Читать интересную книгу Когда цветут камни - Иван Падерин

— Вперед! Вперед! Вперед!.. — кричали командиры.

Оживали все новые и новые пулеметные точки противника, и атака захлебнулась. Роты залегли. Упал рядом с Леней пулеметчик Рогов. Лежал и не шевелился. «Вот, кажется, и останется при нем весь запас его шуток, которые он скопил для деревни на целую пятилетку», — мелькнула у Лени горькая мысль. Файзуллин поднял Рогова за плечи, отер его лицо горстью снега, смешанного с землей.

— Коля, друка… зачем так? Не дышит. — И звякнула о ствол пулемета каска, свалившаяся с головы Файзуллина.

Этот звук будто разбудил Рогова. Он чуть приоткрыл один глаз и, поморщившись от досады на себя, произнес:

— Ага, напугался… Погоди, погоди, не вставай, иначе опять умру… а без меня ты сразу на смерть нарвешься…

Воротник у Рогова был в крови, видно, пуля царапнула ему шею. Но он и не думал покидать поле боя. Сейчас самое важное для него — удержать друга возле себя.

— Раз атака захлебнулась, — пояснил он, — нечего горячку пороть. Надо подождать, пока артиллеристы подтянут орудия, и тогда снова вместе пойдем.

— Ладно, друка, ладно, — поспешно согласился с ним Файзуллин. — Я думал, ты совсем туда один пошла.

— Ишь ты какой, в могилевскую послал… не выйдет. — Рогов приподнял голову и, взглянув своими острыми глазами на Леню, закричал:

— А ты что? Ложись, говорю!..

Через час на этом участке началась повторная артподготовка. Теперь в атаку вместе с пехотинцами ринулись тяжелые танки. Они должны были подавить пулеметные точки немцев.

Бежать за танками как-то легче, и всегда кажется, что менее опасно. Но вот один танк воспламенился, за ним второй, третий… Здесь тоже оказался противотанковый узел противника. Таких узлов перед плацдармом — не один.

— Танкисты горят!

— Как горят? Надо спасать! — не то вслух, не то про себя крикнул Леня и пополз к ближайшему горящему танку.

— Осторожно, боеприпасы взорвутся!.. Стой, я сам! — остановил его Медведев, подползая под днище танка. Он постучал в нижний люк и стал звать: — Скорей вылазь!

Но никто не откликнулся: экипаж погиб в момент удара в броню фаустпатрона.

Леня заглянул в танк через люк механика, и под шлемом у него зашевелились стриженые волосы…

Между тем как-то сами собой, словно ручейки в промоину, отделение за отделением, взвод за взводом, затем рота и весь батальон потекли вправо, на тот участок, где наступал батальон Корюкова. Потянуло туда и Леню.

Максим Корюков со своими ротами еще не вышел на открытое место, и где он находился — никто точно не знал. Тем не менее на участок, где наступал его батальон, вскоре устремился весь полк, затем дивизия, — там обозначился прорыв.

Часа через два где-то уже далеко впереди своей роты Леня встретил санитаров с носилками. Они несли стонущих солдат. Внимание Лени привлекла девушка. Она лежала на носилках, как-то неестественно повернув голову. Леня признал: та самая голубоглазая, что была вчера вечером в блиндаже Максима.

Виктор Медведев наклонился над ней, и его раскрасневшиеся пухлые щеки медленно бледнели.

— Это Надя Кольцова, — сказал он, — наша солдатская сестра. В ногу ее, кажется… Всю икру снесло…

«Вот она передовая, — подумал Леня. — Вчера эта голубоглазая улыбалась, смотрела на всех счастливыми глазами, и верилось, что ей, такой красивой и жизнерадостной, жизнь готовит большое счастье. А сегодня, сейчас погас ее взгляд. Теперь немного радостей ждет ее. Она, вероятно, умела хорошо танцевать… Да, что и говорить, девушка с покалеченной ногой — чему она может радоваться?..»

И Лене так стало жалко ее, что, если бы можно было, он отдал бы ей свою ногу, лишь бы она осталась такой же счастливой, какой видел ее вчера в блиндаже Максима.

— Ты вроде приуныл? — прервал его грустные думы Виктор Медведев.

— Да нет, так просто, постоять захотелось, — ответил Леня, не зная, что говорить.

— Я тоже в первом бою, как увидел знакомого человека с оторванной ногой, — так чуть не заревел… А потом привык. Первый бой самый тяжелый. Но ничего, вон, видишь, наши танки в прорыв ринулись. Значит, завтра или послезавтра салют в Москве. Салют за Варшаву, понял?!

Перебегая вместе с Медведевым с одной позиции на другую, Леня пока не понимал, что происходит на поле боя, но старался все делать так, как делают старшие товарищи. Припадал к земле, полз по-пластунски, вскакивал, кричал «ура», порой не зная, где фланги, где противник и откуда угрожает опасность. Шальные пули, что свистели над головой, и осколки снарядов, царапающие землю, ему казалось, искали его, Леонида Прудникова, но он старался вести себя так, чтоб товарищи не подумали о нем плохо, что он трус, — этого он боялся пуще всего.

