Читать интересную книгу Мой дедушка - памятник - Василий Аксенов

Господа, вы знаете, что сила удара левой ноги Рикко, Силлы равна одной, тысяче пятистам килограммам, тогда как, удар пресловутого, но уважаемого всеми нами Пеле весит всего лишь восемьсот килограммов. Какое же может быть первенство без команды Больших Эмпиреев?

Трибуны для публики взорвались бешеным восторженным ревом. Спикер выстрелил в потолок.

— От себя, лично, господа, — продолжал президент, — я заявляю. В завтрашнем матче я парирую восемь пенальти и вытащу столько же мячей из «девятки». Лозунг Рикко Силлы вам известен. Уверен, что сенат единогласно одобрит встречу наших легоперов с советскими футболистами, прибывшими к нам на галеоне «Алеша Попович». Я кончил, господа!

Спикер снова пальнул в потолок.

— Слово имеет старейшина Совета Копальщиков острова Карбункл достопочтенный кавалер Ордена Счастливой Лопаты полковник Бастардо Мизераблес ди Порк-и-Гусано.

На трибуну поднялся высокий мощный мужчина лет сорока с бананообразным носом, лохматыми гусеницами бровей, похожим на утюг подбородком и странными на этом фоне тоненькими усиками. Лицо этого господина показалось знакомым Геннадию и Рикошетникову, но вспомнить его они не смогли. Как-то очень уж не связывались между собой сенат далекой неведомой страны и милый сердцу, проступающий сквозь снег вид Ленинграда… Кировский мост, Петропавловка, памятник Суворову…

Бастардо Мизераблес ди Порк-и-Гусано грохнул страшным кулаком по трибуне и эавопил на карбункулском наречии эмпирейского языка:

— Вжыл жыз всплых сиплствоу! Черчелянто ри фларт! Газзо азаф Карбункл жрав Эмпирея гам, га фула, брегадл!..

Грубая речь его была почти непонятна нашим морякам. Уловить можно было лишь отдельные бранные слова: трусы, предатели, лентяи, провокаторы, идиоты, коварные происки и тому подобное. Ясно было одно: кавалер Ордена Счастливой Лопаты яростно протестовал против дружеского спортивного поединка, обвинял и угрожал.

Никто не ожидал такого поворота дела. Изумленные сенаторы левого крыла и центра вскочили, размахивая руками. Шум на галереях для публики поднялся невообразимый. Круглый, как мяч, седоватый сенатор в красной футболке с цифрой «З.» одним прыжком взлетел на трибуну и закричал:

— Позор недостойным копальщикам Карбункла! Вам не поссорить нас со славными ребятами, не дрогнувшими даже перед лицом бандитской подлодки! Занимайтесь своим делом, копите свои грязные клуксы и не лезьте в чистый футбол! Да здравствует дружба! Да здравствуют посланцы страны нашего героя Серхо Филимоныч Страттофудо!

Шум усилился еще больше. Полдюжины черных сюртуков сиплыми глотками рявкали какую-то гадость. Спикер палил уже из двух пистолетов. И тогда, слегка поправив свои дивные волосы, встала мадам Накамура-Бранчевска. Все мгновенно затихли. Видимо, вес этой женщины в эмпирей-ском обществе во много тысяч раз превышал ее собственный вес, вполне соответствующий изящным парижским стандартам.

— Господа, — мягким глубоким голосом сказала женщина-сенатор, — Никто из присутствующих не упрекнет меня в презрении к футболу. Все помнят, что именно я открыла счет в матче с командой австралийского авианосца «Кукебурре». В это же время остров Карбункл отлично знает, с каким уважением я отношусь к его трудолюбивому мужественному населению. По этим двум причинам я воздерживаюсь от голосования и приглашаю всех присутствующих на мой сегодняшний вечер «Вальс незнакомых цветов».

Очаровательно улыбнувшись, она села. В зале царило недоуменное молчание. Позиция влиятельной дамы явно всех озадачила.

— Начнем голосование? — сквозь традиционный кляп еле слышно произнес спикер.

— Начнем! Начнем! — послышались неуверенные голоса. Президент Токтомуран Джечкин крикнул со своего места.

— Господа я забыл добавить! Рикко Силла сегодня ударом головы выворотил штангу!

Взрыв энтузиазма погасил последние сомнения

— Голосуем, и дело с концом!

И тогда правая оппозиция прибегла к последнему коварному способу погасить волю народа. Она выпустила на трибуну так называемого «резинщика». Все в зале поняли, что это значит, когда «резинщик» начал с первой страницы читать «Хартию вольностей» толщиной в мраморную плиту, а под рукой у него еще были «Ветхий завет», «Коран» и «Антология мирового фольклора». Увы, таков был закон ампи-рейского сената — оратор мог выступать столько, сколько хотел, а «резинщик» с Карбункла, видимо, собирался выступать не меньше четырех дней. Сенат же не мог проголосовать, пока он не кончит.

— Поразительно, — прошептал капитан Рикошетников, — к этому средству в буржуазных псевдодемократиях прибегают только в крайнем случае. Никогда не думал, что футбольный матч вызовет такие страсти. Что все это значит и кому все это нужно?

Прошел час. В зале уже слышалось носовое посвистывание засыпающих сенаторов. Спикер, свернувшись в клубок, спал на своей бочке. А «резинщик» все бубнил и бубнил:

— …Итак, параграф седьмой пятого подпункта установления о торговле гласит, что производство пуговиц разрешается при предъявлении определенного числа доказательств о возможности такого производства, обусловленных пунктом «а»…

— Пойдемте в порт, Геннадий, — сказал Рикошетников. — Дело ясное, что дело туманное.

Он обернулся и увидел, что мальчика рядом с ним нет.

ГЛАВА 7

из которой доносятся до нас стук теннисного мяча и страшный хруст, с которым мощные челюсти разгрызают клешни омара

Первое, что услышал Геннадий, очнувшись, был звук, похожий на грохот работающего рядом отбойного молотка. Потом лопатки его ощутили холод каменного пола. Глаза устремились вверх, и мальчику показалось, что он лежит на дне глубокого каменного колодца. Голова закружилась.

— Где я? Что со мной?

Геннадий приподнялся на локтях и осмотрелся. Нет, это был не колодец, скорее старая узкая крепостная башня. Сте-ны грубой кладки уходили вверх. Сквозь стрельчатое окно на самом верху, скорее похожее не на окно, а на мушкетную бойницу, узкая полоса яркого солнечного света косо шла вниз и падала на привалившегося к стене дюжего детину в штанах военного образца и в белой майке со штампованными автографами кинозвезд. На коленях детины лежал тупорылый автомат-люгер. Детина храпел, и именно этот храп создавал впечатление работающего рядом отбойного молотка.

Через секунду Геннадий вспомнил все. Он вспомнил, как, утомленный нудным завыванием «резинщика», тихо покинул галерею для гостей и решил прогуляться по зданию эмпирейского сената.

Он шел гулкими сводчатыми коридорами, разглядывал стоящие в нишах фигуры средневековых воинов, входил в пустые залы и смотрел на огромные картины, поразительно напоминающие эмпирейскую банкноту велюр.

Открыв очередную дверь, Геннадий запутался в каких-то тяжелых шторах. Пытаясь выбраться из парчовых складок, он услышал негромкие мужские голоса и наконец увидел в щелку трех джентльменов, развалившихся в креслах и прихлебывающих из высоких стаканов янтарное виски. Он хотел было уже с извинениями удалиться, как вдруг услышал…

— Этот идиотский футбольный матч не должен состояться ни в коем случае, — сказал тихо голубоглазый блондин с очень странным утиным носом. — И вообще советскому кораблю нечего делать возле архипелага.

— Видите ли, мистер Мамис, — обратился к утконосому глыбоподобный господин, — меня самого и всех нас, копальщиков, тошнит от футбола и разных других выходок этих эмпирейских недоносков, но… понимаете ли… русские популярны в республике, а этот их кумир Серхо Филимоныч Страттофудо… а от футбола они сходят с ума… Может быть, дадим им сыграть эту игру и уже потом…

— Вы здесь на своем архипелаге совсем оторваны от мировой политики! — резко прервал его утконосый. — Мясо, господа, нужно отмочить в соусе, прежде чем нанизать на вертел!

Джентльмены гулко расхохотались и подняли стаканы.

— За мистера Кингсли Брейнвена Мамиса из страны, которая ценит юмор, но не любит шутить! — провозгласил глыбоподобный.

— За наше дело, господа! — сказал, как бы подводя итог, мистер Кингсли Брейнвен Мамис.

В это время стальные пальцы сзади обхватили горло Геннадия, и не успел он опомниться, как был втащен внутрь кабинета. Джентльмены вскочили. Мамис мгновенным движением сунул руку за пазуху.

— Мне пришла нужда прогуляться, господа, — прогудел над Геннадием грубый голос, — Возвращаюсь, смотрю- мальчишка…

— Кто ты такой, щенок?! — завизжал не своим голосом глыбоподобный, суя под нос Геннадию кулак, усеянный огромными перстнями.

— Здесь не место разбираться, Латтифудо, — быстро проговорил Мамис, открыл черный портфельчик «атташе» и, зажав себе нос платком, брызнул из какой-то стеклянной трубочки едкой жидкостью в лицо Геннадию.