Ипьеда, чтобы занять пустовавший пост верховной служительницы Сейки.
В горах ее болезнь таинственным образом прошла, но теперь уже обеты воспрещали ей вернуться ко двору. Она и приняла обездоленную, одинокую Унору, когда та с Думаи во чреве пришла в храм просить убежища.
Со времени ее отречения оставленный на троне мальчик стал мужчиной. Император Йороду никогда не посещал храм, хотя матери изредка писал.
Великая императрица смотрела, как дышат в жаровне обломки дерева. Белизна покрывала ее короткие волосы, словно она зачесала в них снег. Думаи мечтала о таких волосах.
– Ты чувствовала, что будет, если звезды не падут? – спросила великая императрица.
Думаи плотнее прижала ладони к бедрам, пытаясь вспомнить. В бесформенной пустоте между дремой и явью ей чудилось, будто пот ее стал серебряным.
– Что-то ужасное, – сказала она. – Далеко внизу лежала черная вода, и в ней – гибель.
Великая императрица пожевала губами, наморщила лоб.
– Я долго размышляла над этими видениями, – сказала она. – Тебя призывает Квирики, Думаи.
– Я стану девой-служительницей? – спросила Думаи. – Вы знаете, что я только того и желаю.
– Это я знаю. – Великая императрица опустила ладонь ей на голову. – Спасибо, что поделилась сновидением. Я буду и впредь размышлять над ними в надежде раскрыть, что они предвещают.
– Я думала, нельзя ли… я хотела бы попросить вашего совета и в другом деле. Это про мою мать.
– Что с ней?
Думаи боролась с собой: не дело дочери сомневаться в родительнице.
– Пустое, – сказала она наконец, – но не так давно она решила не говорить незнакомцу, что я ее дочь. Назвала меня просто певицей богов. Знаю, девы-служительницы обычно бездетны, но… в этом же нет позора.
– Ты говоришь о мужчине, появившемся ночью?
– Да.
Великая императрица, видно, задумалась.
– Унора принесла тебя в мир. Родительская любовь бывает очень разной, Думаи, – сказала она. – Видела ты, как печальники расклевывают себе грудь, чтобы накормить птенцов каплями собственной крови?
Думаи видела. Потому и полюбила печальников так сильно.
– Долг Уноры – от моего лица наставлять и утешать восходителей. Ты к этой роли еще не готова, – говорила великая императрица, – но, узнай они, что ты ее дочь, через тебя они бы искали подходы к ней. Унора не хочет обременять твой разум земным… пока ты не проживешь на горе достаточно долго, чтобы противостоять низменным соблазнам.
– Я живу на горе почти столько же, сколько моя мать. Я никогда с нее не сходила. Разве можно соблазниться тем, чего не видела?
– О том я и говорю.
Думаи задумалась. Мысли, как фигуры на доске, двигались в сознании, выстраиваясь в ровный ряд, не разбитый сомнением.
– Благодарю вас, великая императрица, – сказала она, вставая. – Ваша мудрость открыла мне глаза.
– Хм… доброго сна, Думаи.
Думаи тихо задвинула за собой дверь. В этих покоях у нее всегда делалось легче на душе.
Конечно, великая императрица была права. До рождения Думаи Унора обитала вдали от горы и знала обо всех соблазнах и жестокостях жизни внизу. Вполне понятно, что она хочет укрыть от них Думаи, защитить ее.
Думаи повернулась к выходу из коридора – и вздрогнула, увидев в полумраке женщину.
– Простите, – прозвучал тихий голос. – Я вас напугала?
Незнакомка не шевелилась, сливаясь со стенами в темной накидке, которую храм давал гостям. Будничная одежда только подчеркивала ее лицо – бледное, тонкокостное – под темными волосами, уложенными ракушкой в самую простую из придворных причесок.
– Госпожа моя, – опомнилась Думаи, – простите, но гости в эти покои не допускаются.
Ее большие глаза цветом напомнили Думаи медную монету.
