Читать интересную книгу Изумруд - камень смерти - Виктор Мясников

Серый заржал, роняя рис изо рта. Клим ухмыльнулся, подбадривающе подмигнул Вовцу, развернулся к Валентине.

- Валюш, не надо, не заедайся, - похоже, он собралл все запасы миролюбия и вложил в интонацию. - Вовец хороший мужик, чего ты наезжаешь?

- Хороший, правда? - она уселась на бревнышко за стол напротив Вовца, глянула с ироническим любопытством.

- Угу, - он кивнул, поймал презрительный взгляд серых глаз и выдержал, не потупился.

- Тогда женись на мне, хороший мужик.

Все перестали жевать, замерли в ожидании. Без сомнения, ситуация была отработанной, все это не экспромт, фразочка обкатана, заготовлены продолжения на любой его ответ. И Вовец разозлился.

- Милая девушка, - сказал он мягко, словно доктор, вынужденный сообщить чувствительной пациентке суровый диагноз, - мне кажется, у вас мания величия. Это в сказках принцы женятся на Золушках. - Повернулся к Климу. - Плесни чайку.

Тот с довольным видом подхватил горячий котелок брезентовой варежкой, налил полную кружку.

- А тебе королеву красоты подавай, принц? - нашлась, наконец, Валентина. Похоже Вовец нарушил сценарий, выбил её из накатанной колеи и, угадав в больное место, разозлил по-настоящему. А разозлившаяся женщина теряется и начинает говорить глупости.

- Как-то была у меня королева. Самовлюбленная дура. Не лучше тебя. Вовец увидел, как вспыхнуло и неприятно исказилось злостью лицо Валентины. Поднялся, не дал ей ответить. - Мне, деточка, без малого сорок лет, я тебе в отцы гожусь и бодаться с тобой поэтому не собираюсь. - Вовец больше не скрывал раздражения и неприязни. - У тебя свои проблемы, у меня свои. Не нравится еда, свари другую. Я не нравлюсь - сделай вид, что в упор не видишь, и гуляй себе мимо. Договорились? - он выбрался из-за стола. - А сейчас меня волнует одно: где Серж?

- Серый, - Клим тоже поднялся, - остаешься за старшего. - Глянул на часы. - Сейчас без двадцати одиннадцать. Контрольный срок - два часа ночи. Если не придем, с рассветом уматывайте на Крутиху и бейте тревогу.

Серый попытался возражать, но Клим его быстро осадил. Валентина сидела за столом, надувшись над нетронутой тарелкой, похоже, объявила голодовку протеста. Вовец не относил это на счет своего выговора, скорее, девице стало неловко, что не заметила отсутствия Сержа и вела себя как дура. Вовец влез в палатку. На его спальник была брошена штормовка и ещё какие-то бабские тряпки. Отшвырнул их в угол, распечатал свой рюкзак. Быстро переоделся в камуфляжные брюки и зеленую энцефалитку. Повесил на пояс охотничий нож. Сунул в нагрудный карман компас, в другой - карту и очки-бинокль. Маленький фонарик-карандаш, оттянув резинку манжета, спустил в рукав. Вынул из рюкзака брезентовую противогазную сумку с аптечкой, туда же сунул зажигалку, фляжку с водой, большой трехбатареечный фонарь. Давнул из тюбика на ладонь мазь от комаров, растер лицо, уши, шею. Выполз наружу, бросил кеды под полиэтиленовый тент, надел походные ботинки. Повесил через плечо сумку. Вот теперь готов, можно идти. Взглянул на небо: редкая гряда перистых облаков, ярко подкрашенных кармином. Закатное солнце не видно за соснами, но оно уже клонится за горизонт. Белые ночи ещё не наступили, в полдвенадцатого наступят сумерки, и быстро стемнеет.

- Ну что, двинули? - Клим тоже был готов, с новеньким полированным обушком в руке.

Они натянули капюшоны и быстро двинулись через ручей.

- Ты на Валентину не сердись. Ей один хмырь семь лет мозги компостировал, а потом слинял и "чао" не сказал, так что понять её можно. С другой стороны, Серому всего десять лет было, когда у них родители погибли, а ей семнадцать, она его за мать и за отца тащила. Характер у нее, конечно, не мёд, - Клим вздохнул, - с норовом деваха, но приходится терпеть, потому как огранщица милостью божьей.

Небо быстро тускнело, и на нем стали проблескивать редкие звезды. В окружающих деревьях сгущалась тьма.

- А я думал, гранильщиками только мужики бывают, - сознался Вовец.

