Читать интересную книгу Выход из Случая - Зоя Журавлева

Вера Петровна еще и сама не сообразила до конца, а уже услышала свой веселый и ровный голос: «Если б к этому костюму бордовый галстук…» — «Галстук? Какой галстук?»

Обмерла — ну сейчас взорвется. А как иначе? Сбить надо.

«Бордовый? — запнулся, глянул себе на грудь. И покраснел вдруг. — Гм. Вы так думаете? А, черт, действительно. Бордовый! Простите…»

Ах ты миленький. Жерарчик. Филипчик. Совсем еще, оказывается, мальчик. И так важно: галстук, пуговки.

«Ничего, пожалуйста, — сказала начальник станции, улыбаясь дружелюбно и с пониманием. — Хорошо, что вы к нам зашли, мы все учтем. Но тут — только бордовый, поверьте женщине». — «Действительно. Очень вам благодарен».

И уже не помнит, зачем пришел и чего хотел. Удалился тихий и вежливый…

— Кто уж тут извинился, но поладили, — засмеялась Кияткина. — Жена, правда, будет недовольна. Пуговицы ей оборвали. И галстук не тот мужу привесила. Но зато мы без жалобы, из соревнованья не вылетели, можем работать дальше. Чего еще?

— Я сегодня у бабушки ночевала… — сообщила Светлана.

— Значит, мягко у бабушки, — легко сказала Вера Петровна. — Не впервой ты у ней ночуешь.

— От Гущина я ушла. Совсем.

— Больно быстро, Света, ушла, — помолчав, сказала Кияткина. — Трех лет еще не живете, и уже ушла. Забыла, как была влюблена? Без крыльев ходила по стенке.

— Не хожу больше, — сказала Светлана.

— Вот двадцать лет проживете, тогда скажешь. А у вас еще так, притирка. Думаешь, другим людям просто — человек с человеком? В каждой избушке свои игрушки, тут торопиться не надо.

— Не в каждой, — сказала Светлана. — У нас дома игрушек никаких нету, я ж вижу. Двадцать четыре года вижу. Я думала — и мы с Андреем так будем, чтоб на всю жизнь.

— И будете…

— Нет, уже не будем.

— Не знаю, что там у вас с Гущиным вышло, — осторожно сказала Вера Петровка. — И не спрашиваю. А то расскажешь, а потом пожалеешь. Нет хуже — потом жалеть, что сказала. Или завтра помиритесь, а мне как на вас глядеть? Тоже сплошь бывает…

— А ведь вам, Вера Петровна, Андрей тоже не нравится.

— А почему — тоже?

— Он папе с самого начала не нравился, я же чувствовала. Папа, правда, старался не показать…

Светлана как-то пристала: «Пап, почему? Ты же его не знаешь!» А отец глупость какую-то рассказал. Был машинист Мухаммедов. И Гущин с ним когда-то ездил помощником, еще до института. Они едут. А в тоннеле обходчик идет. Гущин крикнул: «Обходчик!» Мухаммедов как даст «петуха», подковал четыре вагона, сбил график. Его — в помощники на три месяца. Потом вовсе ушел из метро. «Ну и что?»-засмеялась Светлана. «А то, что твой Андрей крикнул: «Человек!» И Мухаммедов тормознул экстренным. А уж потом, при разборе, Гущин сказал, что он крикнул: «Обходчик!» — «Да не все ли равно?» — рассердилась Светлана. «Две большие разницы, — отец усмехнулся. — Обходчик знает, куда идет, как, зачем, а человек — может, посторонний, пассажир, может — вовсе на рельсах. Могла бы уже разбираться». — «Ты-то откуда знаешь, кто что кричал?» — «Я Мухаммедова знаю, он не соврет». Светлана тогда ужасно обиделась за Андрея. Сказала: «Ты, папка, глупость какую рассказываешь! Как на собрании, честное слово». — «А я и на собрании только то, что думаю, говорю, — усмехнулся отец. — Хорошо, если глупость. Ты же сама пристала…»

— Перед самой свадьбой вдруг спрашивает: «А он тебе позарез нужен, дочка?» Я прямо расхохоталась. «Позарез», — говорю. «Ну, значит ― все в порядке». И больше мы с ним никогда об Андрее не говорили. Вчера вот только. И то — не о нас.

— А с мамой?

— Мама иной раз скажет чего-нибудь. Но папка ей сразу: «Ксана, не вмешивайся. Разберутся». Мама и замолчит. С бабушкой говорила, раньше. Ей все рассказывала, какой Андрей прекрасный…

— Видный мужик, — кивнула Кияткина. — Тебя, по-моему, любит.

— Любит. Он и зеркало любит, чтобы глядеться. А я хотела — как мама с папой…

— Заладила ты, Светлана Павловна, — мама, папа…

— Просто — я так хотела….

— Все хотят, — резковато сказала Кияткина. — Да не каждый может. Родители у тебя редко живут, радость на них глядеть. И я не для того, чтобы посплетничать, тебе сейчас скажу. Но, может, тебе именно сейчас это нужно знать. Павел бы меня понял, если бы слышал. Тебе тогда года два было, нет — три. Федора, естественно, еще не было. Ксана дома с тобой сидела. А в депо пришла Сонечка Тихомирова, знаешь такую?

