Шурка вспомнил: точно! В ту ночь кто-то стукнул из коридора в дверь детской. Стукнул, подождал и потопал дальше.
А вторую ночь они провели на чердаке. «Они» этого знать не могли. Или он. Ворон.
Шурка представил себе обычную уличную ворону, только большую. В их коридоре. В их комнате. Ворона наклоняется над кроваткой Бобки, клювом приподнимает Бобку за рубашечку… Нет, это не могло быть правдой! Так не бывает!
— Пошли. Надо поесть, — сказала Таня, подхватила футляр со скрипкой и решительно двинулась к полуарке, которая вела на улицу.
Шурка поплелся за ней.
Они не знали, сколько часов вот так болтались по городу, следуя петлям каналов, стежкам переулков, ровным прямым линиям улиц. Что-то жевали. Опять шли.
День быстро выгорел. Показался оранжевый край неба. Стало темнеть.
Постепенно в Таниных шагах появилась целеустремленность. Шурка понял, что они на пути к тете Вере. Надо было выйти к Неве. Увидеть вдали золотой шпиль Петропавловской крепости, а за голыми, но густыми деревьями — голубые купола мечети. Туда неторопливо вел мост — сам широкий и длинный, как проспект. Видимо, к Неве Таня и шагала. Шурка понадеялся, что она знает дорогу.
Ехать в трамвае, под испытующим взглядом кондукторши, они побоялись.
— Она не знает, что мы к ней идем, — вдруг заметила Таня.
— Кто?
— Тетя Вера.
Если только мама сама ей не позвонила.
Таня подумала: а что если и тетя Вера?.. Что если, увидев их, она криво откроет рот, завопит: «Милиция!»
Она замедлила шаг. Остановилась.
Ноги ныли. Ступни замерзли, от каждого шага кололо как иголками.
В домах начали загораться окна. Их теплый свет казался издевательским.
— Таня, идем, — позвал Шурка.
— А если нам так и придется от всех всю жизнь бегать?
Сестра кусала губы. Под глазами у нее были тени. А на лбу — морщинка.
Шурка не знал.
— А если мама и папа правда… такие?
— Какие?
Шурка не в силах был выговорить страшное слово.
— Как дворник сказал.
У Тани сузились глаза, затрепетали ноздри.
— Может, они не всё нам рассказывали!
Они не смотрели друг на друга. Положили локти на гранитный парапет, стали делать вид, что смотрят на воду. Она казалась лиловой.
— Идем, — наконец заговорила Таня. — Холодно. Темнеет.
Они свернули в сумрачную арку, через которую Мойка входила в Неву. В арке шлепало и хлюпало, блики плясали на сводах. Вышли. И вдруг стало очень много неба и воды. Нева медленно несла себя прочь из города.
— Смотри, — показала Таня.
В воздухе, распластав крылья, висели чайки. Они казались вырезанными из фольги. Чайки позволяли ветру снести себя на сторону, затем несколькими ударами крыльев возвращались на исходное место — и по новой.
Ветер обшарил Шурку под пальтецом. Таня потуже натянула на уши шапочку. Над широкой рекой ветру было где разогнаться.
Вид у Тани был решительный.
— Я не хочу больше ни с кем разговаривать, — торопливо предупредил Шурка.
Вдруг разом, по всей длине набережной, налево и направо, зажглись молочным светом фонари. Вечер.
— Давай уже скорее придем к тете.
— Сдаешься? — глаза у Тани опять сузились. — Сдаешься? Так и скажи, несчастный ты трусишка.
Она подбежала к гранитному парапету.
— Товарищи чайки! Товарищи чайки!
— Таня, перестань! Не смешно!
— А я не смеюсь, — грубо отрезала сестра.
— Таня!
— Кого нам еще спрашивать? Если все остальные на нас кидаются, как на злодеев. Как будто мы воры или хуже… Товарищи чайки!
Шурке показалось, что ветром чаек пригнало ближе. Чайкам, похоже, достаточно было чуть изменить наклон крыльев — и ветер нес их куда им хотелось.
— Таня!
— Трус, — отрезала Таня и опять закричала: — Товарищи чайки!
Одна из них, хлопая крыльями, опустилась на парапет. У нее были ярко-желтые ноги, оканчивающиеся ластами, а глаза — оранжевые, рыбьи. Чайка оправила клювом завернувшееся перо.
Таня торжествующе оглянулась на Шурку: мол, видел?
— Товарищ чайка, мы совсем одни. Что же теперь делать?
Чайка несколько раз переступила с ноги на ногу.
— Берите пример с нас, — голос у нее был пронзительный и тонкий. — Мы сами по себе. Никому ничего не должны — и нам никто не должен. Свобода!
— Если вас послушать… — встрял Шурка.
— Молчи, трус, — перебила его Таня. И повернулась к чайке: — Поздно. Мы должны как-то найти маму и папу. И Бобку — это наш брат, он маленький.
