Читать интересную книгу Империя под ударом. Взорванный век - Игорь Шприц

— Не умел или не хотел?

— У вас еврейская голова! В роду, не дай Бог, не было ли евреев?

— Вроде бы нет.

Путиловский не стал вносить это в протокол.

— Бывает. Так вот, Гриша не умел и, значит, не хотел. Люди никогда не хотят делать то, чего они не умеют делать!

А вот это Путиловский занес в протокол — так, для памяти. Тем временем Певзнер продолжал:

— И вот Гриша стал учить всех, включая Иосифа…

— Иосиф — ваш сын?

— Да! Но только вы его никуда не пишите! Мальчик тут ни при чем! Гриша стал всех учить, что богатые у бедных отобрали все деньги! Вы только послушайте: богатые, у которых денег куры не клюют! забрали все деньги у бедных, у которых денег никогда не было! Ну, как вам это понравится?

Действительно, Путиловскому это не нравилось. Маркса он читал, но взглядов его не разделял совершенно.

— И когда я его спросил, что мне делать со своими деньгами — оставлять детям или все раздать голодранцам, этот шлемазл говорит: «Надо отдавать! А не то мы все возьмем силой!». «Попробуй», сказал я ему и показал на дверь. Ребекка так плакала, так плакала. Но Двойра сказала: «Молодец!»

Путиловский написал на листке: «Гершуни» и поставил восклицательный знак. Это уже дело Охранного отделения.

— А Викентьев?

— Ха! Тут дело было швах с самого начала! Он начал воровать у меня по мелочам с первого дня. Воровал спирт, марганцовку, желатин, селитру, касторку… воровал все, что видел. Я его заподозрил, но госпожа Максимовская к нему неровно дышала и уговорила меня подождать! Мальчик химик, ему интересно. Что, спросил я ее, воровать ему у меня интересно? Нет, говорит она, он опыты делает. Что да, то да — химик он от Бога. Все мог с первого раза. Но и вор он был от Бога. Господи, прости меня, грешного! Когда он украл весь мой нитроглицерин…

— Что‑что? — не успел записать Путиловский.

— Нитроглицерин. Это сердечное. Мои нервы не выдержали, я посоветовался с Двойрой, и та сказала «Ша!». А если моя Двойра скажет «Ша!», так я вам не позавидую. И я его уволил без выходного. Что было, что было! Такой базар! Хорошо, околоточный зашел погреться. «Вы, — кричит, — не подозреваете, чем все это для вас обернется! У меня связи!» У меня тоже связи — я так ему сказал, показал на околоточного, а потом на дверь.

— И все?

— Что все?

— Больше вы его не видели?

— Почему не видел? Еще как видел! На Невском. В экипаже! Под ручку с Максимовской. Но она тут при чем? Женщина слабая, а он красавчик. Отбил ее у провизора, тот очень переживал.

Путиловский записал все сказанное, откинулся в кресле, сделал паузу и с трудом выговорил:

— Провизор сегодня утром скончался в военно–морском госпитале.

Певзнер перекрестился, помолчал минуту, переживая сказанное, потом погладил себя по крепкой лысине:

— Ловко вы меня с морфием обошли…

— Распишитесь, пожалуйста. — Путиловский придвинул Певзнеру листы протокола. — У него остались родные похоронить?

— Никого. Я сам все сделаю. Вы что, Певзнера за человека не считаете? Хозяин должен хоронить работника. Он мое добро защищал. Господи, что делается на белом свете! Я вот что вам скажу: как век встретишь, так и проживешь. Чую, ой чую, плохо я его проживу…

Путиловский встал и проводил Певзнера до двери, что Певзнер оценил по достоинству:

— Вы умный человек! Я вижу…

— Спасибо за комплимент. До свидания. Мой поклон Двойре… э–э-э?

— Исааковне.

— Двойре Исааковне и Ребекке Исидоровне.

— Обязательно передам. Да, господин Путиловский… если морфий всплывет… всякое бывает… у меня влиятельнейший клиент! — и Певзнер многозначительно ткнул пальцем в небо. — Не могу даже имени произнести! У него такие слабые нервы! Как нитки. И ему прописали уколы… морфия… Вы меня понимаете? Я услуг не забываю, — и с этими словами Певзнер церемонно раскланялся.

* * *

Евграфий Петрович проверил все визитки из аптечной чаши. Меньшая часть из них принадлежала высокопоставленным клиентам Певзнера, которые, согласно стародавним агентурным данным, пользовались аптекой как источником успокоения нервов с помощью сильнодействующих средств. К каковым принадлежал и морфий.

