Читать интересную книгу Критикон - Бальтасар Грасиан

– Что это? – в смятении спросил Андренио. – Где мы? Селение это человеческое или логово звериное?

– – Бояться не надобно, – молвил кентавр, – но надо остерегаться.

– Видно, немногие оставшиеся люди, чтобы на здешние дела не глядеть, в леса ушли, – сказал Критило, – а звери пришли в город и заделались столичными жителями.

– Именно так, – подтвердил Хирон. – Вот лев-вельможа, на которого нет управы, вот тигр-тать, волк-богатей, лис-лицемер, гадюка-шлюха – всяческие скоты и гады заполонили город. Щеголяют на улицах, прогуливаются на площадях, а люди истинно достойные не смеют показаться, живут уединенно, замкнувшись в своей умеренности и скромности.

– Может, на этом пригорке присядем, – сказал Андренио, – чтобы было удобней – пусть и не приятней – все разглядывать в безопасности и с высоты?

– Э, нет, – возразил Хирон, – в этом мире нельзя рассаживаться.

– Тогда постоим вот здесь, опершись на колонну, – сказал Критило.

– Тоже не годится – опоры на этой земле все шатки; нет, давайте ходить и – мимо проходить.

Дорога была очень неровная, потому что у дверей людей сановитых и богатых высились большие блестящие кучи.

– У, сколько золота! – удивился Андренио.

А Хирон ему:

– Помни – не все то золото, что блестит.

Подошли поближе и увидели, что это – мусор позолоченный.

А у дверей людей бедных, сирых зияли такие глубокие, такие страшные ямы, что взглянуть жутко; поэтому их обходили за тысячу лиг, только издали косились. Богачам же весь день на здоровенных ломовиках безостановочно подвозили вонючий навоз, громоздя кучу на кучу.

– Странное дело, – сказал Андренио, – какой же это порядок! Разве не лучше сбрасывать этот мусор в прорвы к беднякам? Тогда бы почва выровнялась, не стало бы ям да ухабов.

– Да, так бы и следовало сделать, чтобы все стало гладко, – сказал Хирон. – Но разве в мире что-нибудь идет гладко? Тут, перед вами, решают знаменитую задачу, о которой столько спорили философы; все они пришли к выводу, что в природе не может быть пустоты. Но в мире природы человеческой вопиющая эта нелепость происходит каждодневно. Дают не тему, у кого нет, но тому, у кого есть. У одних имущество отымают, потому что они бедны, и присуждают другим, потому что те богаты, – деньги идут к деньгам, а у кого нет добра, тот и не жди добра. Золото золотит серебро, монета монету манит; наследства – богачам, а у бедняка – ни кума, ни свояка; голодному сухую корку не раздобыть, а сытого наперебой кличут угостить; кто беден, всегда будет беден; потому-то в мире такое неравенство.

– Куда же мы пойдем? – спросил Андренио.

– Пойдем по среднему пути – он и удобней и безопасней.

– Сдается мне, – сказал Критило, – что я уже вижу каких-то людей, по крайней мере, они себя за таковых почитают.

– Они-то менее всего люди, – сказал Хирон, – и вскоре ты в этом убедишься.

Показались некие особы, которые на другом конце площади с преважным видом двигались ногами вверх, а головою вниз, волоча ее по грязи; с великим трудом давался им каждый шаг, чудаки то и дело падали, но, хоть крепко расшибались, упорно двигались только таким нелепым и небезопасным способом. Андренио дивился, Критило хохотал.

– Считайте, что видите сон наяву, – сказал Хирон. – О, какой превосходный художник Босх! Теперь мне понятны его химеры. Да, вы увидите вещи невероятные. Дело в том, что люди, коим по уму и знаниям надлежит быть главами, влачатся во прахе, – униженные, позабытые и всеми покинутые; напротив, те, кому только ногами быть, ибо ничего не знают и не смыслят, наукам не обучены, жизнью не научены, эти-то управляют. Так и идет мир – сколько ни думай, хуже не придумаешь. Нет в нем ни ладу, ни складу. Ведь мир, у которого не поймешь, где голова, где ноги, – поистине можно назвать безголовым.

Едва эти чудаки прошли мимо – ибо все проходит! – как показались другие, еще нелепее. Кичась тем, что они-то и есть настоящие личности, двигались они задом и все делали наоборот.

– Тоже еще дичь! – сказал Андренио. – Как поглядишь на все причуды мира, так и хочется назвать его домом умалишенных.

– Разве предусмотрительная природа, – добавил Критило, – не дала нам глаза и ноги, обращенные вперед, дабы мы видели, куда идем, и шли туда, где видим путь надежный и безопасный? Зачем же эти безумцы идут, не глядя куда, и не смотрят, куда идут?

