Мария Адамовна только удивленно хлопала глазами:
– Надо же, мы ему такую золотую рыбку подсунули, а он все еще думает, что его обманули… Нет предела чужой неблагодарности.
Люба и Петр важно удалились, а Элеонора Юрьевна снова сочла нужным заметить:
– Ведь только три часа назад познакомились и уже в одну баню вместе! Ну что за бабы пошли – вертихвостки! Нет чтобы узнать друг друга, родителей познакомить…
– А я, Нюрочка, между прочим, до сих пор не знаю твоих родителей! – вскочил Михаил Иванович. – И у этих… у этой… вертихвостки! У нее хотя бы баня! Моются люди! А тут!
– Мишенька… – растерянно хлопала глазами Элеонора Юрьевна. – Так ты на меня из-за… из-за этой! Ты! На меня!
Женщина вскочила и в слезах вынеслась из дома.
Трепетные дети даже и не подумали ее догонять. Зато Михаилу Ивановичу досталось по полной.
– Отец! Ты довел меня до нервного срыва! – немного театрально заявил сынок и демонстративно отправился на кухню. Вскоре оттуда послышался звон рюмок.
– Ну-у, Михаил Ива-а-анович… Я от вас в корне этого не ожидала, – поднялась во весь свой рост Мария Адамовна. – Чтобы на родную жену та-а-ак! А вы знаете, что… что… что мама ради вас… Да она вообще на все способна! Вот сейчас проревется, а потом, ночью, снесет вам голову от ревности! И я бы снесла!
Михаил Иванович и сам понимал, что на жену он зря повысил голос. В самом деле, разве ж супруга виновата, что за последнее время эта Люба… Ну не чужая она ему стала! И рядом все время крутилась, хозяйство вела. И видел он, что нужен ей – где гвоздь какой приколотить, где дров нарубить… Да мало ли где! И чего они так на нее взъелись? Ну да, была мысль у Михаила Ивановича создать новую семью… И у Любы, может, тоже была, не один раз на то молодуха намекала. Но они не создали! А могли бы! И, кстати, почему не создали-то? А, ну да, Михаил Иванович сначала собирался рассказать обо всем сыну, хотел посмотреть, как тот его известие примет… Или еще почему… В общем, ему и так хорошо жилось. И всем остальным тоже! Элеонора вон жила себе в своем городе, чем ей плохо-то было? Он – здесь, Люба тоже… и пусть бы все так продолжалось! Нет, принесла их нелегкая!
– Бать… ик… ты… ты это… звиняться будешь? – шатался в дверях пьяненький Иван. – Если нет, пойдем тада выпьем, чего пнями-то сидеть?
– Я тте выпью! – вскинулась Мария Адамовна. – Я тте, зараза такая, выпью! А ну в кровать быстро! Пошли оба спать, я сказала! И чтоб ни один у меня…
Хмель придал Ивану небывалую отвагу. Именно поэтому он схватил супругу и затолкал ее в маленькую комнату, да еще и дверь стулом закрепил, чтобы выйти не смогла.
Мария Адамовна, запертая, точно птица в клетке, трепыхалась недолго, прилегла на кровать и задремала – день выдался нелегкий.
Проснулась она от диких мужских воплей. Мария Адамовна даже боялась предположить, что могло случиться. Она кинулась к дверям и рванула за ручку.
– Да выпустите же меня кто-нибудь! – заорала госпожа Коровина изо всех сил.
Дверь открылась, и Мария Адамовна сама не удержалась от крика.
– Кра-а! – как-то по-вороньи гаркнула она и выдохнула: – Ну… маменька! Эдак и до… энуреза недалеко! Что это с тобой?
В дверях стояла Элеонора Юрьевна. Только узнать свекровь с первого взгляда было проблематично. Ее кокетливое платье, черное в мелкий белый горошек, с кружевным белым воротничком, теперь болталось черной тряпкой, лицо было измазано сажей, а прежде тщательно уложенные седоватые букли торчали вверх смоляными пружинами.
