-- Что с вами, Акрам Галиевич? -- кокетливо спросила ханум.-- Вы знаете, чего я в жизни до смерти боюсь, так это пьяных мужчин. О, пьющий мужчина -- это социальное зло нашего времени,-- загорячилась она. -- Как я ненавижу их! Дали бы мне власть -- я бы всех их в Сибирь, на каторгу, они бы у меня живо протрезвели! -- И, спохватившись, добавила чуть мягче: --Наверное, в этом отчасти виноваты и мы, женщины. Конечно, я не имею в виду себя -- с пьющим мужчиной я и разговаривать бы не стала, хватит, натерпелась...
Протрезвел ли от этих слов Акрам-абзы? Нет, не совсем, шатало его по-прежнему. Но и пьяный он чутко уловил: вот где она, спасительная соломинка! Забрезжил реальный шанс обрести независимость, освободить свою шею от еще не накинутого, но уже маячившего у лица ошейника.
Он собрал силы, насколько это было возможно, и, как ему показалось, галантно подвел ханум к столу, а затем произнес немыслимо цветистый тост, которому позавидовал бы грузинский тамада и прочие краснобаи. Наверное, не нашлось бы женщины, устоявшей перед таким тостом. В него Акрам-абзы вложил все свое вдохновение, красноречие, душу, всю лесть, на какую был способен, это был его шанс -- нужно было хватить еще стаканчик.
Хоть и наслышалась Назифа-ханум немало красивых слов в свой адрес, все равно приятно слышать их и в провинциальной редакции, а Акрам Галиевич постарался. Упиваясь сладкими хвалебными речами, ханум потеряла бдительность и не заметила, как Акрам Галиевич наполнил себе бокал до краев. Да и кто же во время такого тоста одергивать станет?
Минорное танго сменили на более жизнерадостные ритмы, но танцевать Акраму-абзы становилось все труднее -- ноги держали плохо и совсем не слушались хозяина. Снова сели за стол. Водка кончилась, и Акрам-абзы, налив себе шампанского, выпил без всякого тоста, даже из вежливости не предложив бокал ханум.
-- Что с вами, Акрам Галиевич? -- спросила Назифа-ханум с явной тревогой на лице и в голосе.
-- А-а-а,-- махнул безнадежно рукой Акрам-абзы,-- чувствую, запой начинается. Теперь меня не удержать: пока не выпью все, что в доме и у соседей, не остановлюсь,-- и хватил залпом еще один бокал шампанского.
-- Какой запой? Надеюсь, вы шутите, Акрам Галиевич? - в глазах гостьи плясали огоньки недовольства и страха. - Еще этого мне не хватало...
И тут Акрам-абзы неожиданно для себя заплакал навзрыд, самыми настоящими слезами,-- так ему стало жаль себя на самом деле. Он подошел к Назифе-ханум и хотел картинно встать на колени, но галантность не получилась, и он мешком свалился к ногам Аглямовой, которая уже с некоторой брезгливостью глядела на хозяина дома.
-- Прости, голубка моя ясная, пью я, пью,-- заговорил сквозь слезы и рыдания Акрам-абзы, крепко обхватив ханум за талию.-- Но я тихий алкоголик, тихий, и никому нет вреда от моей беды. В год раза три меня заносит, не более. Как на духу клянусь: брошу пить, только не оставляй меня, радость моя...
Акрам-абзы плакал и бормотал из последних сил какие-то красивые слова и клятвы, в основном почерпнутые из писем "Белочки". Было там и про камин, и про бархатный халат, который он обещал непременно купить...
Назифа-ханум пыталась вырваться, но нотариус держал ее крепко, потому что боялся упасть. Улучив момент, когда Сабиров попытался вытереть слезы, она оттолкнула его и отбежала к окну.
-- Подлец! Подлец! Подлец! -- закричала ханум так громко, что ее услышали, наверное, у Беркутбаевых.-- И газета хороша! Печатает без разбору каждого алкаша. Тоже мне "человек безупречной репутации"! Подала бы в суд, да связываться неохота... Нет, ноги моей здесь не будет! Стану я жизнь губить на алкаша...
-- Не оставляй меня,-- жалобно попросил растянувшийся на полу Акрам-абзы. - Пропаду я без тебя...
-- Много хочешь! -- зло ответила Назифа-ханум и, перешагнув через него, вышла из комнаты.
Проснулся Акрам-абзы поздно. В комнате горел свет, хотя в окно било яркое утреннее солнце. С трудом поднялся с того места, где упал к ногам ханум. И где проспал всю ночь без всяких сновидений.
Болели бока, трещала голова, но это мало беспокоило Акрама-абзы. Он прошел мимо неубранного стола и с опаской толкнул дверь комнаты, куда определил Назифу-ханум. В комнате царил беспорядок, постель была не убрана, но ханум не было. Не было видно и ее вещей. Нотариус поискал взглядом записку, письмо, но ничего не попалось на глаза... Сбежала, ей-богу сбежала и следов не осталось.
-- Хвала Аллаху! - громко сказал Акрам-абзы и счастливо улыбнулся, даже полегчало сразу, забыл и про бока и про головную боль.
Выйдя во двор, он сладко потянулся -- жизнь показалась ему такой прекрасной! Потом умылся во дворе у колонки, поставил самовар и принялся убирать следы вчерашнего застолья. Воскресенье он провел с большой пользой для себя и для дома, и, заканчивая дела, твердо знал, как ему поступить.
В понедельник утром, по пути на работу, заглянул на почту и протянул телеграфистке загодя заготовленную телеграмму. Молодая, незнакомая Акраму-абзы телеграфистка -- практикантка, наверное,-- растерялась:
-- Срочная? А у меня как раз аппарат барахлит. Не знаю, как быть... Я сейчас у заведующей спрошу...
На ее зов появилась Светлана Трофимовна, поздоровалась приветливо:
-- Акрам Галиевич, добрый день. Что за срочность с утра?
-- Да вот хотел телеграмму отбить, и непременно срочную, с уведомлением о вручении... - твердо сказал нотариус.
"Убедительно прошу аннулировать мое брачное объявление, ибо я твердо решил жениться на местной женщине. Прошу извинения у всех, кого побеспокоил своим опрометчивым и необдуманным поступком",-- вслух прочитала Светлана Трофимовна, и, улыбнувшись, заверила: -- Не беспокойтесь, Акрам Галиевич, я сама сейчас же по телефону передам ее в город, и там отобьют срочную в газету.
Акрам-абзы виновато смотрел на Светлану Трофимовну и почему-то не решался сделать шаг из почты. Видя растерянность нотариуса, Светлана Трофимовна вышла его проводить. Когда они вышли на крыльцо, Акрам-абзы вдруг спросил ни с того ни с сего:
-- А помнишь, я когда-то провожал тебя с танцев, Светлана?
Светлана Трофимовна грустно улыбнулась и тихо ответила:
-- Конечно, помню, Акрам...
1983 г., Ялта