Читать интересную книгу Смеющийся волк - Цусима Юко

Акела и в самом деле стал тихонько скулить от горя во сне. Почему он не предупредил Маугли, что в Холодной спальне ни на одно мгновенье нельзя терять бдительности?! Стоит только обезьянам ослабить хватку, отпустить Маугли — как он кувырком полетит вниз, шлёпнется оземь и разобьётся насмерть. Этот маленький, слабый человеческий детёныш Маугли. Единственный братец, которого довелось встретить в жизни, — и вот так просто, так скоро отдать его на смерть! Малютка Маугли, доверившийся во всём ему, Акеле, обречён так бессмысленно погибнуть! А ведь его жизнь ещё даже и не начиналась!

Пока Акела продолжал свои сетования, поезд всё мчался вверх, а обезьяны скакали по нему от вагона к вагону. Сколько Акела ни задирал голову, он уже не мог рассмотреть в вышине ни обезьян, ни Маугли.

И тут Акела — всё ещё пребывая во сне — вспомнил, кто может спасти похищенного обезьянами Маугли, — скромный питон Каа. Змеи могут забираться на деревья. У серых обезьян при одном звуке имени Каа по всему телу до самого хвоста бегут мурашки, а при виде его их охватывает столбняк. Даже с обычной змеёй не слишком приятно повстречаться, а Каа — гигантский удав. Чтобы вырасти до такой длины — девять метров — потребовалось двести лет. Значит Каа — вместилище двухсотлетней мудрости. Стоило только Каа появиться в Холодной спальне, в том мёртвом городе, как обезьяны, затаив дыхание, оцепенели от ужаса, и Маугли благополучно удалось спастись. После этого Каа начал исполнять перед обезьянами свой «танец голодного брюха». Покачивая головой, он свивался в кольца, выписывал восьмёрки, треугольники и квадраты, с шипением неторопливо и безостановочно извиваясь всем своим огромным телом. А обезьяны, словно зачарованные, одна за другой сами шли к Каа в пасть, чтобы отправиться дальше к нему в брюхо. Акела видел во сне, как исчезают в пасти обезьяны, а тело Каа при этом разбухает и тяжелеет посередине. При этом тело Каа растворяется в тени мчащегося поезда. И вот уже Маугли, человеческий детёныш Маугли в мешковатых одёжках, радостно смеясь, бежит к Акеле. Он утыкается в густую шерсть у Акелы на загривке и со слезами в голосе шепчет: «Прости! Ты за меня волновался! Я теперь буду осторожен с этими обезьянами!»

«Вот бы мне уметь так, как Каа!» — с завистью думает про себя Акела, наконец-то чувствуя себя в безопасности. Ведь, наверное, чтобы истреблять без разбора этих проклятых обезьян, больших и маленьких, самцов и самок, надо быть таким, как Каа. Что делать, если мир полон обезьян! Лучше уж быть не Акелой, а Каа. Акела пожалел, что родился Акелой, а не Каа. Почему всё же ему довелось стать Акелой? Когда Акела промахнётся на охоте, ему придётся проститься со званием вожака стаи. Всех в конце концов ждёт впереди старость. Только Каа неподвластен судьбе и, наверное, может прожить ещё несколько веков. Но при всём том Акела змей недолюбливал. Позади их детского дома протекала река Тобу. Может быть, оттого иногда через двор ползли к реке ужи. Ребята находили змеиные яйца в траве. Акела был всё-таки мальчик и потому при виде этих змеиных яиц крика не поднимал, но всё тело у него цепенело, как у серых обезьян при виде Каа. Рассказывать о змеях по книжкам он ещё мог, но самому превратиться в змею ему совсем не хотелось бы. Например, в питона, который живёт до двухсот лет…

«И потом, — думает Акела сквозь сон, — не хотел бы я быть пресмыкающимся, то есть существом совсем другого рода, чем Маугли. Мы ведь родичи». Если уж не принимать во внимание «родство», то ему, Акеле, лучше быть хотя бы медведем Балу. Акела с самого начала не упускал из виду это обстоятельство. Да, добродушным пожилым медведем Балу, который любит подремать и вечно собирает свой мёд. Балу такой чувствительный: чуть что — сразу в слёзы. Он больше всех балует человеческого детёныша Маугли, добросовестно выполняет свои обязанности наставника и втолковывает ученику Закон джунглей. Да он и сам, Акела, совсем как Балу — такой же неторопливый, большой и любит цветы. Правда, он ещё не такой дородный, как Балу. Да ведь для парня в семнадцать лет тут нечем гордиться, если будешь таким толстяком. Воспитательницы в детском доме были похожи на Балу. Потому он и думал, что, хотя неплохо было бы называться Балу, а не Акела, но сам, как Акела, подобных допущений делать не мог. Но Маугли когда-нибудь всё равно увидит в нём эту сокрытую натуру Балу. Вот уж, наверное, он тогда расхохочется: «Ты, лентяй Балу!»

