Читать интересную книгу Ведьма войны - Андрей Посняков

Взмах, гребок, отдых… Взмах, гребок, отдых…

Солнце медленно кралось над горизонтом, однако теплее отчего-то не становилось. С каждым выдохом изо рта вырывался пар. И, кажется, он даже становился все гуще и гуще.

Беглянка оглянулась. Второе, колдовское солнце, к которому она успела так привыкнуть, тоже стояло низко-низко над горизонтом. И тоже почти совсем не грело.

– Что же будет, когда оно скроется совсем? – прошептала Устинья.

Наверное, ничего хорошего… Но она в пути уже третий день. Осталось всего семь. Совсем немного. Гребля согревает, укрытие на ночь есть. Можно потерпеть. И Устинья снова взялась за весло.

К вечеру рыбина кончилась – а она как была голодной, так и осталась. Поэтому Устинья отрезала себе еще пару ломтиков мяса и устало забралась в отчаянно воняющую рыбой сетяную постель.

В этот раз из объятий сна путницу опять вырвал холод. И опять девушка спаслась от него только старательной греблей до самого рассвета. Однако и поднявшееся солнце не принесло облегчения. Яркие лучи осветили мир вокруг – но ничуть его не согрели. Колючий морозец забирался под кухлянку и покалывал уши, щипал ноги через сапоги, встречал дыхание на губах, обращая его в густой пар. Берег же радужно светился яркими отблесками на ветвях деревьев, на прибрежных камнях, на моховом ковре, укрытыми, словно шубой, толстым слоем инея.

Устинья гребла и гребла, не зная, что для нее важнее – согреться или покушать?

К полудню она все-таки достала и разобрала еще одну рыбу и до конца дня ела маленькими кусочками, в коротких перерывах между взмахами весел.

– Три дня… Мне надобно выдержать всего три дня, – бормотала она. – Четыре я уже в пути, значит, осталось всего ничего. Скоро будет поворот к устью Печоры. А там уже, совсем рядом, и острог…

Она старалась изо всех сил, однако с каждым гребком ей почему-то становилось не теплее, а чуточку холоднее – и в этот вечер Устинье, несмотря на усталость, уже не хотелось останавливаться. Однако ночь сгущалась, глаза слипались, руки переставали слушаться, и казачке пришлось-таки повернуть к берегу.

Путница перешагнула через борт, вытянула лодку чуть дальше на сушу, прошлась немного вперед-назад, разминая ноги. Потом нарезала и доела остатки мяса.

На небе поблескивали холодные звезды, и им в ответ сверкала с земли красочная шуба изморози. Это было красиво. Красиво, как в сказке. Устинье захотелось, чтобы эти ледяные изумрудики взлетели в воздух и закружились вокруг нее в хороводе, запорхали, подобно бабочкам…

Беглянка тряхнула головой, поймав себя на том, что засыпает стоя. Торопливо забралась в лодку, подложив снизу для тепла драную рогожку, а под голову – сумку с последней вяленой рыбиной, нагребла сверху сеть и свернулась калачиком, как делала когда-то в детстве, когда под тощим покрывальцем становилось уж очень холодно. Веки опустились – и вокруг нее снова закружились изумрудные бабочки. Они приближались и отлетали, закручивались вихрем и останавливались, пытались сесть на плечи, на грудь, на лицо, покалывая девушку тонкими лапками.

От крыльев бабочек струился радужный свет, стреляя синими, красными, зелеными лучиками, расцвечивая ими небо и землю, превращая равнину в цветочный луг, на котором паслись широкогрудые олени с ветвистыми рогами, гуляли могучие мохнатые зубры, кряжистые, как гранитные уступы, отдыхали белые волки, плясали мелкие пушистые собачки. Над этим прекрасным миром засияло горячее солнце, в нем было тепло и покойно, радостно, счастливо. В нем волки не охотились на оленей, в нем зубры не рвали травы, в нем птицы не ловили прекрасных ярких бабочек, вьющихся вокруг Устиньи…

Звери как-то неожиданно повернули к ней свои морды, словно хотели о чем-то узнать. Она подняла руку, позволив сесть на ладонь нескольким бабочкам, рассмеялась и пошла на луг…

* * *

Для Маюни этот день стал невероятно тяжелым испытанием. Половину дня и всю ночь он вместе с другими казаками свежевал огромные туши, резал мясо, носил его на берег, складывая в струги, спешно возвращался обратно за новым грузом. Вымотался следопыт изрядно – однако же, когда все смогли отдохнуть, проклятая ведьма сир-тя огорошила его известием о бегстве Устиньи.

Остяк вырос в здешних местах и хорошо знал, что зимой здесь даже умелому охотнику в одиночку выжить непросто. А уж женщине, да еще из чужих краев… Его Ус-нэ, его прекрасная белая дева, которой он собрался посвятить свою жизнь, – она уплыла навстречу смерти!

