Она еще долго ходила вокруг да около, но я привыкла к этому потоку информации, фильтруя его и отключаясь минут на пять. Я прекрасно понимала, что суть вопроса будет высказана в самом конце, а сейчас — попытка отвлечь.
— … От генов, видимо, не уйдешь, каков отец, таков и сын… Ой, Маш, кто же знал, что так получится, — ну давай, задавай уже свой вопрос, я уже знаю, о чем ты начнешь рассказывать. Уверена, что сейчас все подойдет к тому, что ее Виталик самый лучший, что он ошибся, пока не понял, что сделал, но скоро исправится, — я же когда одна осталась, долго ни с кем не встречалась. Все никак найти не могла. Да и кому мать одиночка с сыном нужна, с маленьким. Понимаешь, вроде и встречалась с мужчинами, да Виталю моего они не принимали — чужой же, кто чужого полюбит… — Зараза, словно зомбирует, да говори уже! — … Нет лучше родного отца, Маш. Подумай об Анечке, как же она…
— Стоп! — Я не выдержала, собрала все силы, чтобы не повысить голос, и спокойно, без лишних эмоций, продолжила разговор. — Я не запрещаю Ане общаться с ее родным отцом. Мы живем в пригороде, а не за тридевять земель и то, что ее отец плевать хотел на ребенка, меня уже не касается. Я не собираюсь вгонять свою жизнь в гроб и тратить ее на человека, который этого не заслужил. Я понимаю, что мы говорим о Вашем сыне и понимаю, что мои слова Вам неприятны. Поэтому больше не поднимайте этот разговор, и моя личная жизнь касается только меня. И обсуждать ее я ни с кем не намерена.
— Да, да… Ты пойми, Маша. Я не оставлю Аню, какой бы ты ни была, я буду помогать, только попроси. Я всегда приеду, будь в этом уверена.
«Какой бы я ни была?» Эти слова мгновенно врезались в мозг. Она сказала их так, словно я делаю что-то ужасное… Как же это… Все раздражает.
Иногда после ее прихода, я ловлю себя на мысли о том, что после этой женщины, после ее вмешательства, я правда не стану ни с кем встречаться. Как же я этого боюсь… Как страшно довериться… Снова поверить…
Я ведь все поняла, когда любовь к человеку прошла. Здраво оценив его действия, то, как мы познакомились, я осознала, что все шесть лет меня обманывали. Что все это время ему была нужна не я… Что он и его мама приезжие, что он много раз намекал на то, как здорово жить всей семьей вместе… Я оказалась слепой дурой, не способной разглядеть истину, а он — банальным альфонсом. Красивые ухаживания, огромные букеты, золотые украшения, техника… Все это было до свадьбы, но после, поняв, что у меня ничего нет, что квартира, в которой я жила в своем городе не моя и полностью принадлежит другому человеку — он резко захотел детей. Видимо надеялся, что что-то да обломится. Но как только я сказала, что ради брака отказалась от наследства, интерес ко мне как к человеку резко пропал. И то, что я уже беременна, ему было откровенно плевать. И то, что беременность была с проблемами — тоже плевать. Я не понимала, что происходит, а он быстренько нашел себе другую. Но надо отдать должное — эти люди — два сапога пара. Что она изменяла своему мужу, что он беременной жене. Думаю, они друг другу очень подходят, и я надеюсь, что они будут жить вместе еще очень долго. Ибо считаю сущим наказанием для хорошего человека встречаться с подобной мразью. Но самое ужасное то, что больше всех страдает Аня. Она пока этого не понимает, но уже с младенчества не видит отца и растет в неполноценной семье…
И я считаю себя виноватой. Виноватой в том, что не ушла. В том, что позволила себя обмануть, что не была способна разглядеть истину, что верила каждому слову, каждому оправданию и обещанию… Всему верила, без тени сомнения в том, что «мой Виталик самый лучший».
И сейчас, вместо того, чтобы развиваться в своей профессии, я сижу на шее у родной мамы, не способная себя прокормить, не способная самостоятельно снять квартиру в свои двадцать шесть лет.
