Юлий пил пиво и думал, что если он хочет застрелиться, то сегодня вечером у него есть последний шанс это сделать. Потому что завтра их всех, скорее всего, убьют.
Чем больше он думал об операции, тем больше она ему не нравилась. Сорок пять «игреков» могли легко решить любую из поставленных задач. Но только одну. Или крейсер, или склад, или космодром. Но распылять силы на поражение одновременно трех целей сразу…
Конечно, полковник Ройс решил провести красивую операцию, собираясь накрыть три вражеских объекта одним ударом. А сорок пять судов – это максимальное количество истребителей, которое можно задействовать в антитеррористической операции, не признавая ее чем-то большим и не давая общественности повода голосить о начале гражданской войны. Полковник Ройс хочет выслужиться и стать генералом. На пилотов ему, ясное дело, плевать: как-нибудь да выкрутятся, не зря же их в академии учили.
Юлий отметил, что из пятнадцати пилотов «красной» группы он был единственным капитаном и его наверняка назначат ее командиром, отчего впал в еще большую тоску. Юлий не хотел отвечать за жизни других людей. Он и свою-то собственную жизнь не мог контролировать.
Юлий не любил ответственности, хотя прекрасно понимал, что за других людей в армии не отвечают только рядовые. Однако он старался свести свою личную ответственность к минимуму. Он вел себя так, что его редко назначали командиром группы, старался пилотировать только одноместные корабли, а когда был ведущим, то рекомендовал ведомому не лезть в самое пекло, предпочитая влезать туда первым.
Похоже, что завтра ему придется отвечать не только за себя, но еще за четырнадцать человек, в том числе за Карсона и Клозе. Ой, как погано, подумал Юлий.
– Это полный идиотизм, – говорил тем временем Карсон. – Чертов крейсер можно и отпустить, от одного корабля тетрадона Империя не обеднеет. И чертов космодром тоже может подождать. Для нас главное – избавиться от этих чертовых пулеметов, этим мы и должны были заниматься. Но чертово начальство решило, что мы, лихие леталы, способны накрыть три чертовы цели разом, и завтра нам порвут наши чертовы задницы.
– У тебя очень бедный словарный запас, – заметил Клозе. – Флот во все времена держал пальму первенства в области виртуозных ругательств, но из-за таких людей, как ты, Карсон, наше лидерство может попасть под сомнение. Неужели ты не можешь подобрать других эпитетов, кроме слова «чертов»?
– Это я волнуюсь, – объяснил Карсон. – А когда я волнуюсь, я не забочусь о выборе слов.
– Зря, – нравоучительно сказал Клозе. – Правильно подобранное словцо может облегчить душу.
– Ты совсем не нервничаешь? – спросил Карсон.
– Все там будем, – сказал Клозе, неопределенно махнув рукой то ли в сторону пола, то ли в сторону барной стойки.
– Я не хотел бы торопиться, – сказал Карсон.
– Это армия, – терпеливо объяснил Клозе. – А армия славится тем, что в ней никто не может выбрать дату своей собственной смерти.
– Зато может назначить дату смерти своих подчиненных, – заметил Юлий.
– Это называется «вертикалью командования», – сказал Клозе. – Полковники и майоры указывают, когда умирать капитанам и лейтенантам, генералы и адмиралы назначают рандеву с костлявой полковникам и майорам, а император волен отправить генералов и адмиралов в пасть дьяволу в любой момент по его собственному желанию.
– Твои бы слова да контрразведчику в уши, – сказал Юлий.
– Плевать я хотел на контрразведчика, – сказал Клозе. – Если завтра мы вернемся на базу, то мы будем героями, а если нет – покойниками. Ни тех, ни других мнение контрразведки не интересует.
– Всю жизнь мечтал стать героем, – сказал Дэрринджер.
– Это армия, – сказал Клозе. – Здесь каждый может стать героем, но у большинства это получается посмертно.
– Я смотрю, ты тоже не любишь армию, – сказал Юлий.
– Я никого не люблю, – объявил Клозе. – Я – эгоист и нарцисс. Я люблю только самого себя, а на окружающих я плевать хотел. Мир безумен, и ваша армия – лишь единичный случай кретинизма в ряду всеобщего помешательства.
– Точь-в-точь то, что я сам чувствую, – сказал Юлий.
– Значит, мы понимаем друг друга, – сказал Клозе, и они пожали друг другу руки.
– Но героями мы на этой войне не станем, – сказал Юлий.
– Это еще почему? – встрепенулся Дэрринджер. Видать, ему очень хотелось стать героем.
– Во-первых, потому что это не война, а антитеррористическая операция, – сказал Юлий. – А во-вторых, чтобы стать героем, надо как минимум знать, за что ты воюешь.
– В смысле? – спросил Дэрринджер.
– Вот за что ты здесь воюешь? – спросил Юлий.
– За территориальную целостность Империи, – сказал Дэрринджер.
Клозе фыркнул.
– Чушь, – сказал Юлий. – Пропаганда для новобранцев, обычная лапша для легковерных. Сам подумай, как эти гады всерьез собираются быть независимыми от Империи, если Империя окружает их долбанную планету со всех сторон? Это ж абсурд.
– А чего они тогда воюют?
– У тебя мозги есть? – спросил Юлий.
– Где-то были, – сказал Дэрринджер.
– Так вытащи их из того места, где они у тебя находятся, и вставь их туда, где они должны быть, – посоветовал Юлий. – Все просто, как навигация в трехмерном пространстве. Война тянется уже фиг знает сколько с лишним лет. Неужели ты всерьез полагаешь, что вся военная мощь Империи не смогла бы за это время подавить сопротивление какой-то вшивой кучки повстанцев?
– Теоретически могла бы, – сказал Дэрринджер. – Ну так на деле же не смогла.
– Потому что не хотела, – сказал Юлий.
– А почему не хотела? – спросил Дэрринджер.
– Потому, что эта война кому-то выгодна.
– Кому выгодна? – спросил Дэрринджер.
– Фамилий и должностей я, извини, не знаю, – сказал Юлий. – Но любой здравомыслящий человек поймет, что эта война – лучший способ искусственно поддерживать высокие цены на тетрадон.
– Да? – удивился Дэрринджер.
– Я, конечно, идиот, – признался Клозе. – Но по сравнению с тобой я выгляжу гением. Ты не мог бы после отставки время от времени составлять мне компанию, чтобы поднять мой авторитет в глазах гражданского народонаселения?
– По-моему, ты хочешь меня обидеть, – сказал Дэрринджер.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});