Читать интересную книгу Семейство Питар - Жорж Сименон

Пахло сластями, спиртным и чаем. Мужчина в шубе разговаривал за столом с пышноволосой девицей. Та слушала и улыбалась.

Ланнека окружили другие девушки, венгерки. Коверкая французские слова, налили ему выпить.

У одной из них он пробыл довольно долго, и вывела она его из дому вроде бы черным ходом…

В Исландии он…

Воспоминание оказалось более жгучим, чем предыдущее, контраст между черным и белым — более отчетливым. В центре картины — заводская труба…

Ланнек насторожился. Он явственно ощутил, как в монотонное тиканье часов и гуденье машины вплелся какой-то странный ритмичный звук. Капитан нахмурился, но глаз не открыл. Расслабленный, весь в поту, он не спал, а скорее дремал под простынями.

Шум раздался не в каюте. И не на палубе…

Ланнеку понадобилось некоторое время, чтобы сообразить, что рядом, в кают-компании, кто-то говорит шепотом. Вернее, вполголоса. И говорит безостановочно, словно произносит нудную речь.

Это Матильда! Она опять все ему испортила. Он забыл о Хоннингсвоге. Напряг слух. Даже приподнял с подушки голову в надежде разобрать слова.

С кем это она рассуждает? И о чем? Ее мамаша — та умеет целыми часами плакаться без устали. Если надо, вспомнит о своей свадьбе, первых родах, смерти мужа, неприятностях с жильцами…

Ланнек тяжело повернулся на другой бок, силясь снова впасть в забытье. Но в ушах у него уже стоял этот шепот, монотонный, как голоса, доносящиеся из-за монастырской ограды во время вечерни.

Муанар на вахте. Ланглуа сидит в наушниках у рации.

С феканцем Матильда в откровения не пустится.

Ланнек снова повернулся и приподнялся на локте.

Несколько раз думал, что разберет слова — настолько отчетлив был звук, но все тут же сливалось в монотонное жужжанье.

День мерк. В зернистом воздухе черных песчинок стало больше, чем светлых. Ланнек рывком вскочил с койки, подтянул брюки, всунул ноги в шлепанцы, валявшиеся на коврике.

Он действительно устал. Под глазами у него висели мешки, и первые затяжки из трубки не доставили ему обычного удовольствия. Надевая китель, он прижался ухом к переборке, но безуспешно: голос звучал громче, но отчетливее не стал.

Дверь Ланнек распахнул с размаху. Свет в кают-компании не горел, и в атмосфере чувствовалось что-то двусмысленное. Матильда, облокотясь о стол, сидела в углу диванчика; боцман стоял, привалившись спиной к переборке.

— Убирайся! — приказал Ланнек.

Он даже подтолкнул замешкавшегося нормандца и запер за ним дверь, ведущую в коридор. Затем, догадавшись, что жена попытается уйти к себе, подошел к ее каюте, повернул ключ и сунул в карман.

За целых пять дней Ланнек не обменялся с Матильдой ни еловом и теперь поддался желанию объясниться начистоту. Не раздумывая, шагнул вперед, сел напротив жены и ворчливо бросил:

— Что ты ему плела?

Выпить свой ежедневный кофе с молоком Ланнек не успел, поэтому под ложечкой у него сосало, во рту было противно. Он встал и щелкнул выключателем — он хочет видеть лицо жены.

С него хватит! Радист, Муанар, теперь боцман — со всеми у нее секреты.

— Хныкала, так ведь! Плакалась, что вышла за скота?..

Маленькие глазки Ланнека различили следы морской болезни на лице Матильды: она побледнела, около ноздрей зажелтели морщинки.

Глаз она, однако, не отвела. Сохраняла спокойствие, выжидала, уверенная в себе, и, судя по виду, готовилась не защищаться, но обвинять, — Что бы ты ни воображала, хозяин на судне я, понятно? И мне не нравится, когда ты откровенничаешь с моими подчиненными.

Ланнек опять сел. В мозгу его все еще тянулась вереница хоннингсвогских воспоминаний, но они рассеивались быстро, как рассветный туман.

— Почему не отвечаешь?

— Мне нечего сказать.

Она заговорила! Заговорила в первый раз за, столько дней, что Ланнек с трудом узнал ее голое.

— Вот как! Тебе нечего сказать? И ты, конечно, считаешь себя жертвой?

Матильда посмотрела на запертую дверь и вздохнула.

— Вот именно! Ты — узница. А я на это отвечу: тебе придется объясниться. С меня довольно! Сыт по горло.

Ланнек долго сдерживался и сорвался сегодня из-за пустяка: монотонный речитатив за переборкой помешал ему лениво дремать.

Смущало его лишь одно — взгляд, которым жена смотрела на него. Она, разумеется, осталась невозмутимой: у нее был вид человека, которому не в чем себя упрекнуть.