Вторую половину клиентов, а вернее, клиенток можно было описать одним словом — кокотки. Но Евграфий Петрович такого слова не знал, поэтому обозначил их просто: «ж. б.», желтобилетницы. Хотя дамы эти к социальному слою желтобилетниц если и принадлежали, то только в начале своей успешной карьеры. Они покупали у Певзнера парижские косметические средства, а также лекарства от болезней, обусловленных промискуитетом, то есть беспорядочной половой жизнью. Этих слов Медянников тоже не знал, потому только сплюнул от греха подальше.

Но вот визитка, найденная на полу, не принадлежала никому. То есть на ней было написано: «Агеев Владимир Семенович, коммивояжер$1 — и дан адрес меблированных комнат. Однако Агеева никто из самых опытных филеров не знал и в адресных книгах таковой не значился. Поэтому, прихватив Батько и двух городовых, Медянников лично отправился посмотреть на этого Агеева, чуя нутром, что личность эта сама по себе интересная.

Предчувствие его не обмануло. Дрожащая от испуга владелица комнат, одетая в несвежий китайский халат с драконами, повела Медянникова на третий этаж. Войдя в коридор, Медянников одного городового оставил у лестницы, второго у двери, велев всех выбегающих оттуда хватать и не пущать.

Сам он, поставив Батько с револьвером наготове за собой, пошептал на ухо владелице, и та поднесла руку к двери. Поскольку рука дрожала крупной дрожью, то стук в дверь вышел замечательно правдоподобным — дробным и нетерпеливым.

— Владимир Семенович… — проблеяла владелица. — Владимир Семенович!

Дверь отворилась, и на пороге возник заспанный Топаз в домашнем халате. В коридоре было темновато, поэтому гостей он сразу не распознал.

— О! — не скрывая радости, вскричал Медянников. — Топаз! А мы к тебе в гости. Не ждал, голубчик?

Агеев попытался захлопнуть дверь, но тщетно. Медянников уже вставил в щель свою богатырскую ногу. Топаз исчез внутри комнаты, за ним кинулись Медянников и Батько.

Послышался шум падающей мебели, истошный женский визг, звуки оплеух и зуботычин. Хозяйка застыла столбом и только быстро–быстро крестилась, думая об убытках, которых с каждой секундой становилось все больше и больше.

Из других комнат высунулись несколько колоритных физиономий каторжного пошиба, но, увидев городовых, быстро спрятались. Медянников и Батько вывели Топаза, руки которого были связаны кожаными вязками. Из носа Топаза обильно шла кровь.

Медянников на ходу преподавал ему уроки гостеприимства:

— Плохо ты, браток, старых друзей встречаешь!

— Отпусти, Евграфий Петрович… Чистый я, — сипел Топаз.

— Яко невинный агнец. Давай–давай! Ишь, барин…

— За что, Евграфий Петрович? Христом Богом, невиноватый я, — не сдавался Топаз. Он все еще надеялся, что случайно попал в облаву.

Но эти слабые надежды были сразу разбиты Медянниковым:

— Визитки по аптекам раздает. Давно ль ты стал Агеевым, Топаз?

— Заложил кто? — дернулся Топаз.

— А то! Дурак, а не повезло.

— Убью гада!

Топаз обмяк в руках городовых. Медянников с интересом наклонился к нему и заботливо вытер тряпочкой кровь с лица:

— Которого?

Но Топаз промолчал. Медянников спрятал за пазуху револьвер.

— Батько! Головой отвечаешь! В участок его! — и двинул Топаза по спине. — Пошел ровно, скотина! Мужик в аптеке помер! Теперь кровь на тебе, душегубец.

— Врешь! Врешь, Петрович! Я не убивал! Не убивал я! — распаляясь, кричал на весь дом Топаз, отчего хозяйка совсем потеряла голову и стала крестить все комнаты, заново освящая свое доходное, но испоганенное чьей‑то смертью место.

ГЛАВА 4

ПОБЕГ ТОПАЗА

Сергей Эрастович Зволянский, директор Департамента полиции, откинувшись в кресло, в упор смотрел на следователя Путиловского. Тот, однако, под строгим взглядом начальства ничуть не тушевался, а, сидя с прямой спиной на стуле, так же спокойно смотрел в глаза Сергею Эрастовичу. Это вызывало у начальства вполне понятное раздражение. Начальство можно и должно «есть глазами», но тогда подчиненное лицо обязано выражать плохо скрываемую радость и немедленную готовность к действию при виде лица начальствующего. Ни того, ни другого при внимательном рассмотрении на подчиненном лице Путиловского обнаружено не было.

Списав такое поведение на пагубное влияние новогодних праздников (а у Сергея Эрастовича со вчерашнего головка слегка потрескивала), Зволянский отвел строгий взгляд и попытался охватить ситуацию с разбоем в аптеке г–на Певзнера в целом… но не охватил.

— Итак… — поморщился Зволянский. — Подозреваемый Викентьев Алексей. Кто таков?