Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Мы с тобой порвали, да? — Это было единственное объяснение, которое приходило ему в голову. Иначе зачем ей вздрагивать при каждом его прикосновении? Какая другая причина могла помешать ему делить постель с такой обворожительной женщиной?
— Ох, Клей… Все так перепуталось… — еле слышно пролепетала смутившаяся Хоуп.
— Что случилось? — тихо спросил Слейтер, огорченный выражением ее лица. Неужели он действительно вел себя по-свински?
Плечи Хоуп расслабились, и Клейтон готов был поклясться, что она испытала облегчение.
— Дело в ребенке, — прошептала она, все еще зачарованно глядя на его губы. — Это не то, что… На самом деле я не…
— Ты не хочешь его, — закончил Клейтон и оцепенел. Виноват в разрыве был не он, а она.
— Нет-нет! — торопливо заверила Хоуп, опустилась на кровать, задев его бедром, и потерла виски. — Клей, все это так сложно…
— Сложно?
Он испустил короткий смешок и едва не вскрикнул от пронзительной боли в ребрах. Вернее, непременно вскрикнул бы, если бы сумел наполнить легкие. Но он не мог ни дышать, ни кричать. Мог только хватать воздух открытым ртом.
В ту же секунду Хоуп склонилась над Клейтоном и обхватила его плечи.
— Клей, дыши. Только медленно, не торопясь. Не бойся, я здесь. Ты просто слишком сильно выдохнул, вот и все. Твои ребра еще не успели зажить. Правильно, вот так… Теперь сделай еще один вдох, медленный.
Слейтер, оглохший от боли, слышал ее словно сквозь вату, но подчинился и стал дышать, как ему велели.
— Дьявол, — наконец выдавил он, обняв руками грудь и ссутулившись. Это не помогало, но Клейтон не смог бы разогнуться даже под страхом смертной казни. — В меня как будто всадили нож и повернули его…
Губы Хоуп напряглись, глаза наполнились сочувствием и тревогой. Она гладила его руки и массировала напрягшиеся плечи.
— Чтобы ребра зажили, потребуется какое-то время.
В ее глазах появилось что-то новое. Похоже, что это страх. Он бы не заметил этого, если бы Хоуп не была так близко, не трогала бы его и ее нежное дыхание не касалось его лица.
Она боится его? Нет, он слаб, как младенец, совершенно безвреден, и Хоуп знает это. Тогда чего же бояться? Того же, что и он? Что ее ждет та же участь? Что он привел сюда преследующий его безумный мир?
— Чем я зарабатываю на жизнь?
Внезапность этого вопроса заставила Хоуп заморгать и уставиться на его губы.
— У тебя собственное дело в Сиэтле.
— Какое?
— Я никогда не интересовалась.
Плохо. Ему следовало знать это. Хотя бы для того, чтобы понять, удовлетворятся ли сделанным его неведомые враги или вернутся еще раз и, чего доброго, возьмутся за Хоуп.
— Ты многое скрываешь, — сказал Клейтон и увидел, что Хоуп закусила нижнюю губу. Его страх усилился, но это был страх за нее. — Пытаешься защитить меня?
Она отвела взгляд. Слейтер понял, что попал в точку, но нисколько не обрадовался этому.
— Хоуп, — настойчиво спросил он, придвигаясь ближе, — почему в такую бурю я не был дома? И кто мог хотеть убить меня?
— Что?
Проклятая губа, заставляющая его мямлить. Сделав усилие, чтобы выговаривать слова четче, он повторил вопрос.
— Я не знаю.
— Тогда как ты узнала, где меня искать?
— Я ведь уже говорила, тебя нашла Молли. — Взволнованная Хоуп говорила очень тихо. Слава богу, Клей. А если бы она тебя не почуяла? Или я не обратила бы на нее внимания?
— Не надо. — Слейтер взял руку Хоуп и благодарно сжал ее. — Я здесь, и мне лучше. Иначе я не задавал бы тебе тысячу вопросов.
Она слегка улыбнулась, не сводя с него тревожных темных глаз.
— Ты когда-нибудь ответишь на них?
— Да. Когда ты как следует подлечишься.
Согласиться на это было трудно, и, если бы не выражение ее лица, Клейтон не отступился бы. Он ухитрился улыбнуться уголком рта и не разбередить болячку.
— Знаешь что? Я даже не помню, как выгляжу. — Хоуп молча смотрела на него с тревогой. — Что, неужели так скверно? — Она стиснула руки и вновь промолчала. — В чем дело? — спросил он, продолжая осторожно улыбаться. — Я что, урод?
Хоуп засмеялась. Смех ее был чудесным.
— Ты разбил бы зеркало, если бы увидел себя!
— Это так ужасно?
Хоуп кивнула, но ее губы дрожали от смеха.
Клейтон знал, что не тщеславен, по крайней мере, так ему хотелось думать, но внезапно обнаружил, что хочет, чтобы она считала его красивым.