Правда, в глазах Матильды читался испуг, но испуг чисто физический. Она словно боялась, что на нее обрушатся новые удары. Следила за каждым движением мужа. Когда ей показалось, что он порывается вскочить, она подняла руки, как будто защищаясь от пощечин.

— За этим дело не станет, — буркнул Лаинек, глядя в сторону. — А пока мы должны объясниться. Скажешь ты наконец, почему так упорно не желаешь сойти на берег?

Матильда не шелохнулась, не разжала губ.

— В Руане ты сбила меня с толку. Я-то, дурак, думал, что это доказательство твоей привязанности. Заметь: я заранее знал, что жить на пароходе — не женское дело.

Но я надеялся, что ты сама скоро поймешь.

Матильда не отводила глаз, и Ланнек напрасно силился узнать в этой напрягшейся женщине с окаменелым лицом ту девушку, в которую был влюблен и которую столько раз сжимал вечерами в объятиях из безлюдных канских улицах, в подъездах и в тени портовых строений.

— Отвечай!

— Нечего мне отвечать.

— Зачем ты поехала со мной?

— Сам знаешь.

— Что?

Ланнек опять вскочил, заложил руки за спину, заходил по кают-компании.

— Объясни. Слышишь?

— Не прикидывайся дурачком.

А вот это голос ее матери, голос Питаров; чью уверенность в себе ничто не может поколебать, — они ведь смотрят на мир с высоты двух доходных домов!

— Не хочешь ли ты сказать, что тебе надоел твой Марсель?

Матильда не моргнула глазом. Она по-прежнему сидела в углу, н ее шерстяная кофточка красным пятном выделялась на темном фоне.

— Марсель никогда не обращался со мной грубо!

— Но ведь он на тебе и не женился, черт побери!

— Мама не позволила.

— Ого! Ты, кажется, стала разговорчивей. Этак, пожалуй, и признаешься, что тебе нужно да пароходе.

— Стоит ли?

В такие минуты Ланнек отличался хладнокровием совершенно особого рода. Он чувствовал, как в нем закипает бешенство. Сознавал, что оно вырвется наружу, во не раньше, чем он сам захочет. Пока что он сдержался и только сжимал кулаки за спиной да искоса поглядывал на жену.

— Слушай, Матильда, не доводи меня…

— Я начинаю привыкать к побоям…

Он сделал глубокий вздох и как вкопанный остановился посреди кают-компании.

— Я спрашиваю: почему ты здесь? Послушай меня, Бога ради, пока не дошло до беды…

Вид у него стал почти безумный. Матильда струхнула, сжалась в комок и повторила:

— Ты сам знаешь.

— Что я знаю? Если один из нас сходит с ума, то пора решить — кто.

— Не я.

— Отвечай!

— Ты настаиваешь?

— На коленях тебя умолять, что ли? Я готов и на это.

Не могу больше!

— Что ты собирался сделать с «Громом небесным»?

И тут разом прошло все — и возбуждение, и ярость.

Ланнек обмяк, как тряпка, и застыл на месте, по-детски широко раскрыв глаза.

— Не понимаю.

— Полно!

Он медленно подошел к ней.

— Объясни, на что ты намекаешь.

Она отшатнулась. Он поймал ее за руку, стиснул запястье.

— Сознайся, Эмиль! — Матильда недобро улыбнулась. Она разыгрывала снисходительность. — Сознайся наконец, что я угадала.

— В чем сознаться?

Он заглядывал жене в глаза, почти прижимаясь лицом к ее лицу.

— Ты же так быстро нашел груз для Исландии! Случайность, не правда ли? Ты сам не ожидал?

Эта потаскуха еще издевается! И с каким видом собственного превосходства!

— Да, я нашел фрахт. Ну и что?

— Ты, конечно, ни о чем заранее не договаривался?

— Нет.

— Врешь!

Ланнек тряхнул Матильду, но тут же отпустил.

— Видишь ли, мы всего-навсего Питары, и мой отец торговал обувью, но это еще не значит, что нас следует считать дураками. Мы были предупреждены. Я знала, что ты намерен сделать с судном.

— Что?

— Продать в Америке или где-нибудь еще и удрать к одной из своих любовниц. А Исландия — это уже полпути.

Ланнек сел и энергично потер себе лоб. Наступила долгая пауза: ему надо было собраться с мыслями.

— Минутку, — остановил он привставшую жену. — Ты была любовницей Марселя… Ты по-прежнему так утверждаешь?

— Утверждаю.

— Отлично! Тебе рассказывают или вбивают в голову, что я решил продать пароход и осесть за границей. Ты тут же бросаешь любовника и уходишь со мной в рейс…

— Ну и что?

— А ничего! Все, как и следовало ожидать. По закону ты — моя наследница. К тому же твоя мать скрепила своей подписью векселя на двести тысяч франков…

Ланнек был до удивления спокоен, и Матильде стало страшно.

— Кому я сказал — сиди! Мы еще не кончили. И не бойся. Я тебя даже бить не стану.