– Извиняюсь. Я искала трапезную и, верно, не туда свернула. Как неосторожно с моей стороны.
– Ничуть. В храме легко заплутать.
Женщина разглядывала ее с откровенным любопытством. Думаи пригнула голову, чтобы хоть отчасти завесить лицо волосами. У всех гостей с земли такая привычка – вглядываться слишком пристально.
– Как я понимаю, вы певица богов, – сказала женщина. – Какая у вас, должно быть, наполненная жизнь.
– Я нахожу ее таковой, моя госпожа.
– Мне самой хотелось увидеть вершину, но, очевидно, я заперта здесь снегами.
– Надеюсь, вы не слишком разочарованы и найдете среди нас покой.
– Благодарю. Много дней я не знала покоя. – Женщина обратила к ней сияющую улыбку. – У вас есть имя?
Думаи никогда не видела таких лиц: одна сторона в точности как другая. Канифа говорил, по этому признаку можно отличить дух бабочки от простой женщины.
Она готова была сказать правду, но вдруг запнулась. Быть может, от взгляда того солеходца в загривке у нее угнездилось беспокойное чувство опасности.
– Унора, – ответила она, доверившись этому чувству. – А вы, моя госпожа?
– Никея.
– Прошу вас, следуйте за мной. Я как раз шла в трапезную.
– Спасибо вам, Унора. – Никея резко отвернулась к дверям. – Вы слишком добры к бедной гостье.
Они спустились по лестнице, прошли по коридору, где половицы поскрипывали под мягкими туфлями. Никея смотрела на все с нескрываемым любопытством. Думаи ждала, что гостья замкнется в мыслях о своих придворных заботах, но та была воплощением непринужденности.
– Я слышала, давшие обет служения в этом храме не едят даров моря, – заметила она. – Это правда?
– Да. Мы верим, что морем владеет род драконов, и не смеем есть принадлежащего им.
– Даже соли? – Женщина тихонько засмеялась. – Можно ли прожить без соли?
– Соль нам присылают лакустринские купцы из Гинуры. Там ее добывают в соляных колодцах на суше.
– А жемчуга, ракушки?
– Раковины можно найти и на берегу, – напомнила Думаи. – Восходители часто оставляют их на вершине в дар великому Квирики.
– Так вы считаете императора и его двор, в том числе меня, ворами? Мы ведь едим дары моря.
Думаи потупила взгляд. Она уже запуталась одной ногой в тенетах.
– Я не то имела в виду, моя госпожа. Каждый служит богам наилучшим, по собственному разумению, способом.
Никея вновь рассмеялась, легко и туманно:
– Неплохо. Вы имели бы успех при дворе. – Улыбка ее погасла. – Вы сейчас были у великой императрицы. Вы ей прислуживаете?
– Нет. – Думаи не позволила себе измениться в лице. – У ее величества лишь одна служанка, прибывшая с ней вместе из дворца.
– Тайорин па Осипа.
– Да. Вы знакомы с госпожой Осипой?
– Знаю мельком, как и многих других, в том числе теперь и вас, Унора.
Они быстро дошли до трапезной. В этот час здесь всегда было тесно и шумно, обитатели храма сонно тянули слова после дневных трудов и молитв. Никея повернулась к Думаи.
– Рада знакомству, Унора, – сказала она. – Вы многому меня научили в столь краткой беседе.
– Пусть ваша радость будет долгой, моя госпожа, – склонила голову Думаи.
– Благодарю.
Еще одна обаятельная улыбка, и Никея отошла к своей доедавшей ужин служанке.
В дальнем конце трапезной Канифа наполнял миски гречневой кашей. Он скрепил рукава у локтей, обнажив худые смуглые руки. Думаи поймала его взгляд. Он вслед за ней нашел глазами двух женщин и незаметно кивнул.
Никее нечего делать рядом с великой императрицей. Очень может быть, что подозрения Канифы оправданны. Теперь он позаботится, чтобы женщину провели отсюда прямо во внутренние покои.
Думаи решила проведать