- Каких-нибудь сто лет назад считалось, что баба врачом быть не может. В огранке главное, чтобы чутье имелось. Позапрошлый год надыбали мы под Шайтанкой аметистовую жилку. Веришь-нет, распечатали занор - чемодан влезет, а по стенкам вот-такие струганцы, - Клим выставил большой палец, показывая сразу и величину, и качество кристаллов, названных старинным уральским словом, - один к одному натыканы. Чистейшие - блеск! Но ты понимаешь, головка густо-фиолетовая, чернослив, а весь столбец пустой кварц-кварцем, чуть розоватый. Ну, хоть на образцы распродавай подешевке. А Валька их все высшим сортом огранила. Весь цвет, самый куст опустила в павильон, ну, в нижнюю часть камня, и огранила бриллиантовой на пятьдесят семь фацетов, граней то есть. И весь свет вверх пошел, в коронку. На ярмарках с руками отрывали по пятьдесят долларов. Почитай, полтора года этим кормились. А то бы пришлось всю зиму яйца из змеевика точить по три червонца за штуку, чтоб на Пасху разговеться. Так что ты Валюху ставь на место, конечно, но слишком не зли. Ладно? Нам без неё зарез.

- Да чего там, - Вовец махнул рукой. Он испытывал огромное облегчение, что Валентина вовсе не полевая жена, а, может, самый ценный работник в бригаде. Камень-то из жилы и дурак выломить может - сила есть, ума не надо: вон, как сегодня Вовцу, подфартит, и всех делов, а огранить, тут действительно необходимы мастерство и талант.

* * *

Впереди в сгущающихся сумерках блеснул огонек. По прикидкам Вовца, это было как раз то место, где могли оказаться пробурены следующие скважины. С проселка в эту сторону сворачивала свежерасчищенная просека метров сто длиной, переходящая в типичную леспромхозовскую делянку: несколько штабелей бревен, груды сучьев, вагончик на колесах - такие на севере называются "балок". Одно из двух окон балка было освещено. В сыром ночном воздухе хорошо слышалось тарахтенье мотора. Вовец сразу понял, что работает бензиновый движок-генератор, питает электричеством лампочку. Недалеко от вагончика чернела туша гусеничного трактора. В дальнем конце делянки, утонувшем в непроглядном мраке, на синем фоне неба с неяркими звездами четко рисовался ажурный пирамидальный силуэт буровой вышки.

Вовец нацепил на нос очки-бинокль. Шестикратная оптика позволила разглядеть темную громаду "Кировца", дизель на прицепе, а за ними автомобиль с буровой установкой. Вовец осторожно, стараясь не оскользнуться, поднялся на штабель сосновых бревен и заглянул в окно вагончика. Трое парней играли в карты. Было забавно наблюдать их азартные, порывистые движения, словно в телевизоре, когда выключен звук, а герои бразильского мыльного сериала продолжают выяснять отношения.

- Мне-то дай посмотреть, - Клим нетерпеливо ткнул его в бок. Фыркая от смеха, тоже поглазел на картежников, вернул оптику и сказал: - Ну что, пожалуй, надо сходить к ним, спросить, может, Серж был здесь днем, в смысле вечером?

- Не торопись, - придержал его Вовец, - хрен знает, что за народ. Лесорубы в это время дрыхнут, а не колоду месят. Давай ещё осмотримся?

- Да ну, брось, - Клим был настроен решительно. - Ладно, ты осмотрись, а я зайду, поговорю.

- Обушок оставь, а то ввалишься, перепугаешь всех.

Вовец проводил его до вагончика. По центру обшитой тонкими листами металла будки располагалась дверь, к ней была приставлена лестница в три ступени, грубо сколоченная из тонких сосновых бревешек. Прямоугольное железнодорожное окно слева от двери горело ярко, а то, что справа, было темно. За вагончиком ровно трещал движок. Клим положил обушок за лесенкой под днище вагончика, а сам поднялся и потянул дверную ручку. Оказалось не заперто, дверь легко распахнулась. Вовец отошел к углу балка, встал, наблюдая. У него давно выработалась привычка к осторожности.

Через полминуты в вагончике раздался звон и треск, входная дверь снова распахнулась - это Клим ударился о неё спиной. Он чуть не выпал, но удержался руками за косяки. В центральном отсеке вспыхнула лампочка. Вовец, находившийся в каких-нибудь пяти метрах, увидел, как зажмурился Клим от ударившего в глаза яркого света. Тут же на его лицо упала тень, а удар ногой в грудь швырнул на землю. Клим впечатался спиной, раскинув руки, громко охнул от боли. Из двери спрыгнул человек, ткнул ствол ружья в грудь Клима, заорал страшным голосом:

- Лежать! Пристрелю, как собаку!

Вовец отпрянул за угол. К таким бурным событиям он оказался не готов. Присел, отполз на четвереньках, придерживая локтем на боку противогазную сумку, чтоб не сползала на живот. Выглянул из-под вагона, прячась за колесом. Из дверей спрыгнули ещё двое. Один тут же пнул Клима в бок тяжелым ботинком, потом наступил на руку, вдавил в землю. Второй сделал то же самое, встав с другой стороны, только обут был в кроссовки. Распятый Клим лишь охал от боли. Из-под вагона Вовец мог видеть только ноги стоявших. Что они говорили, расслышать не удавалось - здесь рокот мотора звучал гораздо сильнее, заглушая прочие звуки.