Читать интересную книгу Дау, Кентавр и другие - И. Халатников

С этой идеей я пошел к Ландау. В это время у него нахо­дился А.И.Ахиезер, который заметил: «Если захотят вернуть институт Капице, вернут и без письма». Ландау посоветовался со своим другом Аретмием Алиханьяном, который мою идею поддержал, и мы с Ландау составили такое письмо, а сбором подписей занимался я вместе с Алексеем Абрикосовым. Мы объезжали академиков, членов-корреспондентов, известных физиков. Письмо подписали А.И. Алиханов, А.И. Алиханьян, Н.Н. Андреев, Л.А. Арцимович, Л.Д. Ландау, Г.С. Ландсберг, М.А. Леонтович, П.Н. Лукирский, Н.Н. Семенов, И.Е. Тамм, А.И. Шальников, А.В. Шубников. Всего 12 человек. Мы не обращались к А.П. Александрову, это было бы бестактно. Толь­ко один человек отказался подписать — И.К. Кикоин. Он ска­зал те же самые слова, что и А.И. Ахиезер: «Если решат вер­нуть институт, то сделают это и без нашего письма». Это был единственный случай отказа.

Мне особенно запомнилась реакция А.В. Шубникова. Это ' был наш известный кристаллограф, классик, человек сдержан­ный, несколько суховатый. Мне с ним прежде не приходилось сталкиваться, мы были разных поколений, но сообщество физиков тогда не было таким большим, как сейчас, так что обо мне он что-то слышал и принял меня очень любезно. Не­медленно подписал письмо, только спросил: «А кто еще под­пишет?» И аккуратненько занес в свою записную книжку все имена. Это была естественная реакция хорошо организован­ного, может быть немного педантичного человека.

Письмо за подписью 12 физиков мы с Абрикосовым отвез­ли и в приемную Совета Министров, и в приемную ЦК КПСС. Оно произвело должное впечатление. Вскоре, по-видимому, состоялось еще одно заседание Президиума ЦК и была созда­на согласительная комиссия, потому что голоса на том заседа­нии, как нам стало известно, разделились примерно поровну.

Я думаю, что Хрущев и Маленков в душе сочувствовали идее возвращения института Капице, но была оппозиция со сторо­ны группы Малышева и Первухина.

Согласительная комиссия в конце концов решила: Институт физических проблем возвратить Капице, а те лаборатории, ко­торые были тесно связаны с деятельностью Министерства сред­него машиностроения, передать другим институтам. Лаборато­рия с ускорителем Ван-де-Граафа была передана Курчатовскому институту, а теоретическая лаборатория, которую я в то время возглавлял, в Институт прикладной математики, директором которого был М.В. Келдыш. Таким образом, вопрос об основ­ном препятствии — теоретической лаборатории с вычислитель­ным центром — был решен, и П.Л. вернулся в институт.

В Институте прикладной математики я провел всего пол го­да. Для меня уход из ИФП был личной трагедией. Связь с Лан­дау я, естественно, мог поддерживать, не в том дело. Я привык к обстановке этого уникального учреждения. К тому же место для физика в математическом институте найти было нелегко...

Я пожаловался на свою судьбу И.В. Курчатову, который от­носился ко мне с симпатией, сказал ему, что не нахожу себе места в математическом институте. Он пообещал: «Я тебя за­беру к себе». (Он ко многим обращался на «ты».) И действи­тельно, появилось распоряжение по Академии наук о перево­де моей группы, без математиков, в Институт Курчатова, даже было выделено помещение в корпусе у Л.А. Арцимовича.

Однако я не спешил перебираться. Дело в том, что к этому времени в работе, связанной с атомным оружием, интересных проблем для физиков уже не осталось. Основные физические вопросы были давно решены, работа становилась все более и более рутинной. Я подождал месяц или два — никого, вижу, судьба моя не волнует — и тогда я решился и написал А.П. Завенягину, министру среднего машиностроения, что как физик я сделал все, что мог, и не вижу, чем могу быть полезен атом­ной программе. Вскоре мне разрешили вернуться в Институт физических проблем.

С высокой должности заведующего лабораторией я пришел в ИФП на должность старшего научного сотрудника, потеряв почти ползарплаты, и был при этом совершенно счастлив, что могу вернуться в свой институт и снова работать рядом с Лан­дау и Капицей.

Сложный период жизни П.Л. Капицы с 1946-го по 1954-й г. даже среди его близких друзей, пытавшихся проанализировать события тех дней, не находил однозначного объяснения. Не всегда удавалось при этом, что называется, свести концы с концами. Выше я попытался дать свою версию, как мне ка­жется, логически непротиворечивую.

Анна Алексеевна Капица, любезно ознакомившаяся с руко­писью, сделала замечание, которое я, с ее разрешения, приведу:

«П.Л., а также мой отец (академик Алексей Николаевич Кры­лов), власть терпели, как терпели силы природы — дождь, бури, землетрясения и пр. Силы природы не уважают, но с ними живут...»

К замечаниям Анны Алексеевны, сыгравшей важнейшую роль в жизни П.Л., а иногда, по-видимому, определяющую в приня­тии решений, необходимо отнестись самым внимательным об­разом. В ее подходе акцент отличается от моего. Можно ли, отталкиваясь от этого акцента, связать логически факты жизни и поступки П.Л. этого периода? Капица был яркой и противо­речивой личностью, Сталкиваясь с ярким явлением, каждый видит его по-своему, а иногда даже видит то, что хочет увидеть.

Капица, Ландау и Гамов

Имена Ландау и Капицы связаны тесно в науке и жизни. Вначале при организации Института физических проблем П.Л. Ка­пица сделал предложение возглавить теоротдел известному немецкому физику Максу Борну, который после эмиграции из фашистской Германии искал себе место для постоянной работы. В конце концов М. Борн получил кафедру в Эдинбур­ге, а Капица предложил возглавить этот отдел Ландау. В 1937 г. Ландау переехал в Москву и с тех пор до конца своей жизни возглавлял теоротдел ИФП. Именно здесь Капица открыл сверхтекучесть гелия, а Ландау создал теорию этого фунда­ментального явления. За эту работу ему в 1962 г., уже после трагической автомобильной аварии, была присуждена Нобе­левская премия по физике. Исследование сверхтекучести на­всегда связало имена Ландау и Капицы. Нельзя, однако, ска­зать, что между ними были близкие отношения. Со стороны Ландау это было уважительное отношение младшего к стар­шему. Он постоянно помнил, о том, что Капица освободил его в 1939 г. из заточения в Лубянской тюрьме. Капица не был особенно деликатным человеком и иногда отпускал грубые шутки если не в адрес Ландау, то в адрес теоретиков вообще.

Ландау считал Капицу великим организатором науки. Но был также и второй великий организатор — Артемий Исаако­вич Алиханьян. С ним (Артюшей) Ландау связывала долгая дружба, Артюша был посвящен во все дела Дау и был его по­стоянным советчиком.

Здесь мне хочется рассказать об одном человеке, также вы­дающемся физике-теоретике, судьба которого в свое время была тесно связана с судьбами Ландау и Капицы.

Георгий Антонович Гамов оставил яркий, сверкающий след в современной науке. В связи с непростой историей его жизни он известен на Родине в меньшей степени, чем того заслуживает. Я считаю, что любая страна должна знать своих героев. Георгий Гамов — русский человек, научными достижениями которого его страна может с полным основанием гордиться.

Гамов родился в Одессе четвертого марта 1904 г. Он вырос в интеллигентной семье. Окончил в Одессе гимназию, после чего поступил в Ленинграде в университет, после окончания которого остался там же, в физико-математическом Институ­те. В то время там собрался кружок очень талантливых физиков-теоретиков. В него входили Л. Ландау, М. Бронштейн, Д. Иваненко, а возглавлял эту команду Владимир Фок. В этом кружке было принято называть друг друга не по именам, а сокращенными прозвищами. Именно там Ландау стал Дау, Бронштейн — Аббат, Иваненко — Димус, а Гамов — Джонни.

А клубом для их сборищ стала квартира молодой поэтессы Жени Каннегисер, сестры Леонида Каннегисера, убившего в 1918 г. председателя ЧК М.С. Урицкого. Вся компания соби­ралась у нее, вечера заполнялись шутками, музыкой, чтением стихов. В какой-то момент туда был приведен молодой анг­лийский физик Руди Пайерлс. И вскоре Женя стала его же­ной. Когда Руди Пайерлс стал сэром Руди, она превратилась в леди Пайерлс. Пайерлс был руководителем теоретического отдела лаборатории Лос-Аламос. Известный шпион Клаус Фукс, выдавший нашей стране наиболее ценные секреты атомной бомбы, был ближайшим его сотрудником. В 1968 г., во время моего визита в Англию, Женя мне рассказала, что они с му­жем, сэром Руди, каждое воскресенье навещают Фукса в английской тюрьме. Следует отметить, что Фукс был убежден­ный антифашист и передавал информацию в Советский Союз совершенно бескорыстно.

Вернемся к Гамову. В ранние годы самостоятельной жизни он очень нуждался, семья ему помочь не могла. В лаборатории артиллерийской школы, где он тогда работал, ему выдали ши­нель, так как он был плохо одет. К тому же он всегда был голоден, и спасал его командирский паек, который ему там же и выделили. В дальнейшем он гордился тем, что его кормили как командира полка и даже написал об этом в своей биогра­фии, назвавшись в шутку «полковником». Позже в Америке у него были из-за этого сложности. «Полковник» красной ар­мии не мог в США получить допуск к секретной работе в атом­ном проекте.