Читать интересную книгу Письма полумертвого человека - Самуил Лурье

Все бы это и ничего, пусть бы себе упражнялись, коли важнее забот не сыскалось. Но вот объясните мне, отчего на основании умо(?)заключения ничтожного - по сравнению даже с городом (с которым я себя идентифицирую), не говоря уж о народе (с которым я себя, pardon, тоже идентифицирую) собрания вовсе посторонних мне людей, не являющихся к тому же авторитетами в области массовых песен, я должен уважать эту малоталантливую мелодию и уж совсем бездарные стихи потому лишь, что они называются гимном? Разумеется, есть общепринятые в каждом обществе нормы и правила, согласно которым не следует, скажем, ходить на похороны в розовом, а на дипломатический прием голым. Но тут-то не так: социологи свидетельствуют, что две трети жителей России ее новый гимн знать не хотят.

Уважение (извините, дорогой С. А., за ужасный трюизм) есть чувство рациональное, и его надобно заслужить. В том числе - уважение к стране, в которой (и на которую) тратишь единственную жизнь, - и, тем более, к графическим и музыкальным произведениям, которые вполне произвольно назначены ее символизировать. Ей, стране, заслужить - у тебя, гражданина. А требовать уважения бесполезно - неужто охотнорядские и кремлевские сидельцы того не понимают? Но: если надо объяснять - не надо объяснять.

Вспомним, с другой стороны, mot Толстого: "Уважение придумали, чтобы скрывать то место, где должна быть любовь". Любовь-то (типа - к Родине), всякий знает, - иррациональна, бессмысленна, мучительна, почти всегда безответна - и оттого, парадоксальным образом, неодолима. Но этого уж тем более объяснять не надо...

Патриотизм - вовсе не обязательно последнее прибежище негодяев. Это еще и вполне обыденное прибежище пустой души, один из ее привычных наполнителей. Разнообразие которых, вообще говоря, не ограничено. Мне вот тут случилось побывать в некой маленькой и по нашим меркам вполне благополучной стране (то есть проблемы, конечно, есть, но они носят глобальный характер, а на уровне частной жизни все сыто, тепло и надежно). Картина: течет по улице поток людей, всех возрастов и полов, и из ста едва ли не девяносто говорят по мобильному телефону. То же - и в автобусе, на пляже, за рулем, в сортире, на земле, на воде и в воздухе... кажется даже, собаки того и гляди достанут трубу и примутся в нее лаять (new-"Записки сумасшедшего": левретки Меджи и Фидель не переписываются, а звонят друг другу "по сотовому"; Поприщин "захватил" их при помощи рации). Спрашиваю одного тамошнего старожила: что, мол, такого случилось, что требуется ежесекундно кому-то об этом сообщать? А он и говорит: "Тут жизнь настолько пуста, что людям надо все время вступать с кем-то в контакт, чтобы самим себе доказать собственное существование".

Как лучше: когда потребление дошло до полной потери самоидентификации или когда идентификация самого себя столь полна, что хоть ночью разбуди, заголосишь наизусть "Союз нерушимый республик свободных" (или как там теперь у Дяди Степы-милиционера это сформулировано)? Не подскажу. Сам не знаю.

Да и не все ли равно. Наполнители могут быть любые: в цемент хоть песок замешай, хоть щебенку, но строительство Храма идет ударными темпами. Воздвигается плита на плиту, растут колоннады, ширятся приделы, возносятся купола. И уж ему-то несчастная судьба Вавилонского торгового центра точно не грозит.

Письмо XVIII. С. Л. - Д. Ц.

30 января 2002

В стиле диамата

Вот какая Светлане Сорокиной досталась участь и роль, - а все из-за внешности. У Вас, наверное, тоже была похожая на нее одноклассница или однокурсница. Таких выбирали обычно в комсорги, в старосты, кассу взаимопомощи доверяли. Миловидно разумная, женственно взрослая, без этих маленьких ужимок, без подражательных затей, ни грамма того, что в высоком лондонском кругу зовется vulgar... С каким жестоким смаком, должно быть, обсуждали ее стати второгодники на переменах, нервно швыряя окурки в унитаз. Понимаю, с какой злорадной мечтой заказывал ее цинический журналист наемным насильникам, - и почему те отказались. Цинический беллетрист онанировал с ее именем печатно - в якобы романе. Легко представляю какого-нибудь пенсионера "Лукойл-Гаранта": как утром 22-го сего месяца - скажем, по дороге в сортир он напевает "Подайте ж милостыню ей", воображая эту... телезвезду возле Спасских, допустим, ворот - с протянутой рукой, а еще бы лучше - приникшей лицом к сапогу, как в кинофильме "Покаяние".