Искать виновных юному шаману было некогда, мысли направились лишь на то, что нужно делать для спасения светлой девы. Уже через несколько мгновений следопыт собрался, выбрав самый легкий, а значит – самый быстрый берестяной челнок, бросив в него сыромятные шкуры от казачьих волокуш, тяжелый плотницкий топор, туесок с сушеным мясом, толкнул лодку на воду и взялся за весло. Спасибо мерзкой Митаюки – он знал хотя бы направление.

Второй удачей стал наступающий рассвет. У него впереди был полный световой день!

– Четыре дня… – Остяк стоял на одном колене, быстро работал веслом и гнал челнок с такой скоростью, что вода аж шипела, выскальзывая из-под берестяного днища. – Одна, на тяжелой лодке… Устинья сильная, но уж не такая, чтобы с воином тягаться… Вдвое медленнее поплывет… Челнок легче… Это еще вдвое… За день догоню…

Лодка шипела, как змея, чуть приседая после каждого гребка, и снова выпрыгивала из воды, норовя забраться на гребни волн. Море было милостиво к остяку и не бурлило, качаясь длинными пологими валами, низкое солнце ярко светило вдоль земли с кристально чистого неба – и это небо пугало юного шамана больше всего. Ясные ночи самые холодные, а он не помнил у Устиньи иной одежды, кроме сарафана и его легкой кухлянки. Между тем северные земли бывают очень, очень холодными. Особенно там, где нет колдовского солнца, а истинное надолго прячется за горизонт.

Маюни греб не переставая, не замечая ни усталости, ни голода; забыв обо всем, кроме Ус-нэ, опять ищущей погибели где-то там, впереди, на мрачных ледяных берегах.

Узкая и длинная берестяная лодочка неслась со скоростью бегущего человека, час за часом скользя по гладкой воде. Колдовское солнце уже давно исчезло, скрылось позади за краем берега, за вершинами далекого леса, забрав с собой половину тепла. Теперь встречный ветер стал колючим, от днища челнока тянуло морозцем, и ноги ощутимо мерзли, изо рта вырывался пар. Однако шаману из древнего рода Ыттыргын все это было нипочем. Он даже лучше себя почувствовал – не так парился, непрерывно работая веслом.

Настоящее, южное солнце, ненадолго приподнявшись над водами впереди, покатилось вниз, начало медленно тонуть – и вместе с ним над волнами и берегом стала сгущаться мгла.

– Нет, нет!!! – взмолился Маюни. – Не исчезай! В темноте я не смогу найти свою милую Ус-нэ! Я не увижу ее ни среди моря, ни у берега! Не забирай свой свет, милое солнце. Оставь мне хоть немного!

Наивная мольба не принесла пользы – темнота подкралась к следопыту, обняла его, словно укутала непроглядным покрывалом, и только высокие звезды нижнего неба предательски подмигивали охотнику, позволяя разве лишь угадывать силуэт челнока да подсвечивая берег отблесками инея на мху и камнях. Различить же чужую лодку сквозь тьму он не смог бы и в нескольких шагах.

– О боги! О великий Хонт-Торум, о дева Мис-нэ, не поступайте так со мной! – в отчаянии закричал молодой шаман. – Я не могу ждать утра! В ночи семь дочерей отца смерти глазасты, как совы. Они найдут мою Ус-нэ, они сожрут ее душу, оледенят ее тело, они не дадут ей дождаться меня, услышать слово мое, обнять меня, ответить на мою просьбу! Помогите мне, вашему потомку! Помогите охотнику из рода Ыттыргын! А-а-а…

Маюни повернул к берегу, выпрыгнул из челнока, сдернул с пояса свой бубен, несколько раз ударил в него, потом содрал через голову малицу и глубоко резанул себя ножом по плечу, принося духам кровавую жертву, снова ударил в бубен:

– Вас зову, предки мои и покровители! Вас зову, боги и духи земли манси! Вас зову, всех кто желает испить моей крови! Приходите ко мне, будьте сыты, духи этого края. Пейте меня, ешьте! Но отзовитесь мне, последнему Маюни из зрячего рода Ыттыргын!

Юный шаман еще несколько раз резанул свое плечо и снова стал бить в старый, как сам шаманский род, бубен, впитавший души и силу многих, очень многих его предков.

Щедрое предложение было услышано – и паренек почти сразу ощутил движения рядом с собой, заметил какие-то туманные облачка, что вырастали из-под земли или слетались издалека, дабы припасть к его плечу. Очень скоро оно стало стыть от прикосновений холодных существ неживого мира. Маюни снова ударил в бубен, потребовал:

– Ответьте мне, духи берега, где дева белая из чужих земель, что плыла по этим волнам?!

– Зачем она тебе, Ыттыргын народа манси? – пошел шепоток по зарослям мха. – Она чужая, чужая… Она тебе не нужна… Она чужая… Ищи свою… Ищи манси…