— Поздно, — скрипнула чайка, наклонив голову. То ли она соглашалась с Таней, то ли возражала ей. Ветер пробегал по ней пушистой волной. — Поздно, — повторила чайка.
Возможно, она имела в виду всего лишь то, что солнце скрылось, на город шла ночь.
— Можно я вас кое о чем спрошу? — печально посмотрела на нее Таня.
— Спросите.
— Можно я вас поглажу?
Чайка, переступая ластами, повернулась к ней боком. Таня осторожно протянула руку. Чайка оказалась удивительно гладкой и плотной на ощупь.
Шурка немного рассердился на Таню за эти девчачьи глупости. Чайкам же сверху всё видно. Вот кого надо спросить по существу!
— Черный Ворон! — крикнул Шурка, выныривая из-под Таниного рукава к чайке. — Слыхали про такого?
Чайка с шумом подбросила себя в воздух и в мгновение ока была уже высоко.
Ее уже было не отличить от остальных.
— Ворон! Ворон! Ворон! Там! Там! Там! — то ли плакали, то ли хохотали они, качаясь на ветру.
— Таня, Ворон там! Таня! Бежим! — забился, завопил Шурка, рванувшись к домам. Таня сломя голову помчалась за ним.
Они юркнули в подъезд на набережной. Косой луч от фонаря проходил сквозь мутноватое, давно не мытое окно и показывал, что пол выложен цветной плиткой. На площадке в полумраке белел мраморный амур с отбитым крылом. Когда-то, еще при царе, этот дом был богатым и роскошным. Теперь, как и тот, где жили Таня и Шурка, его заселили новыми жильцами, роскоши никогда не видавшими, — по семье в каждую комнату. Потому что в советской стране все равны.
— Кто там был? — шепотом спросила Таня, неслышно опуская на пол футляр.
— Не видел, — прошептал Шурка.
— Ты же крикнул «Ворон»! — Таня с досадой всплеснула руками.
— Это они крикнули «Ворон»… а я подумал… Таня! Я читал, у чаек знаешь какое острое зрение!
— Ах ты трус…
Таня с досадой пнула футляр. Скрипка охнула.
На набережной слышался шум мотора.
— Паникер несчастный, — голос Тани зазвенел. — Ты только зря спугнул чайку. Из-за тебя мы ничего у нее не узнали! Трус!
— Я трус?!
— Несчастный трус! Из-за тебя всё! Трус! — Таня затопала ногами.
— Я не трус!
Шурка рванул на себя ручку двери. И выскочил из подъезда.
Совсем рядом громыхал мотор.
— Ой, — сказал Шурка.
— Шурка, стой!
Но Шурка ловко схватил валявшийся рядом огрызок палки и вставил снаружи между дверными ручками.
Потом он не мог объяснить, почему так поступил.
— Не могло же быть, Таня, что я тогда что-то понял? Не могло же?..
Напрасно Таня трясла изнутри дверь.
— Шурка! — неслось из-за двери. — Открой!
— Таня, не ори, — Шурка старался говорить спокойно. — Тебя потом кто-нибудь из жильцов выпустит. Не бойся! Главное, иди к тете!
«Я найду маму, Бобку и папу».
— Шурка! Ну я тебе задам! — завыла Таня из заточения.
Шурка прижался спиной к двери, словно надеясь унять ее толчки: Таня билась плечом изнутри. Вдоль набережной прыгали столбы света.
— Шурка, не глупи!
«Ворон сам меня к ним отнесет». Шурка бросился прочь от подъезда с плененной Таней. Чтобы не выдать сестру. Побежал по мостовой.
Черный Ворон крался не спеша по набережной, словно прислушиваясь к домам и окнам.
Он казался огромным, но в остальном совершенно обычным — таких полно на улицах. От этого становилось особенно жутко. Поблескивали черные лакированные крылья.
Шурка бежал ему навстречу, размахивая руками.
Сердце билось до боли. Было очень страшно.
«Я не трус, — приказал себе Шурка. — Я докажу».
— Эй!.. Эй вы!.. Вы меня ищете.
Ворон остановился. Шурка прямо стоял перед ним. Под мышками сделалось горячо. Круглые глаза Ворона без всякого выражения смотрели на Шурку.
И Шурка сказал:
— Я здесь.
Глава 7
Ворон, похоже, любил серый цвет. Всё было либо серым, либо сероватым. Либо серого оттенка.
Иногда к серому примешивали какой-нибудь другой. Совсем чуть-чуть. И, видно, лишь когда иначе было никак не обойтись: например, не хватало краски.
Стены от пола до середины были серо-зелеными, а выше — серо-желтыми. Серо-бурыми были плитки пола. Тускло светили лампы в металлической сетке. От этих стен и света Шурке сразу захотелось спать.