ладони. — Я квартиру здесь сниму. Никуда не уеду. Без тебя точно. Не могу. Я даже сюда пока летела, видела тебя во сне. Мы же можем все обнулить. Попробовать познакомиться заново. Я изменилась. Уверена, у тебя тоже происходило много всего нового.
— Вот так просто? Прости меня? Давай обнулимся?! Ты, блядь, серьезно?! — сжимаю зубы. — Пока я учился, ты сколько? Два месяца трахалась с моим лучшим другом? В квартире, которую нам совместно сняли наши с тобой родители. На нашей, мать твою, кровати! А потом ты залетела! И я, сука, думал, что аборт ты сделала от меня! И твой отец так думал! Я оказался незрелым, безответственным мудаком, который чуть ли не заставил тебя пойти на это. А я… Блядь, да я даже не знал об этой чертовой беременности, пока ты ее не прервала!
— Это был не твой ребенок, — шепчет она.
— Спасибо, я теперь в курсе, — чувствую, как дергается от ярости верхняя губа.
— Ты не понимаешь. Я тогда очень испугалась. Ты застал нас с Коршуновым, но не знал, что это не первый раз. А срок уже был такой. Предельный для аборта. И все вышло само собой. Я прервала беременность и сказала отцу, что залет был от тебя, ты просто пока не хочешь, не готов, учишься в своей этой проклятой Академии. Отец бы прибил меня за связь с Игорем, Захар! Наши родители же нас с тобой тогда практически поженили… — замолкает на несколько секунд. — Ты даже из этой ситуации вышел настоящим мужчиной. Ты принял весь его гнев на себя. И получается, всю мою вину взял на себя, хотя сам пострадал больше всего.
— На тот момент я еще думал, что ты, не сказав мне, убила нашего с тобой ребенка. Знаешь, — горько усмехаюсь, — вышел отличный контрольный в голову. Сначала трах с моим другом, потом аборт, предъявы твоего отца. Не самый приятный период в моей жизни.
— Как ты узнал, что ребенок не твой?
— От твоей матери. Она говорила с моей. Просила прощения за мужа, которому гордость не позволила извиниться за дочь, глядя мне в глаза.
— Прости меня, пожалуйста. Это все было так глупо… — она отворачивается, смаргивает слезинки с ресниц, тут же их вытирает. — Я люблю тебя. Правда люблю. И понимаю, что тебе нужно время. Что сразу ничего не бывает. Я клянусь, Захар, — смотрит на меня. — Клянусь, что никогда больше не предам тебя. Я нарожаю тебе столько детей, сколько ты захочешь.
— Кто тебе сказал, что я вообще хочу детей? — хмыкаю я. — С чего ты взяла, что мне нужны твои извинения и твоя любовь? Ты даже не предположила, что у меня могут быть отношения? — рефлекторно касаюсь пальцами браслета. — Или ты думала, я буду сидеть и ждать, когда твое королевское величество соизволит осознать свои косяки, примчится, покается и все? Я растаял? Прошло то время, когда я готов был действительно носить тебя на руках. Уезжай к папе, Алиса. Тебе не надо здесь быть, — достаю наличку, кидаю на стол. Отдельно купюру для нее. — Попроси официанта, тебе вызовут такси.
— Я не уеду. Я приехала, потому что люблю тебя, Захар.
— Сочувствую. Здесь, — стучу кулаком в районе сердца, — занято.
— Я тебе не верю! — кричит так, что на нас начинают оглядываться редкие посетители.
— Это твои проблемы. Счастливо.
Забираю куртку и не надевая ее выхожу на улицу. Глотаю воздух. Он застревает в горле. Проталкиваю и снова глотаю. Оглядываюсь по сторонам. Буквально через заведение от кафе замечаю вывеску «Bar». Отлично! То, что мне сейчас жизненно необходимо.
Глянув на свою машину, выделяющуюся на парковке ярким пятном, иду бар. Беру себе бутылку джина, отдельно ледяной тоник без закуски. Забиваюсь в самый дальний угол заведения и заливаю в себя первую рюмку алкоголя, чувствуя на языке приятный привкус хвои.
Глава 13
Стася
«…Дельфины тонут голыми, голыми
Под тоннами воды бездонными, голыми
Прощаясь навсегда, прощаются голыми
И улыбаются, и улыбаются…»
Песня стоит на репите, и я подпеваю, зазубрив все слова. Это мой личный гимн теперь. Точнее то, что я чувствую, выразить просто невозможно.
Прижав к себе плюшевого дельфина, смотрю в потолок, шевеля губами под припев. Песня заканчивается и начинается заново. Не знаю, какому Богу молится мама за мою счастливую любовь, а может он ее не слышит и просто занят более важными делами. Или я где-то успела так нагрешить, что он отвернулся. Но любить становится очень больно.
Я не понимаю, что нужно моему глупому сердцу. Есть Гриша. Он прикольный, хоть и страшно назойливый. Ромашки притащил зимой! Это поступок. Есть Клим. Он перевелся в наш лицей и решил меня от всех защищать. Тоже поступок. И Зорин очень крутой. Он яркий, харизматичный, в меру наглый, только без друзей. Я хочу стать ему другом. Все. Это все, потому что Гриша и Клим — не Захар. Маму днем пришлось немножко обмануть, чтобы не задавала вопросы, на которые я никогда не смогу ей ответить.
Захар — это табу. Но куда мне деть свои чувства?
Мой брат бывает невыносим. У него тяжелый характер. Он чрезмерно носится со мной, возомнив себя еще одним отцом. Даже хуже! Папа дает мне больше свободы, правда и Захару ни слова не говорит, когда тот начинает меня воспитывать.
Захар родной. К нему можно прийти если страшно, и он не прогонит, даже если занят. От его запаха кружит голову, а от прикосновений в животе начинаю порхать сумасшедшие бабочки. От его взгляда и голоса подкашиваются ноги и пересыхает горло.
Мне больно, когда ему больно. Вот прямо сейчас бабочки в животе притихли, а вместо них там все зудит и крутит, покалывает подушечки пальцев, и я нервно глажу игрушку, чтобы унять хотя бы часть этих неприятных ощущений.
«…А ты знаешь, что дельфины без любви не живут?
В одиноком и холодном море не согреться
Лишь одну, лишь одну, только лишь одну
Берегут любовь, так преданно, всем сердцем!»
…играет в комнате.
Больше не могу слушать ее в наушниках. Грустная и такая близкая мне песня заполняет все пространство комнаты.
Я, как эти несчастные дельфины, кажется тоже не смогу жить без любви. И мое сердце замерзнет без Захара. А брат сейчас не со мной. На часах