— Это вроде тети Сони Матвеевой девичья фамилия?

— Да, Софии Ивановны. Она тогда помощником пришла, на одну машину с Павлом попала.

— Знаю, тетя Соня рассказывала…

— А что она твоего отца любила, это вряд ли рассказывала.

— Это не рассказывала…

— Но это все тогда знали. И твоя мама знала. А каждый день провожала Павла на смену, будто бы ничего не знает. Я тогда часто у вас бывала, помню. Проводит и с тобой у окна стоит.

— Папа… что же? — Светлана помедлила. — Тоже ее любил?

— Насчет папы, Светлана Павловна, врать не буду. Не знаю. Может — любил, может — нет. Но нравилась сильно, это уж точно. А потом он вдруг перешел на другую линию. Сонечка совсем из Службы тяги ушла, переучилась в движенцы. Вскоре вышла за Гурия Матвеева. Шура у ней родилась через год. А чуть раньше ваш Федька родился. Дальше ты сама помнишь.

— Ага, — кивнула Светлана, — помню.

— Я тебе почему все это рассказываю…

— Да я поняла!

— Я тебе, Светлана Павловна, потому рассказываю, что ты своих родителей любишь. И на их жизни тебе острее себя понять, раз уж ты у нас такая большая, думаешь про развод. Прости, что воспитываю. Все забываю, что теперь не у меня под началом, сама начальник…

— А я затем и пришла, Вера Петровна, чтоб вы меня воспитывали, — улыбнулась Светлана. — Всем кругом наврала. На станции — что на совещание в Службу поехала, в Службе — что в Управление вызвали. А сама тут сижу, от Андрея скрываюсь. С утра ищет поговорить. Телефон небось оборвал. Как вы думаете, почему он меня сегодня так исключительно ищет?

— Раз у бабушки ночевала…

— А вот и нет. У нас случай совсем другой. Я всю прошлую неделю у бабушки ночевала, он знает — где. Он меня так сегодня ищет, потому что испугался, как бы — если я от него сейчас уйду — его карьера не пострадала. Ему сейчас не вовремя. Он как раз повышения сейчас ждет. А Долгополов разводов не любит.

— Кто их любит! — хмыкнула Кияткина. — А Долгополов при чем?

Долгополов был новый начальник Службы тяги, с полгода как пришел из Управления дороги…

— Он когда-то с отцом Андрея работал. Давно, в молодости. Андрей его и не видел сроду, пока Долгополова в метро не перевели. А тут сразу вспомнил.

— Ну, уж это ты наговариваешь на человека, — сказала Вера Петровна. — Гущин — специалист, можно его повышать.

— Хорошо, если наговариваю, — слабо улыбнулась Светлана.

Больше ничего не сказала. Вдруг почувствовала, что и не скажет. Хоть затем и бежала к Вере Петровне, чтоб выговориться. А не вышло. Все, что хотела она сказать, — ощутила сейчас Светлана, — требует слишком тонких и точных подробностей, чтобы не выглядело, даже для Веры Петровны, простой обидой на Гущина. У Светланы и слов таких нет, чтоб про себя говорить.

А про Матвеева вчера отцу рассказала, он понял, и он уж что-нибудь сделает…

— Может, и наговариваю.

Выпятила подбородок, почти как брат Федька, может даже лучше.

Вера Петровна все смотрела с вопросом.

— А папа, я просто убеждена, кроме мамы, никого не любил…

— Солнышко! — Кияткина даже на стуле подпрыгнула. — Правильно! Папа может любить только маму. Беда с неиспорченными детьми, которые стали взрослыми! Они слишком бескомпромиссны и потому не умеют устроить свою жизнь, я всегда так считала.

— Все равно не любил, — повторила Светлана упрямо. — Я ж его двадцать четыре года знаю, папка сроду у нас не соврет.

13.31

Контролер станции «Черкореченская» Аня Дмитренко в столовую не попала. На углу возле столовой как раз разгружали апельсины, чтоб продавать в ларьке. Ларек был пока закрыт. И продавщица кричала, чтоб не вставали, она не знает, когда откроет, ей еще товар получать, подписывать накладные, витрину тоже надо оформить и сбегать в буфет, хоть кофе глотнуть, все же она живая и тоже имеет право. Значит, нечего тут толпиться!

Но очередь — небольшая — уже стояла. И еще подходили. Аня тоже, конечно, заняла. Сразу за ней встала девушка в меховой куртке, капюшон небрежно откинут, и светлые волосы по плечам мешаются в светлом мехе. Крепенький нос задран задорно, и верхняя губа тоже чуть-чуть приподнята, отчего кажется, будто девушка все время смеется. А на виске — родинка, такая большая, что Аня таких и не видела, вот уж действительно — родимое пятно. Но оно не портит лица.

— За апельсинами, да? — сказала девушка. — Я за вами, ладно?