— Но как ты могла?
— Ну, я… я…
— Ромео, не думаю, что на данный момент это имеет значение. Потом будет время поразмыслить над «почему» и «как». Главное срочно решить, что делать сейчас.
— Что делать? А что, есть варианты?
— Мне нужно сделать «добровольное искусственное прерывание беременности», но кто-то из взрослых должен меня сопровождать, — добавляет Ванесса своим детским голоском.
— Какие проблемы, передай-ка мне мои шмотки, и пойдем прямо сейчас.
Голос у меня ироничный, почти злобный. Я хочу, но не могу сдержаться. В душе бушует безумная ярость. Светлые глаза медсестры удерживают ее внутри, эту ярость, но она никуда не исчезает. С одной стороны, я в ужасе от одной мысли, что моей сестренке придется пройти через аборт. С другой стороны, эта ситуация заставляет меня признать полную свою зависимость. Ванессе я нужен больше, чем когда-либо, а я не могу ей помочь.
Джульетта едва не заговорила, но спохватилась; убрала бумагу в мою медицинскую карту. Вижу, как она размышляет. Никто не говорит больше ни слова. Потом Джульетта решается:
— Я могу сопровождать ее. Я совершеннолетняя, — говорит она немного нервно.
— Вы это сделаете?
Ванесса выпрямляется. В ее глазах появляется искорка надежды.
— А почему бы и нет!
— Потому что это не ваша проблема!
— Она станет моей, если вы попытаетесь встать, чтобы сделать это самому. Ты точно помнишь дату последних месячных?
— Да, — спешит ответить сестра. — Я узнала, время еще есть.
— Завтра пятница, ты должна быть на занятиях?
— Да.
— Ничего не поделаешь, врач выпишет тебе справку.
— Но он не напишет, в чем было дело?
— Конечно нет! Я не работаю и могу отвезти тебя завтра утром.
Никому не в тягость
Сегодня суббота, день встречи с Малу. Последнее время она словно помолодела. Интересно, это из-за той консультации у акушерки по поводу фейерверков в честь великого праздника или она действительно в конце концов кого-то встретила?
Почему же у меня такое ощущение, что я за это время постарела?
На бабушке очень элегантный приталенный фиалковый костюм с кружевами по вороту и чулки — естественно, компрессионные, но подобранные по цвету к наряду, который завершается лодочками на небольшом каблучке, и ступает она с великолепной уверенностью. Сказывается привычка, которая всю жизнь вызывала у меня восхищение: сама я начинаю спотыкаться, стоит мне приподняться на три сантиметра над уровнем земли.
Она надушилась и чуть подрумянила щеки. Очень красивая. Я готова понять мужчину, который не устоит перед ее чарами.
В кондитерской мы поднялись на второй этаж и нашли столик у окна. Малу любит смотреть, как проходят люди, как проходит жизнь.
— Ты ослепительна, — искренне говорю я.
— Спасибо, милая. Как бы мне хотелось сказать «ты тоже». Что происходит?
— Я не подкрасилась.
— Ты не красишься, когда у тебя неприятности. Ну так что у тебя не так?
— Я начинаю сомневаться, имеет ли смысл вся эта маета, чтобы завести ребенка. Слишком уж сложно. Мне кажется, я все делаю наперекосяк. Забываю напомнить Лорану о назначенных встречах.
— Но он ведь большой мальчик, верно? Банк его снабжает каждый год изумительным ежедневником, а также телефоном, который разве что оладьи не печет, столько в нем опций. Тебе не кажется, что в его распоряжении масса возможностей, чтобы самому о них вспомнить?
— Да, но ведь это из-за меня нам приходится прибегать к подобным ухищрениям. Значит, я и должна позаботиться, чтобы у него не возникало лишних сложностей. И так все не очень весело.
— А плетку для самобичевания тебе не подарить, для комплекта?
— Нет, обойдусь…
— Все у тебя получится. Куча женщин прошли через это. Не теряй надежду, не бросай, иначе сама окажешься брошенной…
— Кем, Лораном?
— Надеждой!
— Вчера мне пришлось отвести одну девочку-подростка на прерывание беременности. Я не подавала виду, но мне прямо дурно было.
— Какую девочку?
