— Зовсим и не смишно. Баба в господарстви завжди стане в нагоди, — пожал плечами Богдан.
Люциус обвел глазами свое войско. Кого бы еще спросить?
— Не вели казнить, вели слово молвить! — попросил Вольф.
— Молви, вор, — усмехнулся Люциус.
— Знают ли шановные паны, что такое прецедент? — спросил Вольф, повернувшись к шляхтичам.
— Не-а, — ответил Богдан.
— Знаем! Знаем! — наперебой ответили остальные душегубы.
— До сих пор было принято шляхтичам меряться силами с медведями, а черный народ травить псами. Вы что, хотите, чтобы стало наоборот?
— Что в лоб, что по лбу! — ответил Анджей.
— Не-не-не, брат Анджей, — возразил более рассудительный Кшиштоф, — Псов-то в каждой усадьбе хватает, а медведей в домашних зверинцах на всю Польшу и пяти не наберется.
— Не позволям! — Анджей оценил ситуацию, — Русского к медведю, немца к псам!
— Не позволям! Вето! — закричала толпа, размахивая саблями, — Право имеем!
В самом деле, если сегодня разрешишь травить шляхтичей собаками, то завтра могут и тебя затравить. Другое дело, когда на тебя готовы собак спустить, а ты апеллируешь к шляхетским вольностям и требуешь медведя, которого у недругов почти гарантированно нет. Этак можно и до сабли доапеллироваться, а с саблей-то с Божьей помощью и отбиться можно, и погибать не стыдно.
Чорторыльскому предложение поменять приговоры не понравилось, но он вынужден был согласиться. Ласка попытался представить, кем надо быть, чтобы переорать шляхтичей и настоять на своем. Даже батя вряд ли смог бы. Вот, Атаман вроде главный, но он и пытаться не стал.
— Что, если этот тоже не шляхтич, как тот? — спросил Богдан.
— Если одолеет медведя, значит, не грех поверить, что шляхтич, — сказал Чорторыльский, — Не одолеет — сам виноват. Назвался груздем — полезай в кузов.
Поднялась правая решетка, и из нее на арену вышел медведь. Небольшой, но совершенно настоящий. Здоровый, быстрый и опасный.
Ласка стоял посередине. От медведя бегать смысла нет. На четырех ногах бегается не в пример быстрее, чем на двух. Обхватить его за бока и задушить, как древние рыцари? Братья бы смогли. Набить морду кулаками? Толку-то. Разозлится, да и только. Оружие бы, хоть какое-нибудь.
Медведь встал на задние лапы и зарычал. Его морда возвышалась на локоть над головой доброго молодца. Ласка подскочил к медведю и что есть силы ударил кулаком под ребра. Человека такой удар бы сложил пополам, но медведь только оборвал свою речь и рухнул на все четыре лапы.
Ласка проскочил под опускающейся передней лапой, схватился за длинный медвежий мех, запрыгнул зверю на спину и перецепился за складки шкуры на шее.
Медведь взревел еще более злобно и попытался достать наездника передними лапами, то одной, то другой. Ласка вертелся вправо-влево и не давал зверю поднять сразу обе передние лапы. Как наездник он, конечно, не сильно тяжелый, но достаточно увесистый.
В очередной раз опустив переднюю лапу, чтобы не упасть, медведь встал на все четыре. Ласка соскочил, и в его цепких пальцах осталось два клока медвежьей шерсти.
— Вот тебе, вот тебе! — он запихнул шерсть в пасть медведя, увернулся от ударов передними лапами и отскочил на безопасное расстояние.
Медведь остался стоять на четырех ногах и отплевываться.
Ласка перевел дух и атаковал снова. Опять увернулся от лап и выдернул хорошие клочья свалявшегося меха с боков. По-видимому, прихватил и нормально растущие шерстины, потому что медведь аж выругался чуть ли не человеческим голосом.
Зверь бросился, но промахнулся. Ласка двигался очень быстро. Еще бросок и снова мимо. Еще бросок — и Ласка подхватил медведя за шкуру на шее и прыгнул спиной вперед вместе с ним. Прямо в бревенчатую стену. Медведь попал в нее носом, а Ласка — спиной.
— Урррр! — медведь отвалился от стены и сел на задницу.
Ласка высоко подпрыгнул и ударил нисходящим ударом нижней частью кулака в поднятый кверху нос. Медведь опрокинулся на спину, закрывая нос лапами.
Ласка оббежал медведя, присел, и заорал в ничем не прикрытое ухо:
— Ааааааа!
