тоже не могла. За дверью стояла Августина со стопкой полотенец.
— Сестра, нас ждет омовение. Спускайся, как только ты будешь готова. После омовения будет ужин, затем вечерняя молитва, — проинструктировала она меня.
Я даже этой девушке не могла смотреть спокойно в глаза, ведь я была уверена, что теперь все знают о моем проступке, но новость о лоханке с горячей водой меня все же порадовала. С тех пор, как я попала в этот мир — мне удавалось лишь наспех обтираться и промыть один раз длинные волосы наспех в жутко ледяной воде.
Банная представляла собой комнату на нижнем этаже. Здесь стояло два огромных корыта с теплой водой, которые парили, нагревая пространство. Рядом с ними ждало еще одно корыто с кипятком, чтобы можно было в процессе доливать горячую воду, а также банные принадлежности — кусок желтой субстанции, похожей на мыло, жесткая мочалка и два больших полотенца. В одном из корыт уже мылась девушка — одна из монахинь, а другая обтирала ее мочалкой. Августина встала рядом со второй бадьей и жестом пригласила меня к омовению. Я попыталась поспорить, однако, она выглядела столь растерянно, что я не стала перечить, разделась догола и погрузилась в лохань с горячей водой, чуть не визжа от восторга.
— Господи, это самое прекрасное событие за последние дни, — я закрыла глаза и расслабилась, а Августина взяла мочалку и принялась обтирать мои руки, шею и грудь, попутно намыливая мочалку куском мыла. Запах шел травяной и довольно приятный.
— Вы, наверное, изрядно страдали, — с сожалением произнесла юная послушница. — Но теперь вы в доме бога, а тут безопасно.
Я закрыла глаза и усмехнулась:
— Я бы так не была в этом уверена. Но в любом случае, сейчас я чувствую себя счастливой.
— Сестра, наклонись немного вперед, я помою твою спину, — попросила Августина, и я нехотя открыла один глаз и поддалась вперед. Когда она дотронулась до спины, я вздрогнула.
— Тут синяк, довольно большой, — заметила она.
— Это я с упала с лошади. На меня, кстати, напал кабанчиковый ондатр. Ты когда-нибудь встречала такое животное?
— Конечно, — засмеялась Августина. — Их тут много в Бромудском лесу. Раньше и за Болотом они водились, но теперь уж нет, — голос ее стал тише.
Я опять открыла глаза. Девушки у второй бадьи вели себя тихо, видимо, вслушиваясь в наш разговор.
— Это там, где владения Дракона?
Рука Августины дрогнула и она перекрестилась.
— Не поминай его всуе, сестра. Кто знает, вдруг он услышит и придет, — зашептала боязно она.
Я открыла рот, чтобы поспорить с ней, но потом вспомнила, что еще пару дней назад точно знала, что драконов не существует. Вдруг он и правда услышит.
Вымыв волосы и ополоснувшись как следует, я выбралась из лохани и закуталась в полотенце, при этом чуть поморщившись. Августина заметила мои руки.
— У меня есть хорошее средство.
— Не нужно, спасибо, у меня уже есть подходящая мазь. Ты не могла бы прислать ко мне Жака, как только мы закончим водные процедуры? — попросила я, расчесывая толстым гребнем волосы. Мокрые, они доходили почти до поясницы.
— Хорошо, только настоятельница не разрешает мужчинам входить в спальню монахини.
— Ну, я же не монахиня, впрочем, Агриппина из кого хочешь сделает послушницу, — я артистично нахмурила брови, копируя главную сиделку, и поставила руки в боки. Все юные послушницы в банной рассмеялись.
Жак постучал в дверь через полчаса после того, как я зашла в свои покои и сейчас, завернувшись в одеяло, смотрела на догорающую свечу. Настоятельница разрешила не присутствовать на вечерней молитве и от ужина я отказалась, сославшись на плохое самочувствие. Я пока не знала, как мне дальше быть. При виде Жака я и вовсе подумала, что было бы неплохо сбежать с ним.
— Жак, ты отыскал лошадь? — спросила я, впустив его внутрь и убедившись, что нас никто не видел
— Конечно, мисс, это личная лошадка его сиятельства, она далеко не убежит. А завтра с восходом солнца я выдвигаюсь обратно в деревню.
Я подожгла новую свечу, покапала воском в глиняную плашку и зафиксировала ее, а старую задула, слегка наклонившись. Затем повернулась к Жаку и, набравшись смелости, прямо спросила:
— Могу ли я поехать с тобой?
Тот удивился, снял кепи и помял ее в руках.
— Нет, мисс.
Я увидела на его лице сомнение и нерешительность, сразу же бросилась к нему и схватила за плечи.
— Что такое? Что случилось?
— Ничего, мисс, — еще нерешительнее замялся Жак, переминаясь с ноги на ногу.
Я тряхнула его за плечи.
— Давай говори! Ты не умеешь врать.
— Преподобный….
— Что он? — в голову вкрались самые жуткие мысли.
— Он предупредил, что вы можете захотелось уехать со мной, но…, — малец вновь замолчал.
— Что он сказал? Он запретил меня брать с собой? — выдохнула я, и чуть не осела на пол. Страшная мысль забилась в мозге: “значит, я все-таки пленница здесь”.
Жак кивнул, словно подтверждая мои мысли, хотя я спросила его о другом.
— Он сказал, что у него есть подозрения относительно вас и пока что он вынужден просить остаться вас здесь.
Я отошла к стене и буквально сползла по стене на один из деревянных табуретов.
— Жак, разве они имеют права держать меня здесь? Это не тюрьма!
— Мисс, здесь, конечно, не тюрьма, но преподобный представляет силу закона, а значит я не могу его ослушаться. Да и сами посудите — вдруг дракон вернется. Я не смогу защитить вас. Сам же я собираюсь скакать без устали напролет весь день, чтобы добраться до деревни засветло.
Я посмотрела на Жака, у того был неровно состриженный чуб из-за сгоревшего кончика и спаленные белесые брови.
— Ты должен найти Анатоля и пообещать, что вы вернетесь за мной. Я прошу вас!
— Обещаю! — горячо воскликнул Жак.
Спать ложилась я с тяжелым сердцем. Что, если Анатоль погиб в схватке или не захочет возвращаться за мной? Тогда преподобный обязательно допросит меня, а я не смогу сопротивляться ему и расскажу всю правду — о государственной тюрьме, о Лохински, о Томке. Рядом с ним я не могу быть в себе уверенной. Меня сожгут как ведьму. Ей богу, сожгут. Вскоре глаза закрылись сами собой и я заснула. Через сон где-то в глубине приюта я слышала человеческий крик. Кажется, это был плач маленькой девочки.
Глава 7
Утром я проснулась со свежей головой и телом, полным энергии. Для себя я решила: у них не получится низвергнуть меня в пучину своих средневековых законов, и я вовсе