Читать интересную книгу Литературная Газета 6475 ( № 32 2014) - Литературка Литературная Газета

Авторы рискуют больше. Многие опрошенные Мередит Маран персоны – к примеру, Исабель Альенде – говорили, что каждая книга, а в особенности скорбного содержания, оборачивается для них тяжкой депрессией и даже физическим расстройством. Постоянно думая о своём сюжете, писатель выпадает из действительности, страдает и его семья. Чтобы преодолевать наплывающее разочарование в собственных силах, писатели нередко придумывают ритуалы: ритмическую последовательность действий, симметричное расположение вещей, как можно более полную отгороженность от окружающего мира, особые жалобные дневники «только для себя»…

Можно ли на книгах заработать? Об этом авторы предпочитают скромно молчать. Во всяком случае, все они в один голос рекомендуют не браться за книгу только ради денег. Кто-то признаётся, что побеждает писанием своих демонов, кто-то надеется и на место в истории… кому-то просто не терпится суммировать собственный опыт. Но за всеми разъяснениями стоит одно: я пишу, потому что более всего люблю делать именно это, и отказаться от этого занятия выше моих сил.

Теги: Мередит Маран , Зачем мы пишем

Просто жить

Михаил Кириллов. Я иду по осени... : Сборник стихотворений. - Пенза: ООО "Айсберг", 2013. – 156 с.c фото – 300 экз.

Мне посчастливилось: в руки попал сборник стихов пензенского поэта Михаила Кириллова. Открываю первый раздел – «Древо жизни». Суета вокруг мгновенно затихает – так ошеломляюще просты эти стихи. В них та простота, от которой отвыкаешь в шуме и спешке: простота известных, но позабытых жизненных истин, простота любования красотой, простота какой-нибудь неприметной бытовой мелочи. Их искренность не требует витиеватого обрамления – изысков формы. Чёткие, лёгкие строки, незатейливые рифмы, никаких претензий на элитарный, намеренно сложный узор – ни одно чувство, ни одно движение души не скрыто. Всё как на ладони.

А на самом деле – на крепком фундаменте. Основа всех стихотворений Михаила Кириллова, их неизменная составляющая – радость быть. Поэт находит вдохновение не только в темах масштабных, неисчерпаемых (родная земля, война, любовь...), но в повседневности, в каждодневных фактах жизни, мелочах, которые мы обычно и не замечаем, к которым страшно привыкли, пригляделись: очередной рабочий день, сегодняшнее настроение неба, городская улица, по которой ходим много лет подряд...

Закончилась дневная карусель,

Работа позади. Усталость в теле.

Как хорошо, что на дворе метель,

Мне нравятся январские метели.

Иду себе проспектом, не спеша,

Метельной круговертью наслаждаясь,

Ликует неуёмная душа,

Чего-то, как и прежде, ожидая...

В книге собраны стихотворения разных лет – и счастье жить неизменно обнаруживается и в восьмидесятых, и в девяностых, и сегодня. Название сборника – «Я иду по осени...» тоже отсылает к прожитым годам:

А теперь я слаб, я стал капризней...

Это осень наступила – осень жизни.

Чтобы так жить и так писать, нужно сберечь в себе любовь и веру. Михаилу Кириллову это удалось – его стихи наполнены глубоким переживанием связи человека с Вечным. Размышления, посвящённые вере, лишены всякого пафоса. Духовную опору поэт находит в простых вещах, всем нам доступных: в природе, в молитве, в любимом человеке, будто созданном именно для нас. Их значимость всем известна и понятна, но нередко забывается, а Кириллов о них помнит и бережно, с благодарностью складывает в строки.

Вера в жизнь ощущается даже в тех стихотворениях Кириллова, где доминанта – горечь. Чаще всего боль – в размышлениях о России. Михаил Кириллов ни единым словом – сатирическим, едким – не возвышает своей позиции. Славное прошлое народа – свято, будущее – неизвестно, а настоящее... для поэта – время, когда мы – и никто другой – формируем общую жизнь, общую судьбу.

Жизнь не кончается. И надо

С себя нам, видно, начинать:

Дарить улыбку тем, кто рядом,

Собраться в церковь,

Вспомнить мать...

Стихотворения Михаила Кириллова – не из тех, что читаются на торжественных собраниях, с огромных и неуютных сцен. Эти стихотворения написаны для людей открытых, понимающих, для друзей, с которыми можно посидеть запросто, поговорить, встретиться у памятника Лермонтову в любимых Тарханах, столкнуться на пензенской улочке, пройтись по неугомонной Москве... И чтобы быть таким другом, необязательно знать Михаила Кириллова лично. Достаточно стать его читателем, почувствовать неподдельную искренность и глубокую внутреннюю гармоничность его стихов, их светлый и радостный посыл. То, чего нам так порой не хватает в суетливой столичной жизни.

Жизнь продолжается, и нужно

Мгновеньем каждым дорожить,

Хранить любовь и верить в дружбу,

А по-другому – просто жить!

