Ловкачу вообще-то не хотелось продавать меч киммерийца — все же это была память о нем. Но, подумав немного, он согласился, тем более что цену купец действительно предложил приличную. Потом Шелам сам себе не мог объяснить, почему все-таки пошел на это — словно что-то подтолкнуло его под руку. Так или иначе, они ударили по рукам, и оружие пропавшего приятеля отправилось в далекую Зингару — или, скорее всего, в еще более дальнюю Вендию.
* * *
Проходили дни. Как-то ранним утром, когда Конан разминал свои могучие мышцы, поднимая и опуская на землю огромную деревянную колоду на заднем дворике, он услышал скрип входной двери и радостный голос Шаризы, одной из служанок:
— Денияра, Денияра, пришел Нинус!
Конан никогда не страдал отсутствием здорового любопытства. Чем больше увидишь и узнаешь сейчас, тем легче будет потом — так его учил еще в далеком детстве один старый воин, плечом к плечу с которым они штурмовали Венариум.
Киммериец подтянулся на руках и заглянул через ограду в первый двор. Он увидел, что Денияра обнимается с невысоким и худощавым заморийцем, одетым, как обычно одеваются все местные: в синие шелковые шаровары, белую блузу и безрукавку. Пришедший показался Конану знакомым, похоже, где-то он уже его встречал. Великий Кром, да это же тот воришка, которого он спас от разъяренной погони в свой первый вечер в этом городе! Какое он имеет отношение к Денияре, почему его так радостно встречают?
Киммериец не очень любил предаваться размышлениям, мало ли кто может это быть, Нергал с ним! Хотя, пожалуй, где-то в глубине его души шевельнулось чувство, похожее на ревность. Он с еще большим усердием принялся за колоду, но тут вошла Замира, еще одна из служанок Денияры, и скромно стала рядом с ним, ожидая, пока не обратит на нее внимание.
— Что нибудь случилось? — спросил варвар.
— Денияра зовет тебя.
Конан подошел к бронзовому тазу, наполненному водой, настоянной на травах с Карпашских гор, и поплескал себе на лицо, шею и плечи. Божественный аромат одним своим дыханием придавал силы, не зря Денияра утверждала, что тот, кто умывается по утрам настоем из этих трав, становится сильным, как снежный барс — хозяин этих гор. Юноша чувствовал себя великолепно, рана уже совсем не беспокоила, и как ни было ему хорошо и сладко здесь, натура требовала действия. Хрустнув мышцами, да так, что За-Мира вздрогнула, он набросил на себя шелковую блузу и направился в дом.
— Здравствуй, радость моя, — приветствовала его Денияра. Она сидела, как обычно, на своем любимом, работы кхитайских мастеров, маленьком диванчике, а напротив нее расположился тот самый замориец.
— Познакомься с моим братом, — указала она на гостя, — Нинус, может быть, будет полезен тебе, а ты — ему.
— Что-то ты не рассказывала мне ни о каком брате, — заметил киммериец, протягивая тем не менее руку, — я уже здесь почти целую луну, а ни разу о нем не слышал.
— Да как-то не пришлось к слову, — улыбнулась Денияра. — К тому же, если бы ты узнал о Нинусе, ты сразу же захотел бы с ним связаться, а мне не хотелось расставаться с тобой.
— Ты зря беспокоишься, — покачал головой варвар. — Разве по мне так уж заметно, что я хочу тебя покинуть?
— Конечно, глупенький, а ты думал, что нет? — не очень весело рассмеялась женщина. — Тигра не удержишь, если только не посадишь в клетку. Я же вижу, что тебе нужно действие, мой нежный дикарь. Мне не хотелось говорить тебе о Нинусе, потому что профессия у него наследственная, как у нашего отца, да и у моего мужа, — он тоже промышляет отнюдь не выделкой кож.
— Что ты ему рассказываешь? — усмехнулся Нинус. Голос у него был басовитый, густой, не сколько неожиданный для внешне столь невзрачного человека. — Около луны назад он здорово помог мне, помнишь, я тебе рассказывал? Думаю, что парень хоть и очень молод, но не так глуп, чтобы предположить, что стражники гнались за мной в надежде угостить шербетом или предложить сыграть партию в кости. Клянусь Белом, этот молодец сам меня может научить кое-чему. Не так ли? — Он обернулся к Конану.
— Ты преувеличиваешь, — скромно отозвался киммериец, польщенный тем, что о нем отозвались так лестно. — Я не силен в твоем ремесле, ведь до Шадизара я был воином и гладиатором. Здесь же мне привелось участвовать в одном деле, вот только ничего хорошего из этого не получилось.
Вспомнив об оплошности, едва не стоившей ему жизни, он даже зажмурился и скрипнул зубами, досадуя на себя.
— Я еще поквитаюсь с этим шелудивым ослом. — Конан налил себе кружку молодого вина и одним глотком осушил ее. — Клянусь Кромом, этот проклятый шакал еще пожалеет, что появился на свет!
— Конечно, — согласился Нинус. Он видел варвара в деле и ни секунды не сомневался в том, что свою угрозу этот молодой, ловкий и сильный боец выполнит, как только представится малейшая возможность. — Думаю, что это для тебя будет даже не дело, а так — легкий пустячок. Я видел, как ты работаешь мечом. Таких мастеров у нас нет; может быть, только если бритунские наемники, да и то… — с сомнением покачал он головой. — Однако у меня к тебе другое предложение.
Нинус занимался более тонким ремеслом, нежели шайка Фархида или множество им подобных. Братец Денияры промышлял по богатым домам в квартале у Восточных врат, освобождая купцов и вельмож от лишних, по его мнению, золотых монет и драгоценностей, коими были переполнены их сундуки. Вор он был отчаянный и наглый, пробирался в тайники даже в то время, когда хозяева были дома. Как правило, ему все сходило с рук, не считая двух-трех раз, но тогда выручали быстрые ноги, воровское счастье и снисходительность богов. Тот случай, когда Конан спас его, навел Нинуса на мысль о сообщнике, который, в случае чего, мог отбиться от преследователей. Вдвоем с таким, как этот головорез, можно было бы проворачивать дела гораздо успешнее.
Конана не пришлось уговаривать долго. Да и Денияра не удерживала его: бесполезно привязывать орла, расправившего крылья.
— Ты будешь навещать меня хотя бы изредка? — Слезы навернулись на глаза женщины, она понимала, что расстается с ним, может быть, навсегда, потому что жизнь вора не может быть предсказуемой и размеренной: сегодня он здесь, а завтра приходится быть совсем в другом месте; новые люди, новые женщины — ничего постоянного… Тем более Конан еще так молод!
— Все во власти Митры, — ответил киммериец, чувствуя, как дрожит прильнувшее к нему тело, — я всегда буду помнить о тебе! — На мгновение в нем вспыхнуло желание, но он подавил его в себе: негоже мужчине быть привязанным к женской юбке; настоящий мужчина — а Конан считал себя таковым — должен действовать.