Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Я не знаю. Просто теперь он чаще становится рассеянным. Забывает обо всем, теряет вещи…
— Я думаю, это у нас, Праттов, семейное. У меня все совершенно так же. Бывало, я заходила в ванную и обнаруживала, что надела белье шиворот-навыворот. Пратты все немного того. Я уверена, что дело именно в этом.
— Возможно, конечно, но…
— Если бы с ним было что-то не так, он бы мне сообщил. Когда мы в последний раз ходили с ним к врачам, они сказали, что у него может немного ухудшиться память. Это возраст, и такие вещи вполне естественны.
— Но, Эмили…
— Он бы обратился ко мне, Рут, если бы с ним было неладно. Нет, серьезно, с дедушкой все в порядке. — Я уверена, она понимает, что я в действительности хочу этим сказать. «Он должен быть в порядке. Просто должен быть».
— О’кей, — говорит она и делает неопределенный жест рукой, который я истолковываю как «не обращай на меня внимания».
И я именно так и поступаю. Мы завершаем наше изысканное, с оттопыренными мизинчиками, чаепитие светской беседой о том, как нелегко приходилось Рут, когда она была одной из всего лишь четырех девушек на всем юридическом факультете. Мы непринужденно болтаем, сплетничаем, смеемся, и ни одна из нас больше не произносит ни слова о дедушке Джеке.
ГЛАВА 8
Две недели спустя я стою в очереди на посадку в самолет, вылетающий в Ньюарк и принадлежащий компании «Континентал Эрлайнс», вместе с Карлом Мак-Кинноном. Со мной ноутбук, пятнадцать папок с материалами дела, на плече сумка, и к тому же я тащу за собой свой чемодан со сломанным колесиком. Сейчас четыре тридцать утра, и, хотя руки мои болят от тяжелого багажа, я серьезно опасаюсь, как бы не заснуть прямо на ходу. Голова моя то и дело клонится набок, и я чувствую, что в уголках рта собирается слюна. Как и подобает высококвалифицированному профессионалу, я вытираю рот рукавом костюма. На нем остается след.
Когда подходит наша очередь на регистрацию, женщина за стойкой приветливо улыбается нам, несмотря на несусветную рань. Я пытаюсь ответить на ее воодушевление, но у меня не хватает на это энергии. В результате получается нечто вроде раздраженного ворчания. Я начинаю рассказывать женщине, что мы направляемся в Литтл-Рок, штат Арканзас, но Карл перебивает меня.
— Произошла серьезная ошибка, — говорит он, громко и четко проговаривая каждый слог. — Мою коллегу определили в экономкласс. Я требую, чтобы ее немедленно пересадили в первый класс, она должна сидеть рядом со мной. — Женщина реагирует на важность момента, печатая что-то с бешеной скоростью. Хоть я и молчу, но никакой ошибки здесь нет. За заказ билетов отвечала я, а секретарша Карла занималась бронированием гостиницы. Я умышленно взяла себе дешевый билет, а Карлу — билет в первом классе. Я посчитала, что теснота — это небольшая плата за то, чтобы некоторое время быть от него подальше.
— Простите, сэр. Весь первый класс забронирован, — говорит она. Я осознаю, что на это время затаила дыхание, и медленно выпускаю воздух. Сама мысль о том, чтобы в ближайшие три с половиной часа сидеть рядом с Карлом, для меня почти невыносима.
— Это неприемлемо, — заявляет Карл и с силой хлопает ладонью по стойке. — Каждый год я летаю самолетами «Континентал» на расстояние более ста тысяч миль. Назовите свое имя. Я хочу поговорить с вашим менеджером. — Карл вываливает на стойку кучу всевозможных пластиковых карт: платиновую карточку постоянного пассажира компании, черную — «Америкэн Экспресс», блестящий пропуск в «Адмирал-Клаб». В ответ женщина яростно стучит по клавишам, и на лбу у нее появляется испарина.
— Вот, похоже, у нас кое-что появилось, сэр. Я очень сожалею, что так получилось. — Она начинает распечатывать документы и складывать их вместе. — К сожалению, это будет стоить на двести шестьдесят четыре доллара дороже. Вас это устроит?
Она продолжает печатать, просто делая вид, что занята.
— Разумеется, — говорит Карл, протягивает ей свою кредитку и подмигивает мне. Это командировка по делу «Синергона».
— Ваши места 1А и 1Б. Желаю вам удачного полета.
На этом утро моей свободы заканчивается. Женщина протягивает нам наши посадочные талоны, причем на моем стоит штамп службы безопасности, а у Карла — нет. Это означает, что перед тем, как я попаду в самолет, мой багаж будет подвергнут ручному досмотру. Есть определенная ирония в том, что из нас двоих на роль террориста она выбрала именно меня; вероятно, это мое наказание за то, что связалась с таким козлом.