Медведь вскочил, но Ласка уже держал его за ухо двумя руками, и вес такой серьги оказался явно великоват для такого уязвимого места. Зверь взвизгнул, навалил кучу и сбежал за свою решетку.
— Хорош! — сказал Чорторыльский, — Ой, хорош! Верните ему его саблю, накиньте плащ и посадите ко мне за стол!
Сию минуту душегубы спустили лестницу на арену, вытащили дорогого гостя, опоясали верным боевым поясом, накинули теплый плащ, посадили за тут же освободившееся место рядом с хозяином и налили кубок вина. Анджей даже одобрительно хлопнул по плечу.
Ласка встал, почти не дрожащей рукой поднял кубок и отхлебнул больше половины. Перевел дух и допил до дна.
— Благодарствую, — сказал он, возвращая кубок на стол.
— Вот, сразу видно шляхтича и без медведей! — сказал Чорторыльский, — Быдло так не пьет. Кто на него с саблей выйдет?
— Я! Я выйду! — наперебой закричали шляхтичи.
— Я бы и сам вышел, — сказал Чорторыльский, — Но не хочу, устал. Покажи-ка саблю, гость дорогой.
Дорогой гость достал из ножен саблю, взятую с татарского мурзы. Сабля отменная. Как у королевича. Рукоять с золотым навершием, а клинок дороже всего — настоящий булат, который за тремя морями куют правоверные кузнецы для воинов Аллаха.
Люциус присмотрелся, прищурившись. Поводил рукой между глазами и саблей. Поглядел через пальцы.
— Заморский булат, как бы не индийский. Да какой хороший, посложнее египетского. Продай?
— Что с бою взято, то свято, — ответил Ласка, — Где это видано, чтобы шляхтич да последнюю саблю продал?
— Ну нет, так нет, — в другой стране могли бы поспорить, но в Польше такой ответ единственно верный и просто подтверждает статус благородного человека, — А остра ли твоя сабля?
— Когда б у вас тут нашелся шелковый платочек, показал бы я, как остра.
Платочек нашелся. Ласка подкинул его в воздух, три раза взмахнул саблей, и на стол спланировали четыре квадратика.
— А что потверже разрубит?
— Копейное древко снесет и не заметит.
— А голову?
— Да и голову. На что нужна сабля, которая голову не снесет.
— Тащите сюда немца.
Притащили Вольфа, поставили на колени.
— Снесешь голову? — спросил Чорторыльский.
— Безоружному? Связанному? Ты что, ГОСТЯ обидеть хочешь? ПАЛАЧОМ назначить?
Ласка в сердцах прокрутил в руке саблю и ударил по столу. Стол был шире, чем длина клинка и не рухнул полностью, но глиняная тарелка развалилась четко на две половинки, скатерть на половину ширины стола повисла, прорезанная, и две широкие доски из четырех, составлявших столешницу, под тяжестью выставленного угощения перекосились углом. Со стола посыпалось мясо, рыба и все на свете.
— Извини, Ласка, бес попутал, — повинился Чорторыльский, — Смотри тогда, как этого любителя прецедентов псы порвут! С медведем ему проще бы было. Хвать — и понеслась душа в преисподнюю.
Люциус не боялся гостя с саблей. Сказать, что он боялся потерять репутацию, тоже было бы неверно. Вот по пьяни совершить бесчестный поступок это то, чего допускать нельзя. Ни от себя, ни от еще кого-то. Где это видано, гостя палачу уподобить, на такое только бес попутать может.
— Слуги! Все убрать, стол сменить! Мы пока на собачек посмотрим.
Слуги радостно побежали выполнять приказание. Все, что упало на пол, шляхтичи есть не будут, даже умирая с голода. А слуги будут. И все, что было на столе, хозяин приказал сменить, а это как бы не в два раза больше, чем упало.
Вольфа бросили на арену. Не успел он встать, как левая решетка поползла вверх.
— Ату его! — заорали хозяин и его свита.
Ласка не кричал. Нет такого закона, чтобы воров казнить собаками. Одно дело на застигнутого с поличным спустить собак, другое — собаками казнить. На Руси воров вешать положено, а перед этим судить. И обязательно перед казнью исповедать и причастить, чтобы умер как человек, даже если и жил как нелюдь. Но это дома, а в чужой монастырь со своим уставом не ходят. За невиновного заступиться святое дело, а как воров казнить, пусть хозяева решают. Будь вор православным, Ласка бы настоял на соблюдении обряда, но этот немец даже не католик, а сектант-протестант. Ласка еще в немецкой слободе научился различать одних от других.