Читать интересную книгу Тартарен из Тараскона - Альфонс Доде

Ответ маленького господина возмутил его.

– А что же, мне на льва с вашим зонтиком прикажете идти? – вызывающе спросил великий человек.

Маленький господин посмотрел на свой зонтик, мягко улыбнулся и все так же хладнокровно спросил:

– Так вы, сударь…

– Тартарен из Тараскона, истребитель львов!

Произнеся эти слова, бесстрашный тарасконец тряхнул, словно гривой, кисточкой своей шешьи.

Весь дилижанс оторопел.

Монах-траппист перекрестился, девицы взвизгнули от страха, а фотограф из Орлеанвиля, мечтая о высокой чести сфотографировать истребителя львов, приблизился к нему.

Не смутился один лишь маленький господин.

– А вы уже много убили львов, господин Тартарен? – сохраняя полнейшее спокойствие, осведомился он.

Тарасконец за словом в карман не полез:

– Да, сударь, я убил много львов!.. Я хотел бы, чтобы у вас было столько же волос на голове.

При этих словах весь дилижанс расхохотался – на голом черепе у маленького господина торчало три рыжих волоска.

В разговор вмешался орлеанвильский фотограф:

– Опасная у вас профессия, господин Тартарен!.. Бывают ужасные мгновенья… Вот, например, бедный Бомбонель…26

– А, да, охотник на пантер!.. – довольно презрительно заметил Тартарен.

– А вы его знаете? – спросил маленький господин.

– Вот так так!.. Как же не знать?.. Раз двадцать вместе охотились.

Маленький господин улыбнулся.

– Вы, значит, и на пантер охотитесь, господин Тартарен?

– Так, иногда, от нечего делать… – сердито буркнул тарасконец и, гордо подняв голову, отчего сердца двух девиц сразу так и запылали, добавил: – Это вам не лев!

– В сущности, пантера – это большая кошка… – робко заметил орлеанвильский фотограф.

– Совершенно верно! – подтвердил Тартарен; он был не прочь несколько принизить Бомбонеля, особенно в глазах дам.

Тут дилижанс остановился, кондуктор отворил дверцу и обратился к старичку.

– Вам выходить, сударь, – сказал он весьма почтительным тоном.

Маленький господин встал и вышел из дилижанса, но, прежде чем затворить за собой дверцу, сказал:

– Позвольте, господин Тартарен, дать вам один совет.

– Какой совет, сударь?

– А вот послушайте! Вы мне внушаете симпатию, и я хочу вас предупредить… Скорей возвращайтесь в Тараскон, господин Тартарен!.. Здесь вам делать нечего… В глубине страны осталось всего несколько пантер, ну да это же мелочь! Разве это для вас дичь?.. А со львами все кончено. В Алжире их больше нет… Мой друг Шассен27 недавно убил последнего.

Тут маленький господин поклонился, затворил за собой дверцу и, смеясь, удалился вместе со своим портфелем и зонтиком.

– Кондуктор! – изобразив на своем лице свирепость, заговорил Тартарен. – Кто этот старикашка?

– Как? Вы не знаете? Да ведь это господин Бомбонель!

3. Львиная обитель

Тартарен из Тараскона слез в Милианахе, а дилижанс продолжал свой путь на юг.

Двое суток терпеть жестокую тряску, две ночи подряд, не смыкая глаз, смотреть в окно, не покажется ли где-нибудь в поле или на обочине дороги громадная тень льва, – столь длительное бодрствование, несомненно, заслуживало нескольких часов отдыха. А затем, сказать по правде, после недоразумения с Бомбонелем честному тарасконцу, несмотря на его вооружение, свирепое выражение лица и красную феску, было неловко перед орлеанвильским фотографом и двумя девицами из 3-го гусарского.

Итак, он шел по широким милианахским улицам мимо красивых деревьев, мимо фонтанов, но, ища гостиницу поудобнее, бедняга все думал о том, что сказал ему Бомбонель… А если это правда? Если в Алжире нет больше львов?.. К чему тогда все эти скитания, к чему столько усилий?

Внезапно, повернув за угол, герой наш столкнулся нос к носу… угадайте с кем?.. С великолепным львом, – перед входом в кофейню царственно восседал на собственном заду лев, купая в солнечных лучах рыжую гриву.

– Что же мне морочили голову, будто их тут нет?.. – отскочив, воскликнул Тартарен.

Услышав этот возглас, лев опустил голову и, взяв в пасть деревянную миску, стоявшую перед ним на тротуаре, смиренно протянул ее в сторону оцепеневшего Тартарена… Проходивший мимо араб бросил в миску два су, – лев завилял хвостом… Тут Тартарен понял все. Он увидел то, что вначале ему помешало увидеть волнение: толпу, обступившую жалкого слепого ручного льва, и двух ражих негров с дубинами, водивших его по улицам, как савояр носит сурка.

Кровь бросилась тарасконцу в голову.

