Читать интересную книгу Вольфсберг-373 - Ариадна Делианич

У меня в душе бушевало. Оскорбительные слова генерала и его недоверие казались просто возмутительными. Однако, он меня не знал, и путевка, которую я ему показала, очевидно, не послужила гарантией, удостоверяющей мою серьезность и честность.

В Пеггец меня сопровождал только что сменившийся с дежурства полковник Протопопов. Он был приветлив и сердечен и всю дорогу рассказывал мне о своих впечатлениях, но я была так взвинчена, что оказалась плохим собеседником. Даже радость предстоящей встречи с майором была омрачена мыслями о разговоре офицеров в танке. Протопопов довел меня до шестого барака и указал на вторую дверь, взяв с меня слово, что, после встречи с «варягами», я посещу его семью и останусь у них обедать.

Дрожащей рукой я постучала в дверь. Знакомый, немного сердитый голос пригласил войти.

«Женька», как мы ласково называли майора, вытаращил глаза. За ним стояли ординарец полка, поручик Сергей П., его жена Ольга, сестра милосердия, кудрявый верзила шофер Анатолий Г., Объятиям, приветствиями и расспросам не было конца. Все они радовались моему «чудесному появлению».

Сегодня, оглядываясь назад, я все больше и больше верю в перст судьбы, в предопределение, в предначертание человеческого жизненного пути и в то, что всем нам Провидение дает известную роль, которую мы должны сыграть, оказываясь в определенном месте п определенное время. Командировка, которую мне дал полковник Рогожин, весь довольно замысловатый путь до Лиенца — все мне теперь кажется предначертанным и ведшим меня к определенной, тогда еще не ясной цели.

Майор подробно рассказал мне об их пути. Отделавшись от нас, использовав более широкую дорогу, им удалось выбиться в голову отступления, но и они были задержаны перед Дравским мостом, стали очевидцами борьбы с партизанами и пробоя этой пробки, сделанного танками фон-Кейтеля и эскадроном «Эдельвейс». Стараясь соединиться с полком и одновременно «нащупывая настроение» англичан, майор со своим сопровождением поторопился проскочить Клагенфурт, в котором ему было предложено сдаться в плен и сесть в один из придорожных лагерей, затем, переночевав в какой-то вилле в Перчахе, они проследовали в Шпитталь на Драве, в котором не было и следа «Варяга». Там узнали о местопребывании генерала Льва Рупника и отправились на озеро Оссиях. С семьей генерала была Ольга П., и, забрав ее, они двинулись в Лиенц, который для них оказался «конечным пунктом». Дальше ехать не разрешалось. Всех, кто сюда попадал, сейчас же отправляли в Пеггец и там предлагали ждать разрешения всеобщего вопроса.

Майор пробовал непосредственно вступить в связь с английским командованием, благо он прекрасно говорил по-английски, и там узнать о судьбе «Варяга», но в Лиенце соблюдалась строжайшая субординация. Очевидно, во избежание всякого рода «личных интервенций», все разрешения и путевки получались только через Доманова. По странной причине, оказалось, что и майора Г. Доманов встретил так же сухо и нелюбезно, как и меня. Пропуска к англичанам не давал, без объяснения причин, оттягивая со дня на день.

Майор подробно расспросил меня о всем пережитом нами с момента его отъезда. Произошло многое. Среди общих черт, уже описанных мною, вкрались и известные личные нотки. К тому времени я уже узнала, что группа, к которой я принадлежала, разбившаяся на части со дня капитуляции, имела потери. В отступлении несколько человек были захвачены красными и расстреляны. В перестрелке погиб очень способный и храбрый разведчик Петр А(ши)ку, албанец по происхождению. Неприятным было и то, что один из «саботеров», молодой далматинец, бывший четник Николай Вештица, просто остался в Любляне…

По дороге у меня произошло столкновение с полковым врачом, д-ром Владимиром К., возглавлявшим обоз второго разряда. Он попал в полк по назначению немцев, после самоубийства полкового врача, д-ра Дурнева.

Красивый и очень молодой, из военнопленных, он с первых же шагов не заслужил доверия и уважения медицинского персонала. В нем было много апломба, мало знаний, и его диагнозы пахли самозванством. Но на безрыбьи и рак был рыбой, и предположение, что он был фельдшером в советской армии до сдачи в плен, в тот момент до некоторой степени удовлетворяло. Все же был послан запрос о присылке нового врача.

В пути д-р К. много пил. У него все время происходили столкновения с санитарами, тоже бывшими подсоветскими, быстрее нашего раскусившими «врача». Они с большим вниманием и уважением относились к распоряжениям старшей сестры, Ольги Ч., прекрасно знавшей свое дело.