— Я шучу, — мягко сказала она, с пугающей легкостью читая его мысли. — По-моему, ты очень красивый.
В нем боролись самолюбие и смущение.
— Так уж и красивый? — попытался отшутиться он. — Или просто симпатичный?
— И то и другое, — заявила она.
Он стал серьезным.
— Тогда рассказывай.
— Ты еще не выздоровел.
— Выздоровел, — продолжал настаивать он.
Она молча отвернулась и спустила простыню, прикрывавшую его грудь. Над и под повязкой, стягивавшей его ребра, красовались зловещие кровоподтеки. При взгляде на них у Хоуп искривились губы, а глаза наполнились слезами.
— Ох, Клей, — прошептала она, поднося ко рту дрожащие пальцы.
Теперь у него не осталось и тени сомнения. Они могли поссориться, могли порвать друг с другом, но эта женщина все еще любила его. Глубоко. И потрясенный Слейтер горько пожалел, что ничего не знает об этом.
— Я не представляю, что произошло между нами, — сказал он, — и как повернулось бы дело, не лишись я памяти. Но твердо знаю одно.
— Что? — насторожилась Хоуп.
— Я не хочу терять тебя. — Он провел рукой по белому халату и жестом собственника положил ладонь на ее живот. — Или ребенка. Обещай, что этого не будет. Что ты дашь мне еще один шанс.
Она проглотила комок в горле и подняла взгляд. Ее глаза были мокры от слез.
— Ты серьезно?
— Серьезнее некуда.
— Но ты ничего обо мне не знаешь…
Хоуп была ошеломлена и слегка испугана. Отлично, подумал он, значит, теперь она дважды подумает, прежде чем решится на разрыв.
— Я знаю, что ты самая добрая, самая нежная женщина на свете. И самая сильная. А когда я думаю о том, что ты живешь здесь и лечишь людей, которых бы не стал лечить никто другой…
— Я не героиня, — решительно сказала она и вдруг отодвинулась. — Я подойду.
— К чему подойдешь?
На телефоне замигала красная лампочка. Хоуп вскочила, избегая взгляда его прищуренных глаз.
— Мне пора, — быстро сказала она и отвернулась.
Свет вспыхнул снова, и Клейтон недоуменно посмотрел на широкую панель с огромной нескладной трубкой. Но спросить о странном телефоне и о том, как она умудряется предугадывать звонок, не успел. Хоуп быстро сказала:
— Меня вызывает Келли. Наверно, пришел больной.
— Откуда ты знаешь, что это Келли?
Она поежилась.
— Наверняка она… Ну, мне пора бежать. Не надо вставать, Клей. Потерпи еще денек.
Он молча проводил ее взглядом. На пороге Хоуп обернулась.
— Обещаешь лежать?
— А ты обещаешь вернуться и поговорить со мной?
Она вздохнула.
— Да. Если будешь лежать.
Измученное выражение его лица было красноречивее слов.
— Я никуда не уйду.
Она долго смотрела на него, а потом задумчиво кивнула.
— Отдыхай.
Как ни странно, он послушался. Несмотря на перечень вопросов длиной в милю.
— Доктор Бродерик, — сказала Келли, заглянув в крошечный кабинет Хоуп, — опять звонит Агата Килнер.
Хоуп сдержала стон и посмотрела на медсестру.
— Неужели она снова собирается замуж?
— Ага.
— Кажется, уже в седьмой раз.
— Ага.
— Передай ей мои поздравления.
— Уже передала, — лаконично сказала Келли. — Но она непременно хочет говорить с вами.
— Ей опять требуется выяснить, что я думаю о внебрачных связях, хотя мы говорили об этом уже шесть раз.
Келли, явно все знавшая, и глазом не моргнула.
— Теперь у нее на уме другое, доктор. Она хочет знать, может ли корень малины усилить сексуальность ее дружка.
Хоуп положила ручку и засмеялась.
— Ее дружку девяносто лет. А ей, если не ошибаюсь, восемьдесят пять. Единственное, что может усилить сексуальность бедняги, это хороший сон…
— Вы врач, — прервала ее Келли, — вот и скажите ей это сами. — Она выдержала взгляд Хоуп и невинно улыбнулась. — Я не специалист по лекарственным растениям.
— Бред, — пробормотала Хоуп и взяла трубку. — Нет, Агата, корень малины не…
— Ты уверена, милочка? — не дала ей договорить старуха. — Я бросила щепотку Альберту в чай и думаю, что это подействовало. Видела бы ты, как он реагировал. Его мужская плоть…
— Уф-ф… Агата, — быстро вставила Хоуп, стремясь избежать лекции по анатомии. — Мы уже говорили об этом. Я врач. А вы повторяете бабушкины сказки. Это миф!
— Знаю я вас, новых докторов. — Голос Агаты дрожал не то от негодования, не то от преклонного возраста. — У вас на уме одни таблетки. Говорят тебе, это действует! А ты, как прямой потомок русской цыганки, должна верить мне больше, чем все остальные!