Фильм-то, между прочим, оказался поглубже, подальновидней своих первых зрителей (то есть нас); например, судопроизводство, припоминаю, там изображено именно такое, каким теперь наслаждаемся мы в правовом государстве... Но это - к слову, юридический аспект умерщвления ТВ-6 прозрачен, как слеза министра печати, а меня интересует человеческий, так сказать, фактор. Сорокиной и К° был дарован уникальный шанс, о котором лучше всех сказал недавно по радио некий свежеиспеченный Светоний: двадцати минут общения с Президентом, утверждает Светоний, достаточно, чтобы полюбить его навсегда; противостоять этому обаянию просто нет сил. Вы, конечно, помните, какое было у Светланы Сорокиной выражение лица, когда она уходила из Кремля после роковой, знаменитой встречи. Как будто она что-то поняла такое, чего лучше бы не понимать. Вот и пусть пеняет теперь на себя, пусть идет в домработницы к Татьяне Митковой, раз та оказалась настолько тоньше; но, думаю, и в домработницах ей не бывать, а стоять ей под дождем и плакать под вальс про милого, ах, милого Августина... так ей, принцессе без королевства, и надо.

Это, кстати, как раз тот случай, когда приятное сочетается с общественно полезным. Согласитесь: какими бы вздорами ни занимались на этом телеканале, все же нельзя было исключить, что если - не дай, конечно, Бог но если бы все-таки с нами случилось что-нибудь по-настоящему скверное, то мы узнали бы про это всего лишь на два - на три часа позже всех остальных людей планеты, а не через двое, скажем, суток. Была, была такая опасность а теперь она ликвидирована, и почти ничто уже не мешает нам стремиться к единственной цели, на которую наведена, как ракета, вся страна, - к перевыборам с оплаченным ответом.

Вот с какой точки следует, по-моему, разуметь возмущающую Вас катавасию с бывшим гимном партии большевиков. Глупость тут (скажу в стиле диалектического материализма - зря, что ли, зубрил?) выступает не как производитель, а скорей как продукт, еще точней - как выверенный, гарантированный эффект при употреблении произведенного препарата в надлежащих дозах. Так-то, по-простому посмотреть - действительно, нехорошо: нужно слишком презирать страну, чтобы предписать ей почитать как святыню текст запятнанного автора на окровавленную музыку. Но взглянем по-государственному: те, кого под этот гром литавр убили, - вообще не в счет - мертвые, что крайне важно, голоса не имут; убийцам и пособникам, наоборот, кайф: не зря жили, правильной дорогой шли, товарищи, - но и не в них дело, они-то и без почестей как-нибудь перетоптались бы. А дело в остальных: ампутировать им, остальным - то есть нам - эту ассоциацию идей; чтобы из этого гимна не вставал каждый раз, как из адского пламени, Сталин; и чтобы вокруг Сталина не теснились, как на Страшном Суде, миллионы убитых; рассечь нам эти нервные волокна; парализовать между ними связь; чтобы мы научились мыслить раздельно: гимн прекрасен - это был, говорят, гимн Сталину - Сталин был, говорят, преступник - теперь это гимн не Сталину - но он прекрасен... Вот такое расчлененное мышление некоторые называют глупостью только за то, что оно страдает короткими замыканиями.

Это, по-видимому, вирус, размножающийся в мозгу, наподобие компьютерного; мысли кружатся по замкнутым, не пересекающимся орбитам (как у христианина-юдофоба), дважды два не догоняют четырех.

Но внедрить такую логику, воздействуя лишь на интеллект, - довольно трудно. И Михалков-сын (не тот, что рекламирует витамины, а тот, который так замечательно играет официантов) правильно советует: школьников, манкирующих гимном его папаши, - сечь. Оруэлл в "1984" это показал: чтобы человек всем объемом рассудка постиг, что дважды два - сколько скажет Партия, и чтобы он всем сердцем полюбил Большого Брата, - надобно человеку ось сломать. Это можно сделать и в казарме, и в лагере, и в тюрьме, но удобней всего, разумеется, в средней школе.

Советская школа так и задумана - ежедневно заставляя детей объяснять: почему дурные тексты гениальны, зачем надо в жизни подражать именно злодеям, и что такое классовый гуманизм, и чем прекрасна диктатура, и отчего мы счастливей всех на свете, - она обустраивала умы практически непоправимо.

Военное обучение, патриотическое воспитание, путешествия по ленинским местам, по брежневским... сесть! встать! Лишь бы разрушить (неважно, чем) не только способность, а и потребность различать хорошее - и хорошее не особенно. Каковая потребность, полагаю, представляет собой ведущую ось ума.