Незадолго перед переходом Дравского моста, когда мы ожидали нашей очереди, у К. произошло столкновение с санитаром Ш, у которого в обозе находились жена и ребенок. Будучи пьяным, К. «не стерпел» оскорбления и, взяв с собой двух солдат, повел Ш. в лес… на расстрел.

Жена Ш. бросилась искать помощи и наскочила на меня. Заливаясь слезами, она умоляла спасти мужа. Не раздумывая, я побежала за К. и двумя насупившимися солдатами, которые мрачно вели санитара Ш.

У К. на груди болтался автомат. Шел он, пошатываясь, с раскрасневшимся лицом, непрерывно гадко ругаясь. У меня тоже был автомат, подобранный по дороге. Выскочив перед «доктором», я потребовала, чтобы он немедленно вернулся в часть и доложил о случившемся капитану К., как старшему офицеру отступавшей части. Поручик оттолкнул меня рукой и приказал солдатам поставить Ш. перед деревом и «стрелять в упор».

Был короткий и очень неприятный момент. Почти одновременно, как в картине Дикого Запада, мы оказались друг перед другом, К. и я, оба с автоматами в руках, готовые в любой момент выпустить очередь в противника.

Поручик К. первый опустил оружие. Махнув рукой, пьяной походкой он пошел под гору из леска, оставив меня с солдатами и бледным, как смерть, санитаром Ш.

О случае было доложено капитану К., который сказал, что, по возвращении майора, он передаст ему на рассмотрение этот инцидент.

Доложив точно обо всем, я не могла удержаться, чтобы не рассказать между прочим и этот неприятный случай, не думая тогда, что он должен был сыграть большую роль в нашем будущем. Все же, однако, не упомянула, что «д-р» К. пригрозил, что рано илу поздно он отомстит за нашу стычку в лесу.

Майор выслушал все мои повествования задумчиво. Несколько раз переспросил и хотел, чтобы я точно, слово в слово, повторила разговор на французском языке в танке, затем вышел из комнаты и, вернувшись через час, сказал, что, несмотря на запрет Доманова и рискуя нашим арестом «за распространение будирующих слухов и провокацию», сообщил их всем комендантам бараков. Никто не поверил. Майор решил предпринять шаги сам.

* * *

Пеггец был огромным лагерем. Бараки за бараками, тысячи людей, снующих как бы без дела по дорожкам, стоящих в очередях за едой, сидящих на завалинках — молодых, стариков, женщин, детей… Казалось, что это котел, в который сливались со всех сторон люди, по заранее намеченному плану. Пеггец, Лиенц — кровавыми буквами вписаны они в летопись страданий русских людей…

Узнав о моем приходе, в комнату № 2 шестого барака приходили многие, расспросить о друзьях, о Русском Корпусе, о возможных встречах с теми, кого по дорогам отступления потеряли.

К ночи майор пригласил на короткое совещание нескольких казачьих офицеров. Опять я должна была рассказать о всем виденном и слышанном. Как это ни странно, но и они не приняли моих слов всерьез. Все уже знали о предстоящей «конференции» с англичанами и верили в благополучный исход.

Мы сидели до зари. Строили разные планы. Майор хотел во что бы то ни стало вернуться в расположение отряда «Варяга». Раньше он не знал, где он находится, но теперь с правом мог требовать пропуска в Каринтию, в местечко. Тиг ринг. Бензина в «Опеле» было мало, но Анатолий Г. заверил нас, что мы «сумеем обернуться» до Лиенца и обратно.

Часов в девять утра мы поехали к Доманову. Его мы в штабе не застали. Нам сообщили, что генерал, вместе со всеми офицерами штаба, отправился на православное богослужение, для которого была уступлена инославная церковь.

Мы подъехали к собору, решив подождать выхода генерала. До нас долетало стройное, торжественное пение, возгласы священника и слабый запах ладана. Ждать пришлось долго. Мы поставили машину под густой тенью цветущих каштанов, и я совершенно незаметно для себя задремала. Проснулась от стука автомобильной дверцы. Майор вышел и встретил выходящего Доманова. Разговор был короток. Генерал категорически отказал в выдаче пропуска или разрешении непосредственно говорить с англичанами и пригрозил, что за «самовольную отлучку из Пеггеца, без документов с его подписью, мы можем быть пойманы патрулем на дороге и попасть в весьма неприятный лагерь».

Вернулись в тягостном настроении. В Пеггеце нас нетерпеливо ожидали поручик Сергей П. и Ольга. Поручик сообщил, что, раздумав, он решил ехать на следующий день, 28 мая, на обещанную «конференцию». Это вызвало бурю протестов Ольги и желчные дебаты между майором и мной с одной стороны и поручиком П. с другой.