А тем временем поезд всё также держал путь на север, делая остановки каждые десять минут. Просыпаясь иногда от холода и тяжело сопя, Акела снова засыпал. Он чувствовал телом дыхание Маугли, и тревога постепенно покидала его, развеивалась. Так во сне он и думал о своём всю дорогу до самого утра. О Холодной спальне, о том, кем лучше быть: Акелой, Каа или Балу. О смысле «Песни маленького охотника». О том, чему надо будет научить Маугли…

Акела проснулся от громкого крика и гомона. Это объявляли название станции: «Ко-орияма, Ко-орияма!» Потом вступили разносчики провизии: «Завтраки-бэнто-о! Чай и бэнто-о!» Двери вагона были открыты, и пассажиры один за другим спускались на платформу. Кто-то, видимо, здесь выходил совсем и лез в двери с тяжёлым багажом. Небо над зданием вокзала уже посветлело, и фонари под навесом крыши были притушены. В голове у Акелы прояснилось, и он оглянулся на Маугли, который должен был спать рядом. Однако Маугли уже проснулся и теперь сидел на коленях, с жадностью посматривая на платформу. Заметив, что Акела пошевелился, Маугли состроил жалобную гримасу и попросил:

— Можно мне выйти из вагона? Я хочу пить.

Акела встал, протирая глаза, и кивнул. И девица в платье, и женщина с маленьким ребёнком, и старик с мальчиком уже куда-то испарились: то ли сошли по дороге, то ли пробрались внутрь вагона, спасаясь от холода. Спустив Маугли на платформу, Акела заглянул в вагон. Снаружи уже занимался рассвет, но в вагоне почти все пассажиры ещё спали глубоким сном.

Со скамеек там и сям свешивались торчащие руки и ноги. Какой-то омерзительный мужик с красной рожей, свернув на сторону голову, сполз в самый проход, перегораживая его. В проходе, навалившись друг на друга, стояло множество людей. Пол был усыпан мусором. С плетёных сеток по стенам свешивались рукава пиджаков и штанины брюк. Подивившись этой грязи и хаосу, Акела только прищёлкнул языком. Он успел заметить, что женщина с ребёнком из тамбура переселилась сюда и теперь дремала на сиденье. Чуть подальше сидел и знакомый старичок, а бывший при нём парнишка в школьной форме прикорнул рядом в проходе.

Акела спрыгнул на платформу и стал озираться в поисках Маугли. Тот стоял в очереди к крану с питьевой водой. Акела невольно чуть было не рассмеялся: Маугли выглядел как самый настоящий беспризорник. Может быть, только ещё не такой грязный. Лицо было бледное, а дорогие кожаные туфли совершенно не сочетались с лохмотьями и наводили на мысль о том, что парнишка просто напялил случайные штиблеты, которые где-то удалось стянуть, а теперь вот умывается как ни в чём не бывало. Маленький беспризорник Маугли зябко поёживался и рассеянно поглядывал на железнодорожные пути.

— Знаешь, похоже, в вагоне есть места. Я уж было совсем решил махнуть на это рукой, но раз есть места, лучше всё-таки сядем в вагоне, — предложил Акела.

Бледный Маугли, вздохнув, тихонько сказал:

— Да я могу и в тамбуре. Там же народу — как сельдей в бочке. Ещё подумают что-нибудь такое на мой счёт… Лучше не надо.

— Это, пожалуй, верно. А ты попробуй говорить как мальчишка — ну, погрубее, что ли. А то и впрямь странновато у тебя получается, по-девчоночьи, — также тихо посоветовал Акела.

— Ладно, попробую, — серьёзно ответил Маугли и впервые за это утро улыбнулся Акеле.

Тут Акела и сам успокоился, и его заспанное лицо тоже расплылось в улыбке.

— Значит, я Акела, а ты Маугли. Помнишь, да?

— Ага, помню, — кивнул Маугли совсем по-ребячьи и оглянулся по сторонам. — Видишь, это уже Корияма — довольно далеко мы с тобой заехали.