Критика «децистов» оставалась «не вполне определенной» именно потому, что их группа возникла в то время, когда большевистская партия и революция еще оставались живыми силами, и в этих условиях всякая критика партии неизбежно выливалась в призывы к большей демократии, большему равенству в партийных рядах и т. п. Иными словами, критиковалась преимущественно организационная практика, а вопросы базисных политических принципов не затрагивались.
Многие из «демократических централистов» участвовали также в «военной оппозиции», возникшей на короткое время в марте 1919 года. Потребности Гражданской войны вынудили большевиков создать централизованные вооруженные силы, Красную армию, состоявшую не только из рабочих, но и из мобилизованных крестьян и представителей других слоев населения. Очень быстро эта армия начала соответствовать иерархической схеме, установившейся в государственном аппарате. От выборов офицеров вскоре отказались как от «политически бесцельной, а технически нецелесообразной» практики (Троцкий Л.Д. Труд, дисциплина и порядок. 1918). Были восстановлены смертная казнь за неповиновение приказам на фронте, отдание чести и особые формы обращения к вышестоящим, а также упрочены иерархические различия, особенно с назначением на высшие армейские командные посты бывших царских офицеров.
«Военная оппозиция», глашатаем которой был Владимир Смирнов, выступала против тенденции построения Красной армии по образцу типично буржуазной. Оппозиционеры не противились формированию Красной армии как таковой и привлечению «военспецов», но критиковали углубление в вооруженных силах неравенства и чрезмерное ужесточение воинской дисциплины, стремясь подчинить военное строительство принципам, которые не расходились бы с общеполитическими установками большевиков. Обвинения в адрес «военной оппозиции», выдвигавшиеся партийным руководством – будто бы она желает разрушить армию, заменив ее системой партизанских отрядов, более приспособленных к крестьянской войне, -были несправедливы: как и во многих других случаях, большевистские вожди видели единственную альтернативу своей «пролетарской государственной организации» в мелкобуржуазной, анархической децентрализации. В действительности же они сами очень часто путали буржуазные формы иерархической централизации с пролетарским централизмом, основанном на самодисциплине и сознательности. В конце концов, требования «военной оппозиции» были отвергнуты, и группа тотчас распалась. А иерархическая структура Красной армии облегчила впоследствии, начиная с 1921 г., ее использование для подавления пролетариата (заводские красногвардейские отряды были расформированы).
Несмотря на то, что в годы Гражданской войны внутри Коммунистической партии постоянно действовали оппозиционные течения, необходимость единства перед лицом воинствующей контрреволюции сплачивала ряды самой партии, рабочего класса и тех социальных слоев, которые поддерживали советский режим против белых. В этот период внутренние противоречия режима, как правило, не выступали наружу – но как только вооруженный конфликт прекратился, и перед властями встала задача восстановления разоренной страны, они не замедлили проявиться. Общественные разногласия относительно дальнейших шагов советского режима нашли выражение в 1920-1921 гг. в крестьянских восстаниях, недовольстве на флоте, забастовках рабочих в Москве и Петрограде. Кульминацией этих событий стало рабочее восстание в Кронштадте в марте 1921 г. Эти антагонизмы не могли не отразиться и в самой партии, где в критический период 1920- 1921 гг. возникла группа «Рабочей оппозиции», ставшая основным очагом политического недовольства среди большевиков.
«РАБОЧАЯ ОППОЗИЦИЯ»
X съезд РКП(б) в марте 1921 года в РКП стал ареной внутрипартийной дискуссии, которая все более обострялась после окончания Гражданской войны – дискуссии по профсоюзному вопросу. На вид это был спор о роли профсоюзов при диктатуре пролетариата, но фактически в нем нашли отражение более глубокие проблемы, связанные с выбором путей развития советского режима и касавшиеся характера его отношений с рабочим классом.
По данному вопросу в партии существовало три позиции: Троцкого, который выступал за полную интеграцию профсоюзов в «рабочее государство», где их задачей стало бы стимулирование производительности труда; Ленина, по мнению которого профсоюзы по-прежнему должны были действовать как органы зашиты рабочего класса, даже от «рабочего государства», которое, как он подчеркивал, являлось в действительности «рабочим и крестьянским государством», страдавшим от «бюрократических деформаций»; и, наконец, точка зрения «Рабочей оппозиции», которая предлагала передать управление производством профсоюзам, независимым от Советского государства. И хотя дискуссия в целом концентрировалась не на самых главным проблемах, стоявших тогда перед коммунистами и пролетариатом, выступления в ней «Рабочей оппозиции» отражали, пусть смутно и непоследовательно, неприятие рабочим классом бюрократических и военных методов, все более присущих режиму, а также надежды на то, что теперь, после окончания войны, ситуация изменится.
