и удивленно уставилась на Хаблака.

— Что случилось? — всплеснула руками. — И где делся его чемодан?

Хаблак внимательно рассматривал ее, помешивая чай ложечкой. В самом деле, было бы глупо хоть на мгновение заподозрить эту женщину — настолько искренне удивилась и огорчилась, узнав о том, что случилась в аэропорту неприятность. Но ода еще не впала истинного положения вещей, Хаблак просил Дороха не писать о взрыве, и майор ответил, стараясь успокоить ее:

— Да, несчастный случай. Кстати, вы не клали в чемодан Григория Андреевича ничего запрещенного? Спирта, например? Или чего-нибудь такого?..

— Так не пьет же наш председатель, — вмешалась Прасковья.

Хаблак сурово взглянул на нее, мол, не тебя же спрашивают, и снова повернулся к Елене Демидовне.

— Нет, — подтвердила та, — я утром как поднялась, сразу же упаковала чемодан. Белье, костюм, рубашки, ну бритву, конечно, положила, мыло. А Григорий Андреевич еще радио попросил. Говорит: там, в санатории, скучно, и транзистор пригодится. Неужто и радио пропало?

— Не знаю, — немного покривил душой Хаблак, — я только вчера познакомился с товарищем Дорохом. Он и попросил съездить в Щербановку. В долгу, сказал, не останемся…

— Конечно, не останемся, — ввязался в разговор толстяк, — у нас такой закон…