Читать интересную книгу Пусть любить тебя будет больно - Ульяна Соболева

Особенным быть надо, с выкрутасами, имиджем, тачками крутыми и прошлым, как Туманный Альбион. Чтоб вопросов больше, чем ответов, было. Просто любви ничтожно мало.

Что он, мать ее, не так сделал? Мало хотел, мало денег давал, мало в рестораны водил, мало шмоток покупал… мало… мало… мало. Это слово долбилось в мозгах отбойным молотком, и он не мог заглушить этот проклятый звук ни алкоголем, ни травой, ни шлюхами, которые вдруг пачками стали появляться в его жизни. Бесконечной вереницей голых тел, чужих запахов и звука открываемых пачек с презервативами. Он понимал, что идет на дно. Уверенно и быстро деградирует до состояния рогоносца, который от жалости к себе топит горе в бутылке. Поразительно, как быстро появляются вокруг новые друзья, новые женщины и исчезают старые. Какой-то вереницей, дьявольской текучкой, и от раза к разу друзья все фальшивей, а бабы продажней. Все зависит от того, что ты можешь дать взамен. Когда остается в кармане пара монет, а за душой один гребаный холод, начинаешь вдруг понимать, что рядом никого нет – только пустота. Она имеет форму бутылки, запах алкоголя и сбитые о стены костяшки пальцев. Все друзья вдруг срочно стали недоступны, заняты, глубоко женаты, а ты, холостой, уже неугоден их женам, и тебя выдворяют из их жизней, вежливо намекая на то, что ты уже не нужен. Забывают позвать на праздник, забывают ответить на телефонный звонок, а потом и вовсе забывают. Никто не любит пачкаться о чужие проблемы. Никто не любит смотреть, как кому-то плохо. Люди обожают со стороны покачать головой, посочувствовать. Промыть тебе кости и плотно закрыть перед твоим носом дверь. Чтоб, не дай бог, не заразил их своими бедами, как проказой.

Он и был прокаженным – его жена бросила. К другому ушла и сына с собой прихватила. Сергей слышал, как соседки за спиной шептались: «Видать, квасил, вот и ушла. Какая баба алкаша потерпит? Молодец девка. Умно поступила».

И не важно, что Новиков не пил раньше никогда, не важно, что пахал, как вол, что обеспечивал её, кормил. Да, она тоже работала, но могла и дома сидеть. Ей же мало было. Всегда мало.

Вы когда-нибудь слышали тишину? Нет, не ту тишину, которая наступает, когда приходит ночь и стихают звуки, а тишину в тех самых стенах, где еще вчера звучал голос вашего ребенка и любимой женщины, куда вы приходили после работы и понимали, что вы дома, и из этого повседневного шумового фона состоит ваше счастье. Вы любили как умели, тащили эту любовь через двенадцатичасовой рабочий день, доверяли той, что спит с вами в одной постели, и вдруг поняли – а ведь рядом была совершенно чужая женщина. Она никогда вас не любила, она испытывала к вам жалость и привычку, она симулировала оргазмы и фальшиво интересовалась, как у вас там на работе, она, оказывается, ненавидела ваши привычки, запах и ваши вкусы, и она, бл***ь, молчала об этом семнадцать лет, а потом встретила кобеля на десять лет моложе и променяла вас на другой член, потому что чаще трахал и бабки давал на себя, любимую. А вы не у дел. Вы просто жалкий и никчемный идиот, который жил так, как все, и считал, что у него крепкая семья и любящая женщина рядом. Только рядом не было никого. Рядом была чужая, незнакомка, которая вас просто терпела или использовала.

Нет, Сергей не считал, что виновата только она. Если бы это было так, ему было бы намного проще смириться с её уходом. Новиков понимал, что где-то на каком-то этапе он ее потерял. Она выросла из родного слова «НАС» и стала сама по себе, а он так и остался в своем детском замке из песка. В разводе и изменах виноваты оба, и Сергей не заметил тот миг, когда она ушла от него. И ушла не тогда, когда встретила другого. Она ушла тогда, когда впервые подумала о том, что не любит самого Сергея. А любила ли? Кем он был для Оксаны? Просто тем, с кем положено быть. Квартира не такая, машина не той марки, цветок один вместо трех, и серенад не спел, и не то сказал, и не так посмотрел.

Он прозрел тогда, когда стало уже поздно, посмотрел на нее другими глазами и понял, что безумно любит, а она нет. Уже давно нет, а может, и никогда – нет. Она не его. И отпустил. Вот за что он себя ненавидел – у него не хватило сил удержать. Вернуть. Трусость? Возможно. Скорее гордость. Когда тебя так упорно шлют на хрен и расписывают, насколько хорош другой по сравнению с тобой, убожеством, невольно хочется орать: «Ну и пошла ты к такой-то матери. Давай, вали из моей жизни и захлебнись в своей новой. Подавись ею».

Сергей нажирался как свинья и стоял под её окнами, видел, как она страдает по нему, как изводит себя и угасает, и не понимал – почему тот, а не он? Чем он, бл***ь, лучше?

