Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Правда, когда идея мировой революции (во имя которой, кстати, и были уничтожены российские военные традиции вместе с их носителями) обанкротилась и стало ясно, что она — не более чем миф, а государство — реальность, армии стало уделяться внимание, но ее «безродность» по отношению к тысячелетней истории страны (явление, невиданное нигде в мире!) не могла быть преодолена. Во время Великой Отечественной войны, конечно, этим пришлось заняться всерьез, и хорошо известно, какое огромное воздействие оказали даже чисто внешние проявления нового подхода на патриотическое сознание армии и народа. (Один из писателей говорил, что, «когда ввели погоны, мы особенно почувствовали себя корнями связанными с прошлым нашего государства, с его патриотической историей», другой — ныне популярный публицист — вспоминал, как в 1942 г. от врага бежали «бойцы и комиссары», а в 1944 г. наступали «солдаты и офицеры».) Было даже заявлено, что Советская Армия является носителем лучших традиций русской армии.
Однако традиции не такая вещь, которую можно присвоить. Носителем их можно или быть, или не быть. А сказать, что провозглашенное в годы войны соответствует действительности, я бы не рискнул. Во всяком случае, того, что в армейской печати изредка появляются заметки о русских военных деятелях, а перед ЦДСА стоит памятник Суворову, для этого явно недостаточно.
Важность традиций для армии, однако, понятна всем, и поэтому даже те немногие элементы, которые связывают современную армию с традициями российской государственности, подвергаются нападкам. В последнее время стали особенно часты выпады именно против того, что было возвращено в армию в годы войны, начиная с погон. В связи с выходом известного романа Гроссмана А. Бочаров и другие литературные критики стали Зачислять эти явления по статье «сталинских преступлений»; не остался в стороне, естественно, и «Огонек», не преминувший на своих страницах возвести погоны чуть ли не в символ пресловутой «административно-командной системы». Или недруги армии просто хотят видеть своих «противников» в возможно менее привлекательном виде? Это тоже по-человечески можно было бы понять, но за этим стоят, пожалуй, более существенные соображения.
Известно, в сколь тяжелом материальном положении находится ныне офицерский состав. В печати приводились данные комплексного исследования социального положения офицеров и их семей, согласно которым 91 проц. опрошенных признал, что их заработки не соответствуют затратам сил и нагрузкам, до половины и больше офицерского состава не имеют квартир и вынуждены в среднем платить до 100 рублей в месяц за найм жилья. В Прибалтике и других регионах к этому добавляется открытая враждебность к военнослужащим и их семьям, приняты дискриминационные законы, ущемляющие их гражданские права: право на получение жилья и прописки, избирательные права и др. Республиканские власти объявили недействующими общесоюзные законы о предоставлении жилплощади отставникам и других льгот им. Нежелание же центрального правительства должным образом реагировать на эти акции лишний раз убеждает военнослужащих в том, что они брошены на произвол судьбы; можно ли удивляться четко обозначившемуся «демобилизационному настрого»? В одном только Ленинградском военном округе, как сообщалось в «Известиях» (20.Х.1989 г.), подано около двухсот рапортов об увольнении из армии, причем в основном от молодых офицеров. На основе результатов упомянутого исследования был сделан однозначный вывод: «Настроения значительной части офицеров создают кризисную ситуацию в армии», однако и это, видимо, не всех убедило в серьезности положения.
В условиях, когда в иных гарнизонах семьи молодых офицеров живут в железных бочках (из которых сделано нечто, напоминающее вагончики для строителей), и это не считается недопустимым (ведь обязались же они «стойко переносить тяготы и лишения»), трудно рассчитывать, что никто этим не воспользуется. Офицер тоже человек, и если о нем не заботятся власти, то вакуум доверия заполняют с успехом те, кто, хотя и не питает любви к офицерству как таковому, но власть сменить хочет. И вот в органах печати, известных антиармейской пропагандой, начинают появляться статьи, проявляющие трогательную заботу о военнослужащих, под названиями типа «Кто защитит офицера?». Противостоять этому невозможно, потому что все, написанное в таких статьях, совершенно справедливо. Дело только в том, кто и для чего это пишет. Рассчитывать же на то, что замордованный тяжелым бытом, затравленный моральной незащищенностью, брошенный властями на произвол судьбы офицер сможет каким-то «социально-политическим чутьем» разобраться, откуда, из чьих уст звучит этот голос сочувствия и поддержки — не приходится.
