Читать интересную книгу Феномен Фулканелли. Тайна алхимика XX века - Кеннет Джонсон

Когда на Сицилии разразилась чума, король Фредерик со свитой покинули двор и перебрались в Чефалу, что по дороге в Мессину и Катанию, а Скотт уплыл в Испанию, где около 1210 года присоединился к Толедской школе эзотерических исследований. То были остатки великой еврейской школы Кордовы X века, те немногие, кто выжил после изгнания евреев Абд-аль-Мумином около 1150 года и сожжения великой библиотеки халифа Хакима, насчитывавшей 400 000 томов. Известно почти наверняка, что во время своего пребывания в Толедо Скотт совершил паломничество в Кордову к могиле Аверроэса.

Около 1220 года король Фредерик и Майкл Скотт, его друг и наставник, вернулись на Сицилию. Как и великий Парацельс впоследствии, они весьма интересовались медициной и способами врачевания. В анонимной рукописи того времени говорится, что Скотт нашёл способы лечения проказы, подагры и водянки, а также написал два текста медицинской тематики — «О моче» и «Pillulae Magistri Michaelis Scoti».[98]

Факты жизни Майкла Скотта со временем опутала паутина легенд, которые при буквальном восприятии кажутся полной фантастикой. При более близком изучении они, однако, наводят на мысль о возможности суфийского влияния.

Особенно интересна одна из них — она либо намекает на чисто суфийскую способность выходить за границы времени, либо свидетельствует о гипнотических талантах высочайшего уровня.

По преданию, это произошло в Палермо в ноябре 1220 года на приеме в честь годовщины коронации короля Фредерика. Пажи как раз обносили гостей кувшинами и чашами с ароматной водой для омовения рук и вышитыми полотенцами, когда в пиршественный зал вошли Скотт со спутником, оба в восточных нарядах. Погода была ужасно жаркая, и король попросил Скота вызвать дождь, чтобы как-то сбить жару. Скотт немедленно вызвал грозу и ливень, которые затем прекратились так же быстро, как и начались. Когда король спросил Скотта, какую награду тот желает получить, маг и астролог попросил позволить ему выбрать одного из присутствующих сеньоров в качестве своего защитника в битве против неких врагов. Выбрал он некого немецкого барона по имени Ульфо. Как показалось Ульфо, они немедля отправились в путь на двух судах и в сопровождении целого войска. Они поплыли на запад по Средиземному морю в неведомые края, не нанесённые на карты, пока не приплыли к некой земле, где их встретили весьма странные люди, которые присоединились к армии под командованием Ульфо. Во время успешной осады Ульфо убил местного короля, женился на его дочери и воссел на трон, а Скотт и его одетый по-восточному спутник тем временем отправились на поиски новых приключений. Ульфо и его жена счастливо прожили двадцать лет, растя детей в мире и согласии, пока в один прекрасный день не явился Скотт со спутником и не спросил, не желает ли Ульфо посетить родные пенаты. Тот согласился и внезапно обнаружил себя в пиршественном зале, где всё было точно так же, как перед его отъездом, Пажи всё ещё сновали среди гостей с чашами для воды. Скотт и его спутник исчезли, а Ульфо провёл остаток жизни, оплакивая потерю своих детей и прекрасной жены, с которой прожил двадцать лет.

История эта похожа на волшебную сказку из «Тысячи и одной ночи». Однако у неё есть кое-какие параллели с рассказами о невероятной способности суфиев играть с восприятием времени и пространства. Идрис Шах в своей «Восточной магии» рассказывает почти идентичную историю. Она повествует о том, как правителя Египта убеждают опустить голову в бочку с водой на глазах у придворных. Сделав это, он немедленно оказывается на берегу чужой земли, словно выброшенный туда после кораблекрушения. Поклявшись отомстить шейху Шахаб аль-Дину, волшебнику, ввергнувшему его в такую беду, правитель встречает местных жителей, которые отводят его в ближайший город и продают в рабство. Через несколько лет он получает свободу, женится и открывает собственное дело. В один прекрасный день, оказавшись на берегу моря, он решает искупаться, и, погрузившись под воду, в тот же миг оказывается в своём каирском дворце в окружении придворных.

И хотя ему казалось, что прожил долгие годы, на самом деле прошло лишь несколько секунд.

Интересно, что в обеих историях фигурируют сосуды, наполненные водой. Возможно ли, что, сосредоточив внимание субъекта на отражающей поверхности, волшебники мгновенно вызывали у него транс и далее внушали своим подопытным определённые картины и переживания? По крайней мере, это единственное имеющееся в нашем распоряжении правдоподобное объяснение.