И Сергей знал чем – моложе, круче, богаче. Он уползал домой и расшибал стены кулаками, выл и плакал как ребенок. Она вывернула его наизнанку, она вдруг показала ему, какой он на самом деле. Каким она видела его все эти годы.

И это страшно – вдруг осознать, что на самом деле ты мало что собой представляешь – ты посредственный муж, ты отвратительный любовник, и тебя и не любили никогда.

Он опускался все ниже и ниже. Пропил все, на хрен, в доме. Продал и пропил. Сидел с бутылкой в четырех стенах и жалел себя. Смотрел на её фото вместе с сыном и понимал, что они умерли или он умер для них, и чужой мужик зовет их по имени, а сын, возможно, называет его папой. Допивал водяру до конца, до донышка, разбивал бутылку о стену и смотрел на «розочку», задумываясь о том, насколько мягко она войдет в яремную вену.

Левченков позвонил ему через пару месяцев, когда он почти превратился в кусок дерьма. Сергей не думал, что когда-нибудь услышит голос этого человека, спустя столько лет.

«Ну что, Новиков, ты полностью в говно или соображаешь, что происходит?»

На секунду протрезвел. Последний раз слышал этот голос еще, когда служил.

«В говно, Гена, но пока соображаю».

«Как считаешь, обратная дорога из этого говна есть, или это конец?»

«Смысла нет. А дорога есть всегда».

«Я могу найти для тебя смысл, если хочешь выбраться. Давай встретимся. Обговорим пару вопросов».

«Зачем? Мне неинтересно».

«Станет интересно, когда скажу, что твоя бывшая замешана?»

Сергей резко подался вперед.

«Что значит – замешана? Во что замешана?»

«Не телефонный разговор, Новиков. Давай приведи себя в порядок и приезжай к заправке «Грин» на окружной. Я тебя там подберу, и поедем покатаемся».

Левченков Артем Викторович – сослуживец Новикова и ныне подполковник в отставке. Он хорошо его помнил, знал, что дурного не предложит, только Сергею было наплевать на любое его предложение. Не упомяни тот Оксану, он бы вообще не поехал. Левченков хорошо подготовился к этой встрече, в отличие от Новикова. Тот с трудом привел себя в порядок, приняв ледяную ванну и пару таблеток аспирина, насквозь провоняв алкоголем, Сергей ехал в такси и думал о том, что на эти бабки мог бы купить пару бутылок «Столичной» и нажраться вусмерть. Ему б на неделю запоя хватило.

Левченков встретил Сергея на крутом «БМВ» с правительственными номерами и повез в небольшой узбекский ресторан, где они с ним когда-то неплохо гуляли после дембеля. Шашлык, рис и квашеные помидоры, манты. Стол накрыли шикарный, а выпивку Левченков не заказал. Сказал, перебьются они оба. Отныне Сергей либо перестает пить вообще, либо может валить с кафе и продолжать пить дома, пока и саму квартиру не пропьёт.

– Ну что, Новиков, совсем ты одичал. Не узнаю лучшего бойца, который головой черепа проламывал. Ты себя в зеркало видел вообще? В кого превратился?

– Не видел. На хрен мне на эту рожу смотреть.

– Правильно, Новиков. Рожа у тебя жуткая, с мешками под глазами, серая. На труп живой похож. И из-за чего? Из-за бабы.

Сергей резко голову поднял, а он рукой предостерегающий жест сделал.

– Не кипятись так сразу. Не осуждаю. У всех бывает. Жизнь – она, падла такая, под дых с носака заедет и потом ржет, сука, глядя, как ты кишки на асфальт сблевал.

Сергей усмехнулся – если б только кишки. Ему кажется, что он туда душу выблевал. Внутри пусто, как в барабане после выпущенной обоймы.

– Я справки наводил, Новиков, секретность твоя по сроку давности уже давно истекла. Но вижу, ты особо не распространялся…

– Зачем. Не было ничего. Отслужил и забыл.

– Молодец, Новиков. Это там, наверху, оценили.

– Так что насчет Оксаны?

– Обезболивающее тебе заказывать не буду – терпи на живую, Сергей. Оксана твоя, сам знаешь, с кем связалась. И мы знаем. Помощь твоя нужна, Новиков. К одному человеку работать пойдешь. Он сам на тебя вышел, свяжется в ближайшее время. Пока ничего особенного – поработаешь в его компании, это по твоей части – проекты, чертежи.

– И кто он такой?

– Тесть Руслана Царева. Ага. Больно. Знаю. Держись. Она тебя на женатого променяла, Новиков. Вот такие бабы дуры. Сами не знают, чего хотят.

Сергей почувствовал, как скулы свело и руки в кулаки сжались. Захотелось выпить. Много. Из горла и до дна. Очень много, чтоб вот этот разговор из памяти вышибло к такой-то матери, и больше не было так больно. Чтоб душу без наркоза не рвало на части.