К счастью, ни один осколок и пуля не тронули его. Вечером, когда солдаты собрались возле батальонной кухни, к нему подошел подполковник Верба и сказал:

— Вот и кончился твой первый боевой день, теперь ты уже обстрелянный фронтовик.

И вдруг Леня увидел себя на Громатухе ранним зимним утром. Смешной сипловато-визгливый голос громатухинской электростанции разбудил прииск. Появились огни в окнах, заскрипели сани на конном дворе, по тропкам к шахтам пошли шахтеры. Леня Прудников шагал впереди бригады молодых проходчиков к штольне, заложенной в крутой откос нижнего плеча горы Каскил. Это было два года назад. Первый самостоятельный выход в забой. Самому старшему проходчику, Лене Прудникову, было шестнадцать лет. Но шли они важно, в болотных сапогах, в брезентовых шляпах с отлогими полями. Широкий покрой шахтерских курток придавал им солидность, и в темноте они были похожи на сказочных богатырей. Степенный, с довольной улыбкой на губах, Леня входил в штольню, пригибаясь; хоть кровля была высокая, но для солидности надо было пригнуться, как пригибались опытные шахтеры, с которыми ходил в забой на практику. Ведь теперь он тоже шахтер-забойщик.

В штольне каждый звук отдавался, как в трубе, и до слуха Леонида донеслись голоса его друзей:

— Слыхали, что говорят про нашего забойщика: жениться собирается.

— Не может быть, он ученый человек, десятилетку кончает…

Леня остановился, повернулся, направил луч своей карбидки на лица товарищей. Ребята замолчали.

В забое после ночной отпалки еще стоял едкий дымок взрывчатки, смешанный с запахом смолистой крепи и подземной сырости. И если с Леней можно было побарахтаться в снегу там, на открытом воздухе, то здесь под землей, в забое, он — серьезный человек, и каждое его слово — закон для смены.

Постучав обушком в грудь забоя, Леня как бы сказал: «Ну, Каскил, иду на вы». Затем подтянул воздухопроводный шланг и, подключив к нему свой перфоратор, дал команду: «Начали!» — и навалился на рукоятку.

Застучал, загремел забой. Посыпались искры из слежавшегося слоя колчеданистой и кварцевой массы. Значит, уже недалеко золотоносная жила. Природа оградила богатства недр толстой и прочной броней. Скоро начнется еще сплошной колчедан почти алмазной крепости. Граненый стальной бур, высекая победитовыми рожками искры, сантиметр за сантиметром уходил в гранитную толщу.

— Добавь еще, — крикнул Леня подручному, и напор воздуха увеличился.

Словно длинные очереди крупнокалиберного пулемета гремели в штольне. Леня жал изо всех сил. Порой ему казалось, что не он, а забой трясется от ударов бура, что не он, а кровля забоя закачалась от такого напора. «Держись, Каскил, скоро твои сундуки откроем!»

Лене хотелось раньше всех добраться до богатой жилы каскильских руд, о чем, конечно, будет известно всей Громатухе, и Варя узнает об этом…

Из кровли сочилась вода. «Как бы она не затормозила работу», — тревожился Леня.

— Стоп! — вдруг закричал откатчик Степа, которому в ту пору было четырнадцать лет, но он прибавил себе два года, чтоб попасть на шахту и получить рабочую карточку.

— В чем дело? — спросил его Леня.

— Отключай!..

— Ну, отключил. Что ты кричишь?

— Вот смотри, — сказал Степа. В руках он держал кусок ноздристого кварца. — Это из нашего забоя. Понимаешь, выкатываю вагонетку с породой на отвал и смотрю — ведь это кусок от жилки. Беру его в руки, подул на него, под солнцем-то каждую ноздринку видно, и вглядываюсь. Раз кварц ноздристый и подгорел, значит, надо быть внимательным. Геологи так говорят, но я без увеличительного стекла разглядел: крапинки, крапинки…

— Не может быть!

— Честное шахтерское.

— Ну-ка, дай я сам посмотрю.

Леня взял камень, осветил его карбидкой и увидел ярко-желтые крапинки.

— Ага, убедился. Значит, жилка. Значит, подсекли мы ее! — не унимался Степа.

Сюда уже сбежалась вся смена. Леня оглядел забой, чтобы определить, откуда, из какого угла оторвался этот кусок.

— Да это отсюда, — сказал он товарищам, затем набрал в брезентовую шляпу воды и выплеснул ее в верхний угол забоя. Товарищи последовали его примеру, и обмытый забой как бы улыбнулся им. Из угла в угол по диагонали протянулся узкий слой драгоценной руды.