— Сестру того пациента-пожарного, о котором я тебе рассказывала. Разумеется, он был не в состоянии сам пойти с ней.
— А ты уверена, что должна была это делать? Кроме тебя было некому?
— Тут особые обстоятельства, и я не раздумывала. Им обоим было нужно, чтобы я вызвалась, так мне показалось.
— И как все прошло?
— Мы были только на первой встрече. Общее знакомство и что нужно сделать: консультация у психолога, УЗИ, а следующая встреча через неделю. Я подержу ее у себя, чтобы она не была одна, когда примет эти пилюли.
— Ты уверена, милая?
— Я не могу оставить ее одну. Она не хочет ничего рассказывать тем, у кого живет после того, как брат попал в больницу.
— А родственников у нее нет, у бедной малышки?
— Есть, но чисто биологические. В остальном… ее официальный опекун — мой пациент. Но каким бы официальным он ни был, проку от него немного…
— Как все это грустно.
— Жизнь плохо устроена. Я хочу ребенка, и у меня ничего не получается, а другие женщины не хотят, и…
— Такова жизнь. Иногда она решает за нас, и не без причины.
— Почему ты так говоришь?
— Потому что у меня возникает куча вопросов по поводу вашей пары.
— Малу, мы это уже обсуждали, и я не хочу начинать по новой.
— Ладно, как хочешь. Однако твой пациент, может, и зовется Ромео, но его прадедушка сейчас здесь, в «Жаворонках».
— Правда? Ты уверена?
— Абсолютно. Я слышала, как он рассказывал медсестре о несчастном случае. В нашем маленьком городке пожарные падают не каждый день. К тому же с восьмого этажа и с именем Ромео — сама понимаешь, мне нетрудно было сопоставить.
— Ты с ним говорила?
— Я его подбодрила, как могла. Когда он узнал, что именно моя Джульетта ухаживает за его Ромео, ему стало полегче. Мы проговорили весь вечер.
— Какой он?
— Мягкий. Приветливый. Умный. Ему восемьдесят пять, и с головой у него все в порядке, как у меня. Его жена умерла. Единственная дочь тоже. Внучка ухаживать за ним не может, и он не захотел быть в тягость правнукам. И вот он здесь. Немного похоже на меня саму. Что до тягости, мы друг друга понимаем.
— Ты никому не в тягость, Малу.
— Я тягость, которая не желает давить. Ты помнишь, что мы скоро должны подняться на крышу собора?
— Да, я уже освободила день. Ни за что бы этого не пропустила.
Дедуля-сюрприз
Не знаю, может, чтобы заставить меня забыть про ее аборт, но сегодня Ванесса устроила мне чертовский сюрприз. Она заглянула в палату, чтобы проверить, в презентабельном ли я виде (ну, условно говоря, куда ни кинь, а я сейчас…), и тут же исчезла. Через несколько секунд я увидел, как она сражается с тяжелой дверью палаты, пытаясь открыть ее спиной и втаскивая кресло-каталку. А кто в нем сидел? Дедуля! Она забрала его из дома престарелых, устроив целый спектакль для всей команды медсестер и умудрившись убедить их, что я при смерти и что для дедушки это последняя возможность застать меня в живых. Они в конце концов согласились и вызвали такси, чтобы доставить его сюда. Риск был велик, ведь у него слабое сердце. Когда я увидел, как он на меня смотрит, то понял, какой удар получило это самое сердце. Но я был счастлив, что он здесь. Озабочен, но счастлив.
— Черт побери, Ромео, — сказал он, с трудом переводя дух, держась рукой за грудь.
— Дедуль, все нормально? Только не устрой мне здесь приступ!
— Нет, нет, не беспокойся, я еще не собираюсь в дальнюю дорогу. Но, но… мне больно видеть тебя таким, провались оно все к едрене фене.
Я впервые увидел, как мой дед плачет. Он не плакал, даже когда умерла бабушка. Меня это тронуло. Может, возраст сказывается? Такое старческое недержание?
— Ну же, не плачь ты так. Я выкарабкаюсь. Мне с каждым днем лучше.
— И ты станешь как раньше?
— Очень надеюсь.
— И сколько времени тебе потребуется?