– Знайте, – молвил Хирон, – что большинство смертных, вместо того, чтобы двигаться вперед в добродетели, чести, знании, благоразумии и так далее, – пятятся назад; оттого-то столь немногим удается стать личностью; редко-редко встретишь графа де Пеньяранда [59]. А вот ту женщину видите? Как упорно пятится назад? ни за что не хочет перешагнуть через двадцать лет, а вон та, другая, – через тридцать; лишь дойдут до круглого числа, так и застряли в нуле, будто в петле, и – ни шагу вперед. Они даже не желают быть женщинами! Девочки – и баста! Но хромой старикан все тащит их вперед, с ним не совладать! Глядите, как он их волочит, прямо за волосы! Вон косы одной так и остались у него в кулаке – до последнего волоска выдернул. А той, другой, преизрядную дал зуботычину, все зубы вышиб! Пичкает годами, прямо тошно им становится! Ох, и злятся женщины на старика!

– Ты сказал – женщины? – удивился Андренио. – Где ж они? Какие они? Не отличишь их от мужчин. Ведь ты, Критило, говорил, что мужчины – сильные, а женщины – слабые, что мужчины говорят грубо, а женщины нежно, что мужчины носят штаны, а женщины юбку. Я вижу, что все не так. Либо все мужчины уже стали женщинами, либо, вопреки твоим словам, мужчины – существа слабые и изнеженные, а женщины – могучие. Мужчины, че смея слово молвить, только слюну глотают, а женщины орут так зычно, что и глухой услышит. Миром заправляют женщины, а мужчины им подчиняются. Ты меня обманул!

– Увы, ты прав! – вздохнул Критило. – Ныне мужчины везде пасуют перед женщинами. Слезинка женская добудет больше, чем реки крови, пролитые мужеством. Одна улыбочка женщины достигнет большего, нежели многие заслуги ученого. Да, с женщинами нет житья, но и без них его нет. Никогда их так не почитали, как ныне: все в их руках – и всех они доводят до ручки. Не помогает и то, что мудрая природа – то ли ради отличия, то ли чтобы виден был румянец стыда, – не украсила их бородою. Ничто не помогает, нет!

– Коли так, – сказал Андренио, – значит, мужчина – уже не властелин мира, а раб женщины?

– Видите ли, – молвил Хирон, – мужчина, конечно, природный властелин, но женщину он сделал своим временщиком, потому она и всесильна. Короче, чтобы вы их могли отличить, примечайте: женщины – это те, кому недостает рассудка идоблести именно тогда, когда эти качества больше всего нужны. Правда, как исключение, есть женщины стоящие выше мужчин: славная княгиня де Розано [60] и сиятельная маркиза де Вальдуэса [61].

Чрезвычайно изумил наших странников челе век верхом на лисице, ехавший вспять, да к тому же не прямо, а виляя и петляя. И свита его, довольно изрядная, двигалась таким же манером, вплоть до старого пса, повсюду его сопровождающего.

– Хорош? – сказал Хирон. – Верьте мне, по глупости он с места не сдвинется.

– Охотно верю, – сказал Критило. – Вообще, как я погляжу, в мире все ударяются в крайности. Кто же он, скажи нам, этот человек? По-моему, он скорее плут, чем глуп?

– Разве не приходилось вам слышать о знаменитом Каке [62]? Так вот, это Как политик, воплощение хаоса в делах государственных. Подобным аллюром движутся ныне, в отличие от всех прочих людей, государственные деятели. Так вершат они свои дела, чтобы сбить с толку, помрачить разум окружающих. Упаси бог, чтобы их следы обличили их цели! Повернут в одну сторону, а норовят в другую. Провозглашают одно, делают другое. Чтобы сказать «нет», говорят «да». Все у них с виду наоборот, вся надежда на победу – в обманных ходах. Сюда бы Геркулеса с зорким глазом и сильной рукой – разобраться в их шагах и покарать за плутни.

С недоумением глядел Андренио, как люди, разговаривая, чаще приближали губы не к уху собеседника, а ко рту: а тот, ничуть не обижаясь на грубость, напротив, так доволен был, что еще шире разевал рот, будто губы это уши, и от удовольствия у него слюнки текли.

– Какова причуда! – сказал Андренио. – Ведь слова не едят и не пьют, их слушают, а эти простофили их так и глотают. Рождаются слова в устах – это верно, но умирают в ухе, и хоронят их в сердце. А эти-то, гляди, жуют слева да еще облизываются.

– Верный признак, – заметил Критило, – что в словах этих мало правды, и потому они не горьки.

– О, разве вы не поняли, – сказал Хирон, – что ныне заведено говорить с каждым по вкусу его? Видишь, Андренио, того вельможу? Как он смакует подсахаренную лесть! Как сладко ему отрыгается после угодливых речей! Поверь, ничего он не слышит – хотя вроде бы слушает, – все слова уносит ветер. А взгляни на того государя – с какой жадностью глотает всяческую брехню! Во всем можно его убедить. И, дивное дело, всю-то жизнь верил он только лживым речам, слыша их каждодневно, и не верил правдивым, слыша их очень редко. А вон тот спесивый дурак, как ты думаешь, с чего он раздулся? Ничего путного в нем нет – лишь ветры да тщеславие.