В любом случае во время пребывания на Сицилии и в Испании Майкл Скотт почти наверняка испытал определённое суфийское влияние.

И упоминание в «Божественной комедии» служит тому прямым подтверждением. Сам Данте, судя по некоторым признакам, тоже испытал влияние суфиев. Он выучил язык Прованса, унаследовавшего от испанцев и сарацин предрасположенность к шифрованной поэзии и куртуазным романам. Кроме того, Данте некоторое время был членом флорентийской гильдии врачей и аптекарей, а в 1304 году отправился в добровольное изгнание и двадцать лет путешествовал, подобно бродячим дервишам. Интерес к «вульгарной речи» — впоследствии известной как langue verte, «зелёный язык» Франции (а зелёный, позволю себе напомнить, — это суфийский цвет посвящения) — побудил его отказаться от идеи написать «Божественную комедию» на латыни.

Очередное свидетельство гипнотической силы Скотта даёт некий флорентиец в комментариях к «Божественной комедии». Согласно этому автору, как-то раз пришедшие к нему гости попросили Скотта продемонстрировать им одно какое-нибудь чудо. Стоял январь, но по мановению волшебника на столе появился виноград. Скотт велел своим гостям выбрать себе по веточке, но запретил брать их, пока он не даст сигнал. Затем, по слову «давайте!», весь виноград исчез, а несостоявшиеся едоки обнаружили, что сидят, вцепившись руками в рукава своих соседей.

Альберт Великий, о котором мы поговорим немного позднее, тоже, согласно легенде, творил подобные чудеса — например, давал посреди зимы обеды в укрытом снегом саду, который, стоило гостям сесть, вдруг оказывался цветущим и залитым солнцем.

Какими бы методами ни пользовался Скотт, чтобы внушить свидетелям иное видение реальности, совершенно очевидно, что он был хорошо знаком с применением сосудов с водой в гадательных целях. Он ссылается на эту технику в одной из своих работ и замечает, что для получения наилучших результатов следует использовать в качестве медиума (подобно тому как известный маг елизаветинских времён Джон Ди использовал Эдварда Келли[99]) ребёнка пяти-семи лет от роду, а также принимать в расчёт астрологические факторы и применять заклинания и призывания духов.

О его близком знакомстве с каббалистической концепцией отражения макрокосма в микрокосме свидетельствует «Введение в астрологию», в котором он приводит длинный список аналогий между природными объектами, звёздами, членами человеческого тела, музыкальными тонами, восемью частями речи в грамматике, восемью благословениями в теологии и многими другими явлениями. В одной своей работе он даже использует каббалистическую технику нотарикон[100] для составления акростиха, в котором первые буквы восьми грехов вкупе раскрывают свою истинную природу: Desperatio, Invidia, Avaritia, Blasphemia, Odium, Luxuria, Ventris ingluvies, Superbia[101] —DIABOLUS.

Об алхимии Скотт говорит: «Алхимия как таковая превосходит самые небеса, ибо силою духов стремится трансмутировать неблагородный металл в золото либо же серебро, а из них произвести воду со свойствами великими и разнообразными».

В знак признания его учёных заслуг Скотту был предложен сан архиепископа Клонмельского в Типперери (Ирландия), но он отклонил эту высокую честь, поскольку не знал гэльского языка и полагал, что не сможет достаточно хорошо общаться с местными жителями, — признак весьма благочестивого смирения, тем более неожиданного, что в те времена церковные синекуры были делом обыденным и никого не смущали.

Когда и где закончился земной путь Скотта, неизвестно. Легенда гласит, что он предсказал свою собственную смерть: камень свалится с церковной колокольни и убьёт его на месте. Так или иначе, считается, что он умер между 1230 и 1235 годами и похоронен в Мэлроузском аббатстве.

* * *

Об Артефии — средневековом адепте, которого очень высоко ценили современные алхимики Эжен Канселье и Лапидус, — известно мало: только то, что он был еврейским философом-герметистом и умер в XII веке.[102] Однако дошедшие до нас работы этого учёного свидетельствуют, что он достиг определённых успехов в практической алхимии. Его классический труд «О продлении жизни» был написан, согласно утверждению самого автора, когда ему было уже по меньшей мере 1000 лет — и всё благодаря эликсиру жизни. Вот его собственные слова: