— Думаешь, они пустят меня к себе?
— Попытка не пытка. Один из моих братьев как-то жил в барсучьем городке. И ничего, ладили. А еще был у меня приятель, так он даже…
— А-лон! — позвала лиса жена. Как видно, ей не слишком нравилось, что муж так долго разговаривает с одинокой молодой лисицей.
— Удачи тебе! — пожелал на прощание лис.
— Спасибо. Наконец-то получила дельный совет. Если ничего другого не подвернется, попробую сунуться к барсукам.
Остаток дня лисица провела в поисках, на ходу подкрепляясь чем придется. В одной из канав она обнаружила ручей и утолила жажду. И на этот раз все ее усилия найти нору не увенчались успехом. К вечеру она оказалась на южной стороне леса и принялась высматривать вход в подземный барсучий городок. Под старым вязом она заметила ложбинку, расчистила лапами снег и увидела лаз. Набравшись храбрости, О-ха спустилась вниз, в темноту, и двинулась по длинному коридору. Сильный запах барсуков сразу ударил ей в нос, из ближайших спален до нее доносился шорох. Барсуков О-ха не боялась, но все же здесь, в их обиталище, ей стало как-то не по себе. Барсуки чрезвычайно сильные звери, и, если ее вторжение придется им не по нраву, они расправятся с ней в два счета. А кто знает, как они отнесутся к появлению чужачки.
Она уже дошла до конца коридора, как вдруг из темноты послышался вопрос на чужом языке, произнесенный грубым хрипловатым голосом:
— Feond oder freond?
Под землей было темно, хоть глаз коли, но лисица не нуждалась в свете, — как и всегда, она больше полагалась не на зрение, а на ощущение, которое и сама не смогла бы назвать и определить. У зверей, живущих в норах, это ощущение совершенствовалось тысячелетиями. О-ха ничего не различала в темноте, но она сразу поняла — перед ней крупный, матерый барсук-самец.
— Я лиса, — ответила она, хотя и не разобрала, о чем спрашивал барсук. — Я… У меня нет дома, и вот… Люди зарыли мою нору, и я подумала…
— Чего, чего? — пророкотал хозяин. — Людя зарыли? Э, да это лиса. Заблудилась, что ль?
— Нет, я искала ваш городок. Хотела спросить, может, у вас найдется для меня местечко? Лишняя спальня? А то мне негде жить.
— Ага, ясно. Лиса есть, норы нет, — проворчал барсук. — Места у нас полно. Хочешь здесь жить, да? Погоди тут. Спрошу у других. Пока не входи.
— Хорошо, хорошо. — О-ха вздохнула с облегчением.
Послышалось шарканье тяжелых лап, и наступила тишина. Спустя некоторое время звуки и запахи сообщили ей, что барсук вернулся. Она уже успела немного привыкнуть к чужому жилищу и чувствовала себя увереннее.
— Наши говорят, оставайся, коли хочешь. Только шуметь — ни-ни. Будешь тише воды, ниже травы. Пойдем, покажу тебе твою спальню. Это выше.
— Я так тебе признательна, — начала было лисица.
Но барсук грубовато оборвал ее:
— Пошли, пошли.
Барсук повел О-ха по коридору наверх, в отведенную ей спальню. Оказавшись в новом жилище, лисица сразу почувствовала, что здесь просторно и сухо, а на полу лежит мягкая подстилка. Прежде всего она пометила спальню, не обращая внимания на неодобрительный взгляд барсука, а потом растянулась на подстилке из травы и листьев.
Подобно всем лисам, весьма аскетичным и не требовательным в убранстве жилища, О-ха не нуждалась в такой роскоши, как подстилка, но сейчас теплая постель пришлась измученной лисице весьма кстати — глаза ее закрылись, едва голова коснулась натруженных лап. Издалека до нее донесся голос барсука:
— Выходи через верхний ход. В мой больше не лазь.
И О-ха провалилась в сон.
Наутро, не открывая глаз, она вытянула лапу, чтобы коснуться А-хо. Сквозь дрему она недоумевала, почему не чувствует его запаха. Недоумение возросло, когда она поняла, что лежит в незнакомой норе.
— А-хо! — испуганным шепотом позвала она.
Где же он? Может, спозаранку отправился на охоту, чтобы порадовать ее кроликом или каким-нибудь другим лакомством? Но почему тогда она не ощущает запаха его меток? Почему бесследно улетучился аромат его теплого, сонного тела?
И куда она попала? Что это за нора?
Растерянная, сбитая с толку, лисица принялась обшаривать нору в поисках мужа — ей казалось, она все еще спит и видит страшный сон. Будь здесь А-хо, он сразу разогнал бы этот кошмар.
И вдруг она вспомнила все, что случилось за эти два дня: охота, разрытая нора, лисий дух, мертвое тело А-хо, висящее на изгороди. А-хо больше нет. Он никогда не вернется. И чувство утраты, более острое, чем раньше, пронзило ее. Тоска навалилась такой тяжестью, что у лисицы перехватило дыхание. Страдания души во много раз мучительнее, чем самая сильная телесная боль. Против этих страданий нет никаких лекарств, кроме времени. Тому, кто сражен печалью, она кажется неизбывной. Тоска парализует дух, лишает сил. Тело живет, двигается, но дух, сломленный отчаянием и безнадежностью, застывает в изнеможении.
Весь долгий вчерашний день лисица бродила по лесу, ни на секунду не забывая о смерти А-хо, ни на секунду не отдыхая от саднящей боли. Но забыть о своей потере и вдруг, проснувшись, вспомнить о ней, пережить заново было еще страшнее. Она знала — ей предстоит еще много, много подобных томительных пробуждений, ей показалось, что мучения ее будут длиться вечно и не ослабеют никогда, сколько бы зим и лет ни минуло.
С тяжелым сердцем она отыскала коридор, которым вчера провел ее барсук, и уже собиралась двинуться наверх, как вдруг на ум ей пришло предостережение хозяина. Этот путь ей запрещено использовать. В дальнем конце спальни оказалось еще одно, более узкое отверстие; протиснувшись в него, О-ха оказалась в длинном коридоре, куда не выходили другие спальни. Она выбралась из барсучьего городка и в последний раз отправилась к гиблому месту, где оборвалась жизнь А-хо. О-ха решила больше не возвращаться сюда: вновь и вновь пересекая тропу смерти, лишь попусту растравляешь себя. К тому же это опасно. А ей надо беречь своих будущих детенышей, ее долг перед ними важнее всего, важнее тоски и печали.
Поселившись в барсучьей колонии, О-ха старалась сталкиваться с хозяевами как можно меньше, да и те явно не горели желанием общаться со своей соседкой. Встречаясь с барсуками, она приветливо кивала и здоровалась, и на этом все общение кончалось. Но как-то вечером, когда О-ха собиралась на ночной промысел, в ее спальню просунулся барсук — тот самый, что позволил ей жить в городке. Она уже знала, его зовут Гар.
— Пришел узнать, как ты? — произнес он, поудобнее устраиваясь на полу.
— Хорошо, — ответила лисица. — Правда, мне немного одиноко.
— Ясно, ясно. С лисом твоим случилось неладное. Я помню. Уж эти мне людя! — И в подтверждение своего нелестного мнения о человеческой породе барсук громко щелкнул зубами. — Мы, барсуки, их не трогаем. Зла им не делаем. А они как-то подослали сюда пса. Так, слабак, недомерок. Я ему задал — ха! — И Гар обнажил свои устрашающие клыки.