к которой жених приехал на смотрины. Я гулко сглотнула и заставила себя отвести взгляд. Негоже так смотреть пристально. Ещё подумает, что полюбился мне…
— Я никуда не пойду без тебя, — серьёзно сказал мужчина. — Уже говорил тебе об этом.
— И что, что говорил, — краснея, сказала я, отходя от стола. — Жизнь переменчива, как ручей по весне. Захочет левым боком повернёт, захочет правым.
— Неужто у меня нрав такой же, как у ручья весеннего?
Я не поворачивала головы. Мне не хотелось видеть его глаза. Слишком внимательные, слишком глубокие. Как два омута. И сердце всегда так трепетало от этого взгляда, словно боялось или ждало чего-то.
— Беляна?
Я сглотнула и со вздохом проговорила.
— Не такой у тебя нрав. Но и меня ты знаешь. Я не брошу тех, кому помощь нужна.
— Знаю, потому и боязно за тебя, — мягко сказал Маар. — Не сердись. Не хотел обидеть. Добра тебе только желаю.
Я кивнула и повернулась к нему.
— Не обидел. Знаю, что сердце у тебя доброе.
Маар осторожно взял мою руку в свою ладонь и слегка сжал пальцы. Я снова зарделась, как маков цвет, но руки не отдёрнула.
* * *
Минуло лето. Зачастили дожди. Людям приходилось спешно собирать урожай. Сетовали, что русалки опять много пляшут, дожди скликают. Была примета — чем больше русалки по осени пляшут, тем суровее будет зима и дольше продлится. Успевают перед долгим сном нагуляться. А потом уж до весны в прудах да реках спать будут.
Маар заготавливал дрова, трудился с раннего утра до самого вечера. Я сушила коренья, грибы, травы, вялила мясо, орехи собирала в мешочки. Крупы в этом году мало получилось, да может, кто и поделится.
Когда кончились дожди, Маар каждое утро уходил волком к берегам широкой реки Ладоги. Смотрел не видать ли кораблей чужаков. И я даже успела успокоиться, подумаешь сон приснился. Всякое снится, что ж теперь, от всего мира отгородиться? Но однажды Маар прибежал подбитый чужой коленной стрелой…
Волк истекал кровью, пока я затаскивала его домой. Дышал часто, закатывал глаза, словно уже был готов пращурам душу отдать. Как увидала его на крыльце неподвижного, сердце в пятки ухнуло, а в голове звон поднялся. Не помня себя схватила волка, и потащила, что было сил. Стрела угодила прямо в спину меж лопаток. Да глубоко засела…
Пока тащила стрелу, смахивала злые слёзы, которые накатывали. Это ведь я попросила его ходить и стеречь. Когда вытащила треклятую стрелу, Маар жалобно заскулил и засучил лапами.
— Всё-всё! Достала! Сейчас…! Легче будет! Погоди!
Я отошла от лавки, бросилась к полкам со снадобьями, тряпкам да воде в бочке. А когда повернулась, чуть не вскрикнула. Волка на лавке не было. Лицом вниз лежал обнажённый мужчина с раной в спине. Я помотала головой и заставила себя отринуть все прочие мысли.
Я мигом обработала рану, положила мазь, накрыла тряпицей и зашептала от хвори. Рана тут же засветилась слабым зелёным светом. Значит подействовали слова заветные. Теперь Маар поправиться. Пришлось распустить на бинты свою тёплую рубаху, но я перевязала мужчину и накрыла его одеялом до плеч. Маар перестал тяжело дышать и наконец, его дыхание стало ровным и лёгким. Я осторожно потрогала лоб мужчины, что бы убедиться, что нет жара.
Мой взгляд зацепился за стрелу, которая лежал на деревянном полу, обмазанная кровью Маара. Необычный наконечник раздваивался к навершию, словно был сделан специально, что бы ранить больнее. Я взяла стрелу в руки. Дерево молодое срубили. Тот, кто пустил стрелу, не видел опасности в лесном звере, просто забавы ради. Повеселить себя да воинов своих. От стрелы пахло азартом и нетерпением. Коленный наконечник был сделан умело. Но такие стрелы обычно берегут для врагов, а не для зверей… Значит заранее уверены, что тут противостоять им никто не будет.
Я закусила губу. Уж пару раз я и Маар ходили к людям ближайших деревень и предупреждали их о скорой беде. Кто-то послушался, кто-то посмеялся. В свою деревню я тоже зашла. Но там лишь рукой на меня махнули. Мол, никто ничего им не сделает. Брать — то у них нечего. Ни злата, ни каменьев драгоценных ни у кого не было. Но сердце мне подсказывало, что они и не за сокровищами сюда явились.
Я ещё раз склонилась над Мааром. Спит. Ему сейчас отдых нужен. А я уж как-нибудь сама всё сделаю. Стрелу я забрала с собой, сама не знала зачем.
Наскоро накинула платок, лапти обула и побежала к лесной тропинке, что ветер буйный. Моя деревня хорошо была видна с реки, а значит, к ней и приплывут перво-наперво.
Тропинка лесная размокла от дождя, я несколько раз чуть ноги себе не свернула от безумного бега. Но всё-таки поспела вовремя. Едва я забежала за деревенский тын, как сразу кинулась дом к старосте, да так и без стука влетела в избу.
— Дед Третьяк! Ты где?!
В сени выбежала жена старосты, склочная бабка Всеведа, всплеснула руками и округлила и без того круглые глазищи.
— Белянка! Чего шумишь?
— Где староста?!
— Так ить…спит.
— Разбуди!
— Вот ещё…!
— Буди, кому сказала, баба бестолковая! — рявкнула я, что было сил. — Не медля!
Видимо, страшен был мой вид, потому что бабка побледнела и кинулась исполнять. Спустя пару минут, крехтя и кашляя ко мне вышел староста Третьяк.
— Ну?! Чаго надобно?!
— Викинги на реке! Созывай мужиков! Баб и детей пусть прячут! Быстро!
У Третьяка аж волосы зашевелились на затылке. Старичок, не смотря на свой почтенный возраст, мигом накинул на себя теплый тулуп и ринулся за дверь. Его крик хорошо услышали и сразу стали выходить на улицу. Мужики спешно искали оружие, бабы собирали плачущих детей и уходили в лес, что за деревней был.
Когда первая деревянная ладья коснулась берега, мужчины уже стояла у тыны, вооружённые кто чем. Я про себя посетовала, что вилы нечета секирам настоящих воинов.
Я обошла толпу мужиков и встала рядом со старостой. Стрелу достала из-за пояса на юбке и взяла в руку.
— Белянка! Иди отсюда! Негоже бабе…!
— Я не баба, — мрачно бросила я через плечо. — А ведьма. А будешь рот открывать, понос будет такой, что нутро сдуется.
Больше мне и слова не сказали. Я бы никогда так говорить ни с кем не стала, и сама не понимала, откуда во мне такая смелость. Дед Третьяк стоял рядом и хмыкал в усы, сжимая в руках свой посох.
— А ты чего тут делаешь? Предупредила о беде, и сама бы укрылась где. Мать