Вынужденные думать о своих интересах сами, военнослужащие начинают создавать общественные организации, которые по самим обстоятельствам своего появления не могут не быть оппозиционными, а в качестве таковых начинают примыкать к соответствующим силам во всем обществе. В прошлом году стало известно о попытках создания «Союза ветеранов Вооруженных Сил СССР» вне Всесоюзного совета ветеранов войны и труда и организации военнослужащих «Щит». Если позиция «Союза ветеранов» пока не обозначилась, то «Щит» (Союз социальной защиты военнослужащих и членов их семей) примкнул к «демократическому блоку», оказавшись в одной компании с «Апрелем», Народным фронтом, Социал-демократической ассоциацией, «Московской трибуной» и т. п. организациями, некоторые члены коих возвещали о намерении весной — летом 1990 г. брать власть, сбросив «правящую клику» (см. газету «Советская Россия» от 9 февраля 1990 г.). Очень заметным явлением такого же рода стало поведение многих демократов-офицеров на I Съезде. Тот факт, что часть из них вошла в пресловутую «Межрегиональную группу», открыто провозгласившую себя оппозицией, имеет, пожалуй, гораздо большее значение, чем появление самой этой группы.
Заметно стало и еще одно явление в военной среде. Под влиянием либерально-интеллигентских настроений в офицерской среде появляется слой, представители которого выступают против своего руководства под девизом «я хоть в мундире — а тоже интеллигент». Желая называться интеллигентами, эти люди исходят из насаждаемых либералами представлений, что интеллигент есть именно человек, оппозиционный ко всякой существующей в данный момент власти (того факта, что в социальном смысле любой офицер — такой же интеллигент, поскольку, имея такое же образование, как инженер или учитель, относится к тому же социальному слою общества, для них явно недостаточно). Как бы ни казалась позиция этих людей смешной в субъективном плане, объективно она полезна, ибо критика способствует развитию армии. Но это, как говорится, «в мирное время». В обстановке же кризиса государства и начинающейся гражданской войны такая позиция опять же объективно ложится в общее русло «смены власти».
Положение армии в настоящее время незавидно. С одной стороны, ее роль в жизни страны объективно возрастает, хотел бы этого кто-нибудь или нет. Весьма характерно, что не прошло и двух недель после рекомендаций комиссии по тбилисским событиям о недопустимости использования армии для разрешения внутренних конфликтов и многочисленных заклинаний на эту тему в печати, как она была использована в том же Закавказье, — жизнь снова внесла свои поправки в рассуждения «демократов», и даже самой радикальной прессе пришлось на время закрыть рот. С другой стороны, армии, вынужденной выполнять такие функции, навязан комплекс вины. Сколько бы ни делалось оговорок, что афганская кампания не должна ставиться в вину армии и военнослужащим, «честно выполнявшим свой долг», а все равно освещение «афганских» вопросов ведется так, что объективно носит антиармейский характер, и военные это остро чувствуют (будь иначе, собственно, и оговорок бы таких делать не приходилось). Освещение апрельских событий в Тбилиси тоже очень сильно ударило по армии. Тот факт, что даже после того, как комиссия Собчака сквозь зубы была вынуждена признать, что погибшие там женщины вовсе не были зарублены саперными лопатками, образ солдат, рубящих пресловутыми лопатками «безоружных людей», продолжает циркулировать в прессе, став почти «общим местом» в рассуждениях о «безобразиях в армии», свидетельствует о том, что цели, которые преследовала кампания вокруг тбилисских событий, достигнуты.
«Тбилисский синдром», как известно, в полной мере проявился в Ферганской долине: стоявшим там воинским частям ничего не стоило подавить мятеж в самом начале, но опасения подвергнуться остракизму, подобному тому, что был применен к воинам в Тбилиси, заставили начать стрелять не раньше, чем начались штурмы военных городков. Результат известен — пока ждали прибытия внутренних войск да пока еще эти войска стали применять оружие, десятки людей были перебиты. После такого результата даже в либеральной прессе зазвучали укоры в нерешительности. Но нет никакого сомнения, что если бы тысячные толпы мятежников были бы самым суровым образом разогнаны армией в самом начале и многочисленных жертв среди невинных мирных жителей (которые невозможно замолчать) не было бы (а были бы только некоторые жертвы среди погромщиков), то в прессе поднялась бы новая истеричная кампания против элодеев-генералов, потопивших в крови «народное движение в поддержку перестройки и национального возрождения».
- Армия и культура - Карем Раш - Публицистика
- Еврейский синдром-2,5 - Эдуард Ходос - Публицистика
- Сталин против «выродков Арбата». 10 сталинских ударов по «пятой колонне» - Александр Север - Публицистика