разговаривал. Но я ни с кем и не разговаривал на подобные темы. Даже с Иосей Воровичем.
Новая жизнь, новая работа и новые друзья
Вот мы и стали жить в двух наших роскошных комнатах в самом центре Ростова. Поначалу денег катастрофически не хватало – я получал оклад ассистента. Думаю, что уровень жизни был примерно таким же, как у меня сейчас, то есть как у нормального научного сотрудника, живущего на зарплату в девяносто третьем году, вне зависимости от степеней и званий. Но разница все же была: тогда я не был академиком и был на сорок лет моложе.
Но денежные дела нас особенно не смущали. Самое главное – мы были полны надежд и уверенности в будущем, чего теперь, увы, нам всем так недостает. Я старался, где мог, подработать. На все лето уезжал в горы в качестве инструктора по альпинизму. Этим я тоже кое-что зарабатывал, да и семья могла жить со мной в горах, в альпинистском лагере, практически бесплатно. Кроме того, материальные дела скоро наладились. Я был утвержден доцентом, и моя зарплата увеличилась вдвое, начала работать жена, появились и дополнительные заработки, и я довольно скоро вышел, вероятно, на уровень жизни академика доперестроечной эпохи. И смог, наконец, купить костюм.
Я постепенно отходил от шока – дома было хорошо и уютно, несмотря на почти полное отсутствие мебели. В ней ли дело, когда люди молоды, здоровы и им хорошо вместе!
Особенно я любил ростовский сентябрь. Первый учебный месяц, нагрузка еще небольшая, из университета я возвращался рано. А погода в сентябре стоит еще жаркая. Но жара уже не угнетающая, как в июле или августе. Мы часто ходили на Дон, брали лодку и втроем под вечер плыли вверх по реке. Там есть несколько песчаных островков, где немноголюдно, особенно в будние дни. Моя дочурка была очаровательным существом – мы с женой ее звали «славнюшечка». Она была очень занятная, топала своими ножками по самому урезу воды и заливисто хохотала.
Ездили компанией на Дон, покупали канистру пива и ведро раков, а гостей угощали черной икрой, купленной на базаре у браконьеров. А ими были все рыболовы.
В Ростове мне, северянину, недоставало зимы. Но зато весна там бывала ранняя и какая-то захватывающая. Однажды у нас был московский гость, мы сидели долго и уже ночью пошли с женой провожать его в гостиницу. Возвращались обратно по Пушкинскому бульвару. Было какое-то весеннее неистовство. Мы шли, взявшись за руки, по лужам, и я сочинял стихи. Остались в памяти лишь несколько строчек, отвечавших тому, что творилось вокруг нас:
Всё ветер рвал, и брызгами играя,
Ворвался мокрым тающим теплом.
А ночь дышала, влажная, живая,
И не хотелось возвращаться в дом.
Через много лет эти строчки, но уже в совсем ином контексте, я повторил снова. Но об этом я расскажу позже.
Мы вернулись домой и открыли настежь окно. Весна ворвалась и в нашу квартиру. А следующее утро уже было ясным и солнечным. Начиналась настоящая южная весна.
Легко и естественно возникла дружеская компания, связанная общей работой в университете. Мы отправлялись часто всей компанией на Дон, где проводили целые воскресные дни, любили ходить друг к другу в гости. Была очень легкая атмосфера общения. Не было ни склок, ни пересудов. Ростов нас принял благожелательно и быстро зачислил «в свои». Собирались у нас, благо было много свободного места. Часто бывали и у Пробатовых, особенно когда Александр Михайлович приглашал петь русские песни. Мне слон наступил на ухо – даже в строю запрещали петь, чтобы колонна не сбивалась с шага. А вот слушать, как пел Пробатов, я очень любил. У них очень неплохо получалось пение на два голоса с И. И. Воровичем, у которого был тонкий слух несостоявшегося музыканта.
Неожиданно оказалась очень приятной и деловой атмосфера на нашем физико-математическом факультете. Там собралась весьма квалифицированная компания доцентов, подобранная еще профессором Морухай-Болтовским, приехавшим в четырнадцатом году из Варшавы. Может быть, они и не были первоклассными учеными, но все были знающими, интеллигентными преподавателями вполне университетского уровня. Теперь я уже имею право сказать, что все доценты факультета были профессионалами высокого класса. Именно они определяли погоду на факультете, который тогда был заметным явлением на фоне других провинциальных университетов. И, что было особенно приятным, преподаватели факультета были все какие-то очень беспартийные. Как это отличалось от того, с чем я сталкивался на моем родном механико-математическом факультете МГУ, где группа партийно-комсомольских деятелей присвоила себе право решать судьбы и отдельных людей, и факультета в целом.
С особой симпатией я вспоминаю доцента М. Г. Хапланова. Он заведовал кафедрой математического анализа. Во многом он мне очень помог. Особенно своей критикой моих первых работ, которые Михаил Григорьевич читал в рукописях. Среди преподавателей факультета была и пара «острых» дам. Как правило, добившись определенного положения, подобные научные дамы бывают очень «конкретно образованными» – знают, может быть, и немного, но зато знают так, что сразу фиксируют любую неточность. И на научных семинарах ведут себя, как на экзамене со студентами. С ними надо держать ухо востро. Но это тоже полезно!
Мы жили раскованно и весело. После заседаний кафедры или ученого совета было принято ходить в «букинистический магазин». Мы так называли небольшую забегаловку, расположенную на улице Энгельса около букинистического магазина. Там продавали в разлив донские вина. Вина были хорошие и дешевые, но не было закуски. Поэтому иногда мы шли куда-нибудь еще и поужинать. Обычно – в ресторан «Дон», расположенный на той же улице. (В ресторан – при доцентском жалованье! Такое тогда бывало, времена были куда как более легкие, прошу верить.)
Были распространены шутки и безобидные розыгрыши. Однажды из ресторана «Дон» ректору университета была послана страница из жалобной книги с такой записью: «Когда я попросил третью поллитру, мне в этом грубо отказали!» И подпись: доцент университета Ворович. Надо сказать, что будущий действительный член Российской академии наук И. И. Ворович, в особенности в те годы, практически не пил спиртного. Письмо из ресторана демонстрировали на общем партийном собрании факультета, однако, экспертизу почерка не проводили.
Я стал снова заниматься спортом – играл за сборную факультета в волейбол и сделался председателем городской секции альпинизма. Уже с ранней весны мы начинали готовиться к предстоящему сезону. Но об альпинизме будет еще особый разговор.
Стихи я уже не писал совсем – настоящее дело меня поглотило полностью.
И. И. Ворович
По приезде в Ростов я сразу оказался невероятно загруженным, прежде всего чтением лекций. И