– Негодяи! – громовым голосом крикнул он. – Так унижать благородное животное!..

Он подскочил ко льву и вырвал из его царственных челюстей презренную миску… Оба негра, решив, что это вор, взмахнули дубинами и бросились на тарасконца… Поднялась отчаянная кутерьма… Негры колотили, женщины визжали, дети хохотали. Старый еврей-сапожник кричал из своей мастерской: «К мировому шудье! К мировому шудье!» Даже лев, погруженный в вечную тьму, издал нечто вроде рычания, и несчастный Тартарен после неравной борьбы Грохнулся прямо на монеты и мусор.

В это время какой-то человек раздвинул толпу, единым словом заставил попятиться негров, одним мановением руки заставил шарахнуться женщин и детей, поднял Тартарена, почистил, отряхнул и усадил его, тяжело дышавшего, на тумбу.

– Кого я вижу? Кнэзь, это вы?.. – потирая бока, воскликнул добрый Тартарен.

– Да, да, мой храбрый друг, это я… Получив ваше письмо, я оставил Байю на попечение брата, сломя голову промчался пятьдесят миль в почтовой карете и подоспел как раз вовремя, чтобы вырвать вас из лап этих скотов, этих дикарей… Но, боже правый, как это вам удалось попасть в такую передрягу?

– У меня не было другого выхода, кнэзь… Я не могу видеть несчастного льва с миской в зубах, униженного, побежденного, посрамленного, служащего посмешищем всей этой мусульманской черни…

– Вы ошибаетесь, мой благородный друг. Напротив, они чтут этого льва, преклоняются перед ним. Это священное животное принадлежит большому львиному монастырю, основанному триста лет тому назад Мухаммедом бен Аудом; монастырь отчасти напоминает огромную строгую обитель траппистов, но только рыкающую, пахнущую хищниками: там особого рода монахи вскармливают и приручают сотни львов, а потом братья-сборщики обходят с ними всю Северную Африку… Пожертвования, которые собирают братья, идут на содержание монастыря и его мечети, и вот отчего эти два негра сейчас так вспылили: они убеждены, что за каждый грош, за каждый украденный или потерянный грош из собранной милостыни лев тут же их растерзает.

Слушая этот неправдоподобный и тем не менее правдивый рассказ, Тартарен из Тараскона даже посапывал от удовольствия.

– Во всем этом для меня существенно вот что, – заключил он: – Что бы ни говорил уважаемый Бомбонель, а львы в Алжире еще есть!..

– Еще как есть! – с восторгом подхватил князь. – Завтра же мы с вами обследуем долину Шелиффа, и вот там вы увидите!..

– Что я слышу, кнэзь?.. Вы тоже собираетесь на охоту?

– Черт возьми! Неужели вы думаете, что я позволю вам одному бродить по африканским дебрям, среди этих диких племен, язык и обычаи которых вам неведомы?.. Нет, нет, доблестный Тартарен, я вас не оставлю!.. Я буду вашим неизменным спутником.

– О, кнэзь, кнэзь!..

Весь сияя, Тартарен прижал к груди доблестного князя Григория и с гордостью подумал о том, что и у него, как у Жюля Жерара, Бомбонеля и других знаменитых истребителей львов, есть свой князь-чужестранец, который будет сопровождать его на охоту.

4. Караван в пути

На другое утро, чуть свет, бесстрашный Тартарен и не менее бесстрашный князь Григорий в сопровождении не то пяти, не то шести носильщиков-негров вышли из Милианаха и начали спускаться в долину Шелиффа по очаровательной крутой тропинке, на которую падала густая тень от кустов жасмина, туи, рожкового дерева и дикой оливы, между изгородями садиков, принадлежавших туземцам, под журчанье множества родников, весело сбегавших с уступа на уступ… Настоящий ливанский пейзаж!

Князь Григорий был так же обвешан оружием, как и великий Тартарен, но его преимущество составляло необыкновенное, великолепное кепи с золотым галуном и вышитыми серебром дубовыми листьями, что придавало его высочеству некоторое сходство с мексиканским генералом или же с начальником станции в каком-нибудь придунайском государстве.

Это залихватское кепи очень занимало тарасконца; когда же он, преодолевая неловкость, обратился к князю за разъяснениями, тот с важным видом ответил: «Мой головной убор незаменим во время путешествий по Африке», – и, смахивая рукавом пыль с козырька, начал рассказывать своему простодушному спутнику о том, какую важную роль играет кепи в наших взаимоотношениях с арабами, о том, что ни одна принадлежность военной формы не внушает им такого ужаса, как именно кепи, и что гражданские власти сочли за благо надеть кепи на всех своих служащих, начиная с дорожного мастера и кончая податным инспектором. Короче, по словам князя выходило так, что для того, чтобы управлять Африкой, не нужна ни светлая голова, ни голова вообще. Нужно кепи, красивое кепи с галуном, которое блестело бы на шесте, как шляпа Гесслера28.