Он был явно смущен.
— Моя мать была немецкой дворянкой, Брейберг…
Она покачала головой.
— Нет, в Брейбергах не было ничего особенного.
— Особенного? — удивленно произнес он, — Зато в Людях Льда есть много особенностей, хотя я почти ничего не знаю о них…
Она одобрительно кивнула.
— Да, в тебе есть скрытые источники. Открой в себе эти источники, и ты обретешь покой.
Он спросил с осторожностью:
— Вы родственница Стейерхорнов?
— Нет, — не без вызова произнесла она. — это они мои родственники!
Микаел уловил тонкость.
— Значит, имение принадлежит Вам?
— Да. И я боюсь за свое имение, — добавила она как бы вскользь.
Она сложила на груди свои узкие ладони: в темноте они напоминали лилии на кресте.
— Поезжай домой, Микаел! Тебе не подходит эта жизнь, не подходит солдатская форма!
— Я знаю. Но где мой дом? Этого я не знаю.
Женщина долго и задумчиво смотрела на него.
— Думаю, я знаю, что с тобой происходит, Микаел. Ты чувствуешь, что кто-то ждет тебя, и это делает тебя таким беспомощным. Ты женат?
— Да. И у меня есть сын. Но я не знаю ни жену, ни сына.
Они стояли, погруженные в свои мысли, пока Микаел не начал замерзать на ветру.
— Нет, так мы замерзнем. Я, пожалуй, пойду дальше. Спасибо за приятную беседу.
— Тебе тоже спасибо, Микаел! И помни: не бери того, что лежит ближе всего!
Произнеся эти загадочные слова, она низко поклонилась ему и пошла к дому. Микаел долго смотрел ей вслед. Что она имела в виду?
С тяжелыми мыслями он вернулся к себе в казарму.
Что вызывает в человеке неодолимую радость и счастье при мысли о какой-то определенной персоне?
Речь не обязательно идет о влюбленности: это, скорее, восхищение тем, что есть нужный тебе человек.
Он встречал множество молодых девушек, оставаясь к ним равнодушным. Он был женат, и его брак был ни на что не похож. Но когда он встретил Биргитту фон Стейерхорн, в нем проснулись все его дремлющие чувства, вся его неясная тоска выкристаллизовалась в нечто конкретное.
Освободившись на следующий день от дежурства, он предпринял свою обычную прогулку — на этот раз бодро шагая в определенном направлении.
Погода оставалась такой же — равнина темнела в ожидании снега, который никак не выпадал.
Без всяких колебании он подошел к воротам имения и постучал.
Ему открыла сама Биргитта, радостная и оживленная. Она впустила его в ту же самую гостиную, заранее прогретую восковыми свечами, со смоляными светильниками на стенах. Он не отрывал глаз от ее тонкой, изящной фигурки, его переполняли неясные чувства. В груди он ощущал чудесное тепло, дыхание у него перехватывало.
— Как поживает щенок? — с трудом выдавил он из себя.
Улыбка исчезла с ее лица.
— Щенок?
Но, тут же спохватившись, она сказала:
— Ах, да, щенок! С ним все в порядке.
— Можно его поприветствовать?
Она с досадой сдвинула красивые брови.
— Нет, он теперь в спальне матери, а она еще не вставала… Но садитесь же, дорогой Микаел, я прикажу принести что-нибудь выпить…
Она торопливо вышла из комнаты, шурша широкими юбками.
Микаел огляделся по сторонам. На окнах висели тяжелые темно-красные плюшевые гардины, круглый стол был накрыт такой же скатертью. На стене висели грубо написанные портреты предков. Он рассмотрел два из них, слабо освещенных светильниками: портреты воинственного господина в рыцарских доспехах и женщины в одежде 1400-х годов. Это были неважные портреты, да и в комнате было темновато, но общие со Стейерхорнами черты просматривались отчетливо. Высокие брови и крепкий рот. И Биргитта, и дама в черном отличались этим. Особенно бросалось в глаза сходство с дамой в черном, хотя портрет и был выполнен в стиле 1400-х годов, представляя собой идеал женщины того времени.
Над камином висел огромный меч. Микаел сомневался в том, что смог бы поднять его.
И снова на галерее показалась женщина в черном. Она всегда появлялась так тихо, так неожиданно. Она кивнула ему, улыбнулась.
— Не можешь ли ты оказать мне услугу, Микаел?
— Разумеется, могу, Ваша милость. С радостью.
— Не можешь ли ты один сходить в каретник? Он находится возле конюшни, в правой части двора. Когда войдешь туда, в самом дальнем углу будет дверь. Сделай это ради меня, отнеси туда фамильные ценности.
Он был смущен.
— Да, но…
— Сама я не могу это сделать, я не достаточно сильна. А мои родственники не имеют к этому никакого отношения. Я не хочу просить их об этом. И поскольку ты молод и силен, не мог бы ты оказать мне еще одну услугу?
— Да, конечно.
Только она хотела объяснить ему, в чем дело, как послышались шаги Биргитты. Женщина быстро приложила палец к губам и удалилась.
Микаелу стало не по себе. Обитатели дома явно не ладили друг с другом, и у него не было ни малейшего желания участвовать в их семейных интригах.
Как он, кстати, сможет войти один в их конюшню? Что они подумают о нем? В лучшем случае его вышвырнут за порог. А этого он не хотел. Ему хотелось быть с Биргиттой.
Он почувствовал вдруг, что у него зуб на зуб не попадает от холода.
— С кем это ты говорил? — поинтересовалась девушка. — Разве отец и мать уже встали?
— Нет, я…
— Или же ты репетировал здесь речь? — засмеялась она. — Иди сюда, сядь рядом со мной на диван.
Она села, всем своим видом приглашая его сделать то же самое.
Микаел не вынашивал никаких планов неверности. Он был слишком наивным, чтобы считать, что именно в этом и заключалась его тяга к ней. Он хотел только смотреть на нее, говорить с ней, наслаждаться ее присутствием — и этим, как он думал, все ограничивалось.
Биргитта же не была столь чистосердечной. Она прекрасно знала, что делает. В течение получаса она раздувала в его сердце огонь, подвигаясь к нему все ближе и ближе, так, чтобы он мог видеть совершенно отчетливо ее благородное декольте, а голос ее был тихим, многообещающим.
Микаел был совершенно сбит с толку, словно попал в бешеный водоворот. О чем же они говорили? О, это были такие пустяки, что никто из них потом и не вспоминал об этом. Микаел совершенно забыл о том, что она спросила его, сколько человек живет в военном лагере, как зовут главнокомандующего и что они будут делать, если придут русские или поляки. Сам же он начал было спрашивать о тех двух портретах, не зная толком, с чего начать беседу, но Биргитта легко и играючи пояснила, что это рыцарь Вильфред, погибший при Танненберге, и его жена Магда, так отчаянно защищавшая имение и умершая от тоски. После этого Биргитта взяла на себя ведение беседы, дабы не ставить его в неловкое положение.
Но он воздержался от упоминания о женщине в черном. Он инстинктивно понимал, что они не дружны, и не хотел, чтобы тень набегала на прекрасное чело Биргитты. С ним она должна была быть радостной и счастливой.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});