раскрыты, в коридоре говорят люди, женщины со спутанными волосами в длинных хлопковых рубашках, у кого-то на глазах слезы, они обнимаются или обнимают мужчин в шортах и футболках. На улице стало прохладно, но здесь стояла жара, на верхних этажах Джей всегда было жарко. Тупое, громоздкое, грубое здание с дешевой отделкой внутри: к верхним этажам поднималось все тепло отопительной системы, а из-за крытой медью крыши в солнечные дни там припекало. Летом можно было сдохнуть от жары.
У окна виднелся костлявый юнец в ковбойских сапогах, штанах хаки и куртке-сафари, несмотря на жару. Он сидел на корточках спиной к стене, курил сигаретку, стряхивая пепел за стоявшую рядом батарею.
Снеттс пикировал на него, как сокол на полевку.
– Как тебя зовут, сынок?
– Текс.
– Ну конечно, – беззлобно усмехнулся Снеттс. Присел рядом. Джордж остался стоять, оглядываясь по сторонам.
– Текс, ты видел тут наверху кого-нибудь из полиции? – продолжил Снеттс.
– Они там, где окна, что выходят на Амстердам, – Текс махнул в ту сторону рукой, в которой держал сигарету.
– Знаешь упавшего парня?
– Знаю, но он не упал.
– Как его зовут?
– Джефф Голдстайн.
Снеттс взялся за блокнот.
– Джеффри, значит?
– Да, вроде так.
– Так ты говоришь, он не упал?
– Его кто-то толкнул. Или он спрыгнул. Вам трудно будет разобраться.
– А почему ты считаешь, что его толкнули? – спросил Снеттс.
– Я сказал, что он не упал, – возразил Текс. – Его столкнули или он спрыгнул. Он был с каким-то парнем. Была ссора.
– Ты это видел?
– Слышал. Все слышали. Джефф кричал, плакал.
– По какому поводу? – Снеттс тоже закурил. Он курил «Парламент». С пластиковым фильтром, чтобы можно было зубами держать. Текс курил «Лаки Страйк» без фильтра. Пачка белая, красно-черный круг мишени на полу рядом с ним. И тоненькая зеленая полоска.
– Трудно сказать, – ответил Текс. – Самая обычная поебень: ты говорил, что любишь меня, et cetera и все такое.
Он произнес et cetera как Юл Бриннер, скрещенный с Джимми Роджерсом.
Снеттс по-прежнему смотрел на него.
Текс тоже не отводил взгляда.
– Он был голубым.
– То есть он был гомосексуалистом?
Текс смотрел на него своими карими, беззлобными, чуть любопытными глазами. Совершенно нечитаемыми. Он задержал взгляд чуть дольше, чем хотел.
– Да, именно так, сэр. Так это называется. Я их слышал. Был в комнате отдыха. Потом пошел в туалет, посрал. То есть следует сказать «испражнился», если вы вдруг записываете. «Срать», так это называется.
– Ну, это я уже понял.
– Выхожу я, значит, а этого парня там уже нет и Джефф уже вылетел в окно.
– Что ты делал в комнате отдыха?
– Телик смотрел.
Он произнес «телик», растягивая «е».
– Что смотрел? – спросил Снеттс. Вопрос задается автоматически, ответ проверить легко.
– «Гарри О»[38]. Обожаю «Гарри О».
Снеттс кивнул, будто был знаком с ночной программой передач. На мгновение Джордж представил, как тот живет: один дома, смотрит повторный показ с Дэвидом Янссеном в полвторого ночи. Ест сосиски и фасоль из консервной банки.
– Ты видел или, может, слышал, как они боролись?
– Нет, сэр. Слышал, как они спорили.
Голос Текса был средней частоты, гулким, звонким и совершенно не вязался с его тщедушным телом, тем более что он говорил, не глядя на собеседника, и на лице его не двигался почти ни один мускул.
– Они говорили очень громко. Остальные тоже их слышали. Можете у них спросить.
Текс дернул подбородком, указывая дальше по коридору, и аккуратно стряхнул солