Читать интересную книгу Очень далекий Тартесс - Евгений Войскунский

Горгий осторожно принял короткий и широкий клинок с раздвоенной кверху рукояткой. Тронул лезвие пальцем, поцокал языком. Поспешно сказал:

– Благодарю тебя, светозарный. Разреши принести тебе в дар...

Павлидий величественно простер руку.

– Для меня существует лишь одна награда – милость Ослепительного. Ну, тебе этого не понять... Если ты не хочешь возвращаться в палату, мои люди проводят тебя в гавань.

* * *

– Хоть они и сыны Океана, эти ваши лучезарные...

– Светозарные.

– Извините. Хоть они и сыны Океана, а развлекались, в

общем-то, довольно заурядно.

– В те времена было маловато развлечений: пиры да

охота, охота да пиры.

– Кстати, об охоте. Что это у вас за охотничьи коты?

Почему не собаки? Признайтесь, решили соригинальничать?

– Да нет же, читатель, ей-богу, не сами придумали.

Просто вычитали, что в древней Испании, бывало, кролики

становились настоящим бедствием, и иберы охотились на них,

используя хорька и тартесскую кошку. Кошки в Тартессе были

действительно очень крупные и свирепые. Элиан рассказывает

о некоем Аристиде из Локр, который умер от укуса

тартесской кошки и сказал перед смертью, что "охотнее

погиб бы от зубов льва или пантеры...".

8. НЕДОВОЛЬНЫЕ

От вынужденного безделья Горгий рано ложился спать и вставал до восхода. Радуясь недолгой прохладе, обходил корабль, осматривал каждую дощечку, каждую веревочку: без хозяйского глаза корабль как сирота. Бегал по палубе, сильно размахивал руками, приседал, подпрыгивал на месте, чтобы тело не разленилось. Прыгал в воду, оплывал корабль, морщился от запаха портовой воды. Потом растирался досуха, умащивал тело, возносил молитвы Посейдону и Гермесу – хранителю торгующих.

Сегодня, покончив с утренним распорядком, Горгий сидел за необременительным завтраком: чеснок, сушеная рыба, лепешка и вино.

Кормчий Неокл приоткрыл дощатую дверцу, просунул бороду.

– Пища на пользу, хозяин. Там, на причале, люди какие-то.

– Что, меня спрашивают? – Горгий вытер губы. Подумал: от кого посланец – от Эзула или от Амбона?

– Тебя, кха, не спрашивают. Смотрят на корабль и между собой говорят. А корабль чужого глаза не любит.

Горгий накинул верхнюю одежду, вышел, намеренно обернувшись к морю. Неспешно обошел вокруг мачты, взглянул – будто просто так – на причал.

Там стояли двое: один – седой, благообразный, с печальными глазами навыкате, второй – помоложе, с проседью в кругло подстриженной бородке. Полотна на обоих было в меру и не ярких тонов. Поодаль, в начале причала, сидели на корточках возле носилок полуголые рабы.

Торговые люди, догадался Горгий. Такие зря не поднимутся на рассвете...

Сошел на причал, поздоровался. Те ответили вежливо, седой назвался Дундулом, тот, что помоложе, – Карутаном. Не сразу начали деловой разговор. Спросили Горгия, как ночевал, хорошие ли сны послали боги и не было ли в дальней дороге бурь. Говорил Карутан, смешивая греческие и тартесские слова. Дундул помалкивал, только головой кивал.

– Правду ли говорят, что карфагеняне в морском бою побили фокейцев? – спросил Карутан. Выслушал осторожный ответ Горгия, потеребил бородку. – Так, так... Идут ли за тобой следом еще фокейские корабли?

Горгий призадумался. Сказать, что идут, – значит сбить цену на наждак. Сказать, что вряд ли пробьется к Тартессу еще хотя бы один фокейский корабль (а так оно по правде и было), – значит вызвать неприязнь. Мол, торговали, торговали с Тартессом фокейцы, а теперь испугались Карфагена, бросили союзников на произвол судьбы...

Уклончиво ответил:

– Я, почтенные, выполняю волю своего хозяина Крития. А и Фокее не один Критий занимается торговым делом. Должно быть, и другие купцы пожелают послать в Тартесс корабли с товаром.

Карутан взглянул на Дундула. Тот печально вздохнул и заговорил тихим голосом. На его тощей шее ходил вверх-вниз острый кадык.

– Слышали мы, фокеец, что Амбон предлагает сменять твой наждак на олово по таланту за талант. Конечно, наждак этого не стоит. Ты ведь на месте платил за него в сто раз дешевле, верно?

Теперь пошел торговый разговор, и Горгий оживился.

– Наждак и на месте не дешев, – возразил он. – А потом – перевоз. Вы на Касситеридах тоже ведь олово берете дешевле, чем потом цените.