Пока мы проходим через контроль службы безопасности, Карл читает мне лекцию об уверенности в себе, говорит, что без нее я ничего не добьюсь в этом мире. Он явно воодушевлен своей победой в борьбе за место в самолете и находится в веселом расположении духа. Мы останавливаемся в терминале, чтобы попить кофе и позавтракать, и он заводит светский разговор. Похоже, этот человек полностью зависит от обстоятельств. На людей за стойками и письменными столами он наезжает со всей своей агрессией. Но сидя на пластиковом стуле, с рогаликами на коленях и чашкой кофе на подлокотнике, он ведет себя вполне по-человечески, даже, можно сказать, дружелюбно, как будто он с нетерпением ждал этих трех дней, которые мы проведем с ним в Арканзасе вместе.
А я нет. Следующие двадцать четыре часа я проведу с Карлом один на один. Из аэропорта Литтл-Рок мы отправимся в Аркадельфию (место настолько удаленное, что я не смогла его найти через сайт компании «Экспедия») и следующие три дня просидим в пыльном конференц-зале, обсуждая заявление мистера Джонса. План заключается в том, чтобы замучить его отвратительными подробностями смерти его жены. По-моему, Карл буквально так и сказал: «Заставим его рыдать». А завтра все станет еще более мерзким. В полдень прилетит Карисса, чтобы присоединиться к нам.
Когда мы уже готовы к посадке, служба безопасности аэропорта отодвигает меня в сторону и, к удивлению всех пассажиров, начинает распаковывать мой багаж. Все смотрят, как охранник пластмассовой палочкой копается в моем белье. Карл тоже заглядывает туда, возможно, в надежде увидеть кожаную плеть и бесплатно возбудиться. Я рада разочаровать его. Зато к тому времени, когда мы занимаем свои места в первом классе, весь самолет уже в курсе, что а) я использую противозачаточные средства и б) покупаю хлопчатобумажные трусики в «Таргет».
После унижений с досмотром полет проходит относительно гладко. Мы попадаем в зону турбулентности, загорается надпись с просьбой пристегнуть ремни, что вызывает суету в салоне, но большую часть времени Карл не беспокоит меня, удовлетворенный тем, что сбросил на меня свою работу. А я рада, что он меня не трогает. Поскольку Карисса до завтрашнего дня не появится и большинство показаний буду записывать я, ответственность за составление проекта итогового судебного ходатайства также возлагается на меня. Это крупная сделка. Если мы, я имею в виду «Синергон», выиграем, то с нашей подачи все дело развалится еще до суда. Компания не заплатит людям из Каддо-Велли ничего — ноль, дырку от бублика. Зато обильные адвокатские гонорары получим мы. То есть АПТ.
Хотя я и не восторге от самого дела, написание ходатайства по нему — это моя первая возможность за пять лет работы на фирме продемонстрировать всем, что у меня есть мозги, что я способна на нечто большее, чем просто просматривать документы в конференц-зале изо дня в день. Это истинный труд адвоката; это мой шанс. И я намерена им воспользоваться.
Когда мы выходим из самолета, сразу же становится заметно, что мы далеко от Нью-Йорка. Здесь все движется медленнее, и эта смена ритма ощущается как некое облегчение. Растянутая южная речь оказывает расслабляющий эффект и на Карла, словно вечная заноза у него в заднице волшебным образом исчезает. С утра он яростно наехал на женщину из «Континентал», за рогаликами уже был достаточно дружелюбен, а сейчас стал даже вполне контактным. Можно подумать, что мы прилетели в Арканзас на пару раундов гольфа, а не для того, чтобы «по новой уничтожить мистера Джонса». (Карл сказал так вчера. Это не мои слова.)
Хотя парню из фирмы по прокату автомобилей потребовалось двадцать минут, чтобы найти нашу заявку, Карл сдерживается и не поднимает скандал. Черная карта «Америкэн Экспресс» спокойно лежит в бумажнике, а его руки — в карманах. Вместо этого он болтает со мной, называя меня «детка». В таком контексте, как: «До чего приятно ненадолго выбраться из города, верно, детка?» или «Я надеюсь, партнеры не слишком нагружали тебя в последнее время, детка».
Я улыбаюсь и киваю, игнорируя его снисходительный тон, потому что, по правде говоря, я тоже чувствую себя здесь по-другому. Воздух тут не такой наэлектризованный, и от этого промежутки между моими словами, шагами и вдохами становятся больше.
Путь на Аркадельфию представляет собой прямой бросок по хайвею, и мы едем с опущенными стеклами. Я наслаждаюсь отсутствием привычного оркестра фоновых шумов; здесь не слышно автомобильных сигналов, топота тысяч ног, загружающихся и разгружающихся грузовиков. Пустынный ландшафт, по которому пролегает дорога, можно описать, только перечислив, что здесь отсутствует.