– Я не понимаю, вы в баню пойдете? – с долей обиды спросила дама. – Я затопила.
Оказывается, как рассказала почтенная леди, она впервые в жизни отважилась растопить печь, чтобы ее семейство тоже могло попариться в баньке. Получилось не вдруг. Элеонора Юрьевна, как и полагается, натолкала в печь дров и даже подожгла какую-то бумажку, чтобы лучше разгорелось, но огонь сожрал бумажку, а потом из печурки повалил дым. Да такой, что дышать уже через минуту стало нечем. Естественно, дама выскочила из бани, где ее и заметила соседка по огороду.
– Ты чего эт творишь? – строго спросила она. – Баню поджечь хочешь? Из-за Индюшихи, что ль? Ты мне это дело брось! Так мы тут все погорим!
– Чего это вы глупости… кыхык-кыхык!… Я не поджечь… – хватала ртом свежий воздух Элеонора Юрьевна. – Я хотела… баньку… кхек… попа… кхык… попариться!
– Гооспыди… Эти уж мне городские! Ты посмотрела, может, у тебя труба забилась? Чёй-то дым в баню прет?
– А как смотреть?
– Ну так… теперь тока когда дрова выгорят, – умно рассудила соседка.
Элеонора Юрьевна не стала ждать, она кочергой выкинула дрова из печки и затушила их тут же, водой из тазика. Дрова так и не разгорелись, поэтому в печке и углей-то не было. И все же мудрая женщина подождала примерно полчаса, дабы соблюсти пожарную безопасность, и только потом сунула в печку голову. Надо же как-то было посмотреть, забилась ли труба. Стоит ли говорить, что ничего в печке разглядеть не удалось.
– Там ничего не видно, – снова обратилась дама к соседке.
Та крутилась на огороде, но, завидев перемазанную с ног до головы почтенную женщину, сжалилась.
– Пойдем, посмотрим, чего там у тебя… Госспыди… ну ни на что ума нет.
Зайдя в баню, соседка очень удивилась:
– Эт ты чего, дрова, что ль, мыла? Совсем рехнулась?
– Это я их… того… тушила… чтобы посмотреть… – смущенно оправдывалась пожилая женщина.
– Ладно, гляди, как надо… Да эти-то дрова выкинь… Не в помойку, а на улицу, просохнут, а других… Э, да чего тут, сама затоплю.
Соседка затопила баню, показала, как это вообще делается, не уставая поучать новую знакомую:
– Ты за кобелем своим следи, а то… Индюшиха-то до твоего старого пня к моему сыну было кинулась. Парень тока с армии пришел, еще и десяти годков дома не побыл, а она уж его охомутала и давай в город тянуть! А кто его ждет-то там, в городу? Ладно ишо я ловко отреагировала: скараулила ее да патлы повыдергивала. Отлепилась. И то страшно было: а ну как опять сынок к ей переметнется. Да тут твой подвернулся. И я сынка-то быстренько – шасть и женила. Так что… Ну вот, сейчас нагреется, и парьтесь. Тока ты тут помой, а то грязи-то вон скока… Ну, подкинешь, ежели чего…
Элеонора Юрьевна схватила ведро и час отмывала баню от сажи. А потом, чтоб уж совсем ничто не напоминало о неудачном опыте, раскрыла двери и полотенцем вымахала весь дым. Теперь дышать стало гораздо свежее.
– Так что… пойдемте мыться, – гордо закончила свое повествование баба Нюра. Конечно, кое-что она рассказала уже позже, и только Марии Адамовне, мужчинам же представила себя в героическом виде.
– Ну… чего ж… – почесал нос Михаил Иванович. – Надо бы сходить… Поздно, правда, уже, ну да чего ж, мать зря пыжилась, что ли?