– Цену товара устанавливают боги, – заметил Дундул. – Боги нарочно рассеяли богатства по землям неровно: туда – наждак, сюда – олово, там соль, чтобы люди менялись между собой. – Он передохнул немного, одышка мешала ему говорить.

– Не хотите ли взглянуть на товар? – сказал Горгий.

– Нет, – ответил Дундул, – наксосский наждак мы знаем. Так вот, почтенный фокеец, хоть и дорого платит Амбон, а мы предлагаем тебе еще больше: талант с восьмой частью олова за талант наждака. Бери хоть сегодня и с вечерним отливом сможешь уйти из Тартесса.

Опять задумался Горгий. Предложение, видят боги, было выгодно. Но не прогадать бы... Сам Миликон обещал набить корабль чернобронзовым оружием, которое так нужно Фокее... Тут многое решалось, в том числе и самое важное – быть или не быть ему, Горгию, хозяином собственного дела...

– Не осудите, торговые люди, если не сразу отвечу, – сказал он. – Подумать надо.

– А чего ждать? – сказал Карутан, выбросив вперед руки ладонями кверху. Видно, нетерпеливый он был, а может, просто товар у него больше, чем у других, залежался. – Выгодно для тебя – талант с восьмой! Бери, пока не поздно.

– Погоди, – прервал его Дундул. – Сколько времени будешь думать, фокеец?

– Ну, дня два.

– Мы наведаемся. Время такое, что долго думать – тебе же в убыток...

Тут откуда ни возьмись въехали на причал трос конных в желтом. Колыхались гребни над скучающими лицами, бренчала сбруя. Подъехали вплотную. Один, с начищенными медными наплечниками, сказал с простецкой ухмылкой:

– Рано встаете, почтенные купцы. Еще ночная стража не сменилась, а вы уж торг завели.

– Тебе-то что? – вскипел Карутан. – Знай свое место, а в наши дела не суйся.

Стражник зевнул, не прикрывая рта ладонью. Сказал равнодушно:

– Велено нам смотреть, чтобы у фокейского корабля не толпились. Идите, почтенные, по своим домам.

– Это мы – толпа? – закричал Карутан, брызгая слюной. – Да как ты смеешь!..

Он замахал руками перед лошадиной мордой. Лошадь запрядала ушами, фыркнула, попятилась.

– Ты, почтенный, на стражу светозарного Павлидия руками не маши, – сказал стражник, тихонько наезжая на него. – Добром говорю – ступайте отсюда.

Дундул потянул Карутана за рукав, сказал:

– Не связывайся. Пойдем.

И неторопливо пошел к носилкам. Карутан последовал за ним, но не выдержал – оглянулся, крикнул:

– Совсем обнаглели, скоты!

Старший стражник тронул коня, догнал Карутана, легонько ткнул в зад древком копья...

Горгий вернулся на корабль. Хмуро посмотрел на матросов, столпившихся у борта.

– Не нравится мне это, – заворчал Неокл. – Сколько хожу но морю – нигде не видел, чтобы торговых людей от торговли копьями отгоняли. Уходить отсюда надо, Горгий.

– Чего испугался? – кинул Горгий, проходя мимо. – Ты ведь и раньше в Тартессе бывал.

– Бывал, а такого не видел. Прежде без помехи торговали. Уходить надо...

Пыльно, жарко у крепостной стены. Кругом полно рабов – разгружают телеги с камнем. Кричат погонщики, мычат быки, скрипят осями колеса, вырезанные из цельного куска дерева. У самой стены звенят острыми теслами каменотесы, ровняют камни под наугольник. Стена – вся в лесах и подмостях: наверху каменщики наращивают по царскому повелению стену. Подносчики камня и извести бредут по лесам вверх-вниз. Там, где мешают известь с песком, рядами стоят корзины с яйцами. Рабам такая работа – праздник: в известь для царской кладки подмешивают только белок, а желток от рабов не уберечь, все равно выпьют.

Стражники, приставленные стеречь рабов, уже по горло сыты яичным желтком. Скучают в тени, поглядывают на солнце – скоро ли гнать рабов к жилью, а самим на отдых.

Толста крепостная стена – два воина в полном вооружении, идя по ней, свободно разойдутся. Высока стена, а станет вдвое выше.

Купец Амбон старается для царя. Сам стоит на солнцепеке, сам смотрит, чтобы работа шла скорее. Два раба держат над ним богато расшитый заслон от солнца.

– Ровнее кладите! – кричит Амбон. – Не сарай строите, а царскую стену! Эй ты, собачий сын, пошевеливайся с известью! Тебе говорю!

Раб и ухом не ведет на крик. Амбон сердится, велит надсмотрщику взбодрить ленивого раба палкой.