Валерия Паксялина

Теги: Михаил Кириллов , Я иду по осени

Земля и небо

Июньские номера литературных журналов были заполнены мемуарами; июльские - сплошь наводнены "бытовой прозой". Различия между прозой разных журналов минимальны. В «Москве» и «Неве» она проще, бесхитростнее. В новинках «Звезды» и «Дружбы народов» – побольше претензий, стилевых завитков. Июльское «Знамя» в этом плане ближе к «Неве» с «Москвой»: Михаил Тяжев, Борис Белкин, Екатерина Басманова – как акыны, поют о том, что видят вокруг (из этого тусклого ряда выделяется жеманный опыт Анны Тугаревой «Натурщица» – он подан в качестве дебюта). Объёмный текст поэтессы Олеси Николаевой «Литературный негр» – первая часть романа «Мастер-класс»; это тоже «бытовая проза», но о ней мне есть что сказать.

[?]К рассказчице-автору приходит незнакомая женщина, приносит файл с автобиографическим романом и просит «высказать мнение». По прочтении файла выясняется, что цельного романа нет, есть лишь разрозненные материалы различного жанра и предназначения; из них вырисовывается двойной портрет сверстниц – Раисы Босоты (той самой незваной посетительницы) и Ольги Майковой (Раисиной подруги и консультанта-редактора «романа», а по сути – «литературного негра» Раисы). Две эти женщины противоположны во всём: Раиса – кубанская казачка, она – громкая, напористая, щедрая и хваткая. Ольга же – москвичка из дворян – тихая, скромная, болезненная – но не без богемных привычек. Жизнь Раисы связана с торговлей: её погибший муж пребывал в большом бизнесе, сожитель Раисы Лавкин – ушлый богач да и сама она владела продуктовыми магазинами. А Ольга – неудавшаяся художница, затем искусствовед, наконец безработная. Лавочница Раиса предоставляет обнищавшей интеллигентке Ольге кусок хлеба, но и эксплуатирует её. Умница Ольга пишет теологические и публицистические эссе; Раиса присваивает их (с согласия Ольги) и поступает в Богословский институт – выехав на чужом уме. Ольга изящно мечтает о триумфе европейской Контрреформации и о всемирном консервативном православно-католическом союзе; Раиса потешно мечется от монастырских старцев к целителям и самозваным гуру. Обе дамы биты жизнью (я б сказал, что удары, падающие на Раису, потяжелее, чем Ольгины беды); однако Раиса выживает, а Ольга – благородно отступает и в итоге умирает. Автор вотще пытается найти дополнительные сведения об Ольге, с которой чувствует душевное сродство, а Раиса нисколько автору не интересна. Вот оно – очередное изображение трещины, прошедшей сквозь Россию; эта трещина – не классово-имущественная, а социально-культурная: она побуждает делить людей на «аристократов духа» и на плебейскую «босоту». Мне думалось, что излечивать такие разрывы призвано христианство: если «несть ни эллина ни иудея», то ни интеллигента, ни лавочника тем паче несть. Ан нет: и христианство не спасает; в этом горькое послевкусие, остающееся от живого и грустного текста Олеси Николаевой. Также в седьмом номере «Знамени» много воспоминаний разного рода.

Прозу седьмого номера «Октября» уподоблю бутерброду: честный хлеб по краям – и скверное содержимое «серёдки». Есть два терпимых текста в жанре «нон-фикшн» («невыдуманное»). Прежде всего это повесть Дмитрия Новикова «Муки-муки» ; в ней рассказывается, как автор перестраивал свою деревенскую баню – подобрал плотника-аса – молодого карела Лёху, нанял бригаду рабочих из отставных военных. Дальнейшего развития сюжета повествование Новикова не предполагает: баня строится, душа радуется (чего ещё надо?); но писано оно классно – обаятельно, азартно. Что касаемо заголовка… «муки-муки» – любимая поговорка Лёхи. По-карельски она означает «крутись-крутись» (или «танцуй-танцуй»). В буквальном переводе – «двигайся, шевелись, выживай». Второй «нон-фикшн» «Октября» – «африканские истории» Александра Стесина «Ужин для огня» – путевой очерк про Эфиопию, слегка перегруженный подробностями, но занимательный и добротный. К сожалению, между Новиковым и Стесиным затесалась «ироническая фантазия» Владимира Лондини «На челе, не тронутом временем» , произведение, примечательное во всех отношениях. Сюжет сей «иронической фантазии» шикарен и несуразен, словно сновидение лакея Видоплясова: яхту косметического (и фармацевтическо-геронтологического) магната Оскара Гольденмеера посещает дух Казановы, он сообщает Гольденмееру, что в подземельях Москвы сокрыт древний рецепт вечной молодости, оставленный Софьей Палеолог. Гольденмеер снаряжает на его поиски сына – сначала к кельтскому магу-провидцу, а затем – в Москву. Вдруг является призрак Софьи Палеолог и начинает сводить с ума возможных разгадчиков тайны (а также их родных, в частности, жену Гольденмеера). Засим автор теряет интерес к Софье Палеолог, переключаясь на вирус, выведенный в гольденмееровых лабораториях и меняющий группу крови испытуемых (впрочем, эта антинаучная тропка тоже обрывается – кончаясь невнятными рассуждениями о «непознаваемых законах мироздания»). Удивителен язык опуса Лондини – к каждому существительному и глаголу аккуратно привешен штамп – когда надо сказать «яхта», автор говорит что-то вроде: «Белокрылая красавица яхта весело покачивалась на ласковых волнах солнечной бухты». В иные моменты мне казалось, что я имею дело с мистификацией, с намеренной стилизацией типичного извода «графоманской речи». Однако читательский опыт сказал мне: намеренности и игры здесь нет.