И от этих мыслей мне становится жутко, ведь совсем рядом бегает моя Анечка… И ведь ее могло бы и не быть…
Проводив свекровь, я закрыла дверь, поцеловала дочку в щеки, обняла как можно крепче и расплакалась. Аня смеялась — я щекотала ее. Она убегала от меня и не видела заплаканных глаз. Именно такие моменты помогают сдержаться, но как только наступила ночь, как только Аня легла спать, все, что тревожит, вернулось в тройном размере.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Закрыв себя в душевой кабине, я включила сильный напор и просто стояла, без движения, ощущая, как горячая вода обволакивает все тело, как соленые слезы попадают на трясущиеся в истерике губы. Чувствовала эту мерзкую дрожь во всем теле и неуверенность в себе и своих силах.
Что, если я действительно так и останусь одна? Как справиться со всем этим одной? Как вернуть долг маме, поднять ребенка и самой не загнуться? Казалось бы, жизнь только начинается…
Выключив воду, я вышла из душа, ощутила головную боль, что всегда возникает после того, как я плачу, еле дошла до кровати и упала на нее, даже не понимая, где подушка, а где одеяло…
Вспоминая прошлое, я понимаю сейчас, что во многом была не права. Слепая вера — фатальная ошибка. Но честно сказать, хозяйка из меня была так себе. Я не сидела дома — училась, работала… Времени на уборку, стирку оставалось очень мало. Плюс ко всему привести в порядок арендованную квартиру со сломанной мебелью, куда толком не влезают все вещи — очень сложно. Помню, были моменты, когда денег не хватало даже на хлеб. Я собирала мелочь по сумкам, чтобы доехать на учебу. Я была глупой студенткой, не приученной к порядку, он был человеком без высшего образования, с неимоверным талантом вешать лапшу на уши. Но тем не менее, мы мечтали о светлом будущем, хотели иметь свой собственный дом с участком…
Я не понимаю, как могла так поступить со своей жизнью. Я ведь видела, что он за человек, но почему-то все его ошибки, все препятствия на пути, все трагедии и неприятности воспринимала не как пинок вселенной под собственный зад, а как проверка наших отношений на прочность.
Я сама виновата. И сама создала себе проблемы…
* * *
— Ну, у тебя и видок, — Тихоня с удивлением рассматривала мои круги под глазами. Спросив, свободен ли Преображенский, она вошла в кабинет с поручением от руководителя отдела. Буквально через пять минут она выскочила в коридор, явно заинтересованная узнать подробности моего свидания, — я так понимаю, что у тебя была бессонная ночь?
— Не правильно поняла, Тихоня, не правильно. Свою ночь я провела в родной постельке, но не одна… — Анна тут же замерла, не веря своим ушам, — а в компании истерики, неуверенности в себе и самобичевании…
— Да ну тебя! — Анна даже шикнула, — Лина тебе свидание устроила для того, чтобы ты расслабилась, но у тебя все как всегда через зад…
— Свидание? — Двери кабинета Александра Сергеевича распахнулись, и начальник с интересом застыл в проходе, застав наш разговор на самом интересном, — и как избранник?
— Жив, здоров. — Буркнув, я сделала вид, что работаю, хотя на самом деле готова была провалиться сквозь пол, куда-нибудь пониже, желательно в подвал…
— Ну, надеюсь, вы хорошо провели время?
— Ага, так хорошо, что проревела всю ночь… — ну вот кто тянул ее за язык? Зачем Анна это говорит при Преображенском? Начальник даже в лице изменился. Вон, смотрит так пристально… Странно, мне не по себе…
— Я не из-за него страдала, так что прошу не распускать ложных слухов!
— Здорово, что мы разобрались в недопонимании, но мне нужно работать, — заметил начальник, — и я того же требую от своих сотрудников, Анна Евгеньевна. Не отвлекайте Марию Олеговну, а то она опять ядом плевать начнет, еще не дай Бог меня отравит…
— Простите, Александр Сергеевич.
Девушка тут же развернулась на каблуках и юркнула в двери открытого лифта, кивая мне напоследок головой, в знак того, что разговор не окончен.
— Вас ждет допрос с пристрастием, судя по реакции подруги, — спокойно заметил мужчина, — пройдемте в кабинет, Смирнова.
В кабинет, так в кабинет… Мне сейчас уже все равно.
— Вы подумали над моим предложением?