и мастерю себе точно такой же.
Когда Печенька расправляется с едой, даю ей флягу с компотом.
– Сладко!
– Ага. Нравится?
– Да.
– Хорошо, – глажу малышка по голове. Никак не удержаться, так бы всю и затискала, но не хочется пугать, к таким нежностям Пенелопа относится пока настороженно.
– Ну вот, покушали, теперь не помешало бы нам растрястись, как думаешь? – энергично спрыгиваю с камня, помогаю Пенелопе спуститься – ножки у нее такие же маленькие, как вся она сама – и закидываю за спину рюкзак.
– Хочешь песенку споем? Ты какие знаешь? В садике вас учили?
Два часа ногами топать – то еще испытание, особенно для пятилетки, но Печенька хорошо держится.
– Все, мама устала. Ох-ох, тяжело как. Печенька не устала? Давай пять минуток отдохнем? – вру я и снимаю рюкзак, который почти ничего не весит, не смотря на свой объем.
Пенелопа довольно падает прямо на траву. Костюм походный ей к лицу. Печеньке вообще все идет. Даже такого болотного цвета одежда, что на размер или два больше – рукава и брюки пришлось подкатать – и тот придает девочке какой-то свой шарм.
Вот бы кроссовки сюда.
Настя, чертовка, до холодильника и плиты додумалась, а до кроссовок удобных, в которых сама круглый год гоняет, нет? Где справедливость?
Мои ножки, бедные мои ножки!
В ботинках ходить, какими добротными бы они не были, когда на улице снега нет, я не привыкла. Да, версия это облегченная, не зимняя с мехом, но все же.
Или это я непривыкшая просто? Избалованная чудесами земного прогресса, неприспособленная к выживанию в дикой местности.
– Это тебе, мама, – Пенелопа робко улыбается и протягивает мне букетик собранных ею полевых цветов.
– О! Вот это красота! Произведение искусства! За подарок полагается благодарность, – я хитро улыбаюсь, подползаю ближе и обрушиваюсь поцелуями на маленькую злодейку романа.
Первозданная природа, аромат луговых трав, горы на горизонте, зелень вокруг…Никогда не была в Швейцарии, но видела картинки. Это место – Западная Бониса – очень походит на то, что транслировал голубой экран компьютера в ответ на запрос про ту далекую страну.
– Мама…– Пенелопа округляет глаза и прижимает ручки к покрасневшим из-за смущения зацелованным пухлым щечкам.
– Я…тоже….
– А? Не слышу? – подношу к носу подарок и жадно вдыхаю, не скрывая широкой улыбки.
– Тоже хочу поцеловать маму, – прошепелявила словно войну объявила, хе-хе. Такая решимость в голосе, прямо как у взрослой.
– Вперед. Мама в твоем распоряжении.
Пенелопа на полном серьезе набирает побольше воздуха в легкие, двигается ко мне, тянет шею и быстро, словно бабочка крылышками задела, касается губами щеки.
– Молодец! Чмоки моей Печеньки прогоняют усталость! Смотри, к маме вернулись все силы!
Бодро встаю с помявшейся из-за моего веса травы в прыжке и как атлет принимаю стойку, демонстрирующую мышцы.
Пенелопа радостно смеется, подбирает с земли своего кошмарного медведя, и сама протягивает мне свою ладошку.
Сжимаю крепко и в то же время осторожно ее пальчики.
– Вперед! Еще немножко осталось. Хочешь про слона песенку спою? Про розового?
Каре-зеленые глаза Печеньки сверкают любопытством.
Так вот, в веселом расположении духа мы и идем вперед, огибаем поля и сворачиваем с дороги, топаем дальше.
Темнеет.
На карте расстояние казалось меньшим, но по факту масштабы несопоставимы.
Солнце медленно заходит, скрываясь за горами, которые как ни крути головой будут везде, окружая эту равнину.
Я уже собираюсь остановиться и достать из рюкзака палатку, как невдалеке зажигаются огоньки. Один за другим.
Это…поселение?
Но ведь на карте эта местность значится незаселенной. Или это я переоценила свои навыки прокладывать маршрут, читай, заблудились?
– Пенни, дойдем до туда, хорошо?
Возможно, что там есть трактир или таверна…Или иное какое местечко, где можно поесть горячего, помыться и переночевать в теплой постели. В одиночку я не стала бы рисковать, но со мной Печенька, а ребенку нужны условия покомфортнее ночевки под открытым небом.
– Хорошо!
Буду надеяться на лучшее, решаю про себя. А если эти надежды не оправдаются в реальности, у меня в рюкзаке найдется кое-что, чем можно защититься и отвлечь, в случае чего.
10
– Погоди, Пенелопа.
Я останавливаюсь и снимаю со спины рюкзак, достаю купленное на всякий случай средство самообороны, перекладываю его в карман и закидываю поклажу обратно на родной хребет.
– Если вдруг мама скажет тебе бежать, Печенька, то беги. Хорошо?
– А ты? – пугливо звучит вопрос ребенка.
– Мама будет бежать прямо за тобой, не бойся, – обнадеживающе звучит мой голос без единого намека на ложь.
Мы подходим к источнику огней ближе. С такого расстояния становиться возможным различить силуэты деревенских домиков.
Поселок. Лают собаки, доносятся обрывки человеческой речи. В остальном, все довольно спокойно.
Я выдыхаю, но расслабляться пока рано. И почему на карте не значится это место, люди же здесь живут? Странно. Это чья-то оплошность или такой хитроумный ход? Но зачем?
Продолжаем идти по полевой дороге. Дома все ближе и ближе. Рука, сжимающая пальцы Печеньки уже мокрая от пота.
– Лука, Левиса домой! – зовет женский голос.
– Пять минут, мам! – молит в ответ ребенок.
– Кому сказала – домой!? Не злите отца!
В крайнем доме горят огни, с их двора и доносятся крики. Мы подходим ближе. В проливающемся наружу из жилища свете с трудом различимы силуэты его обитателей.
– Простите, – обращаюсь к хозяйке дома, которая ждет пока дети зайдут в дом.
Женщина в проеме двери подпрыгивает на месте и от неожиданности прижимает руку к груди. Не могу разглядеть ее лица. На улице окончательно стемнело. Но не время любоваться ночным небом и хороводом звезд, который возглавляет полная луна.
– Хоспаде! Кто там? Ты, Агата?
Я не отвечаю. Что-то скрипит, раздается звук шагов – сначала стихает, затем снова становится громче.
Тяну Печеньку вперед, останавливаемся мы у деревянной калитки, за которой начинается двор и территория матери Луки и Левисы, которые до сих пор не зашли домой по зову матери.
В лицо ударяет свет направленного на нас фонаря. Несколько раз моргаю, прежде чем привыкнуть. Брюнетка с толстой косой в голубом платье округляет глаза, смерив взглядом сначала меня, потом застывшую рядом Пенелопу.
– Кого это принесло? – из дома слышится мужской бас.
У меня в груди сердце набатом колотится. Люди своими делами занимаются, так неудобно тревожить.
– Простите,