Лидерами «Рабочей оппозиции» были, главным образом, представители профсоюзного аппарата, однако она имела значительную поддержку среди рабочих юго-востока европейской части России и Москвы; особой популярностью ее линия пользовалась у рабочих-металлистов, и два видных руководителя оппозиции, А. Шляпников и С. Медведев, являлись выходцами именно из их рядов. Однако наибольшую известность в качестве лидера этого течения получила Александра Коллонтай, автор программной брошюры «Рабочая оппозиция», в которой развивались идеи, изложенные в тезисах группы «Задачи профессиональных союзов (к X съезду партии)». В работе Коллонтай зримо отразились все сильные и слабые стороны ее группы. Брошюра начинается с утверждения:
«Рабочая оппозиция родилась из недр промышленного пролетариата Советской России,... ее взрастили не только каторжные условия жизни и труда семимиллионного промышленного пролетариата, ноя ряд отклонений, качаний, противоречий и прямо уклонений нашей советской политики от четких, ясных, классово выдержанных принципов коммунистической программы.»
Далее Коллонтай отмечает тяжелейшее экономическое положение советского режима после Гражданской войны, обращая внимание нарост бюрократического слоя, происходящего не из рабочего класса, а из интеллигенции, крестьянства, остатков старой буржуазии и др. Этот слой все более доминирует в советском аппарате и в самой партии, способствуя распространению карьеризма и слепого пренебрежения к интересам пролетариата. По мнению Рабочей оппозиции, советское государство само по себе является не чисто пролетарским органом, а неоднородным институтом, вынужденным поддерживать равновесие между различными классами и слоями российского общества. Коллонтай настаивает на том, что гарантия сохранения революцией верности изначальным целям – не в передаче руководства технократам-не-пролетариям и социально неоднородным государственным органам, а в самодеятельности и творческой силе самих рабочих масс:
«Но именно это-то простое и ясное для каждого рабочего-практика положение и упускается из виду нашими верхами. Коммунизм нельзя декретировать. Его можно лишь творить живым исканием, временами ошибками, но творчеством самого рабочего класса».
Эти общие выводы «Рабочей оппозиции» отличались существенной глубиной во многих аспектах, однако группа оказалась не способна продвинуться дальше самых общих правильных суждений. Ее конкретные предложения, направленные на разрешение кризиса революции, основывались на ряде ложных концепций, что свидетельствовало о трагичности тупика, в котором находился российский пролетариат в то время.
В представлении «Рабочей оппозиции» органами выражения подлинных интересов пролетариата являлись профсоюзы, призванные выполнить задачу построения коммунизма:
«Рабочая оппозиция признает профсоюзы управителями и созидателями коммунистического хозяйства...»
Таким образом, в то самое время, когда левые коммунисты Германии, Голландии и других стран обличали профсоюзы, видя в них основные препятствия для пролетарской революции, российские левые превозносили их в качестве потенциальных органов коммунистического переустройства! Революционерам в России, по-видимому, нелегко было осознать, что в эпоху упадка капитализма профсоюзы уже не могут играть никакой позитивной роли для пролетариата. Хотя возникновение фабзавкомов и советов в 1917 году возвестило смерть профсоюзов как органов рабочей борьбы, ни одна из левых групп в России по-настоящему этого не поняла–ни до, ни после 1921 года. К тому моменту, как «Рабочая оппозиция» обнаружила в профсоюзах основную опору революции, подлинные органы революционной борьбы – фабзавкомы и советы –уже были выхолощены. Более того, именно интеграция в профсоюзные структуры погубила фабзавкомы как классовые органы в период после 1918 года. Переход решающей власти в руки профсоюзов, несмотря на добрые намерения защитников этой идеи, никоим образом не вернул бы российский пролетариат в положение господствующего класса. Даже если бы подобный проект реализовался, он означал бы просто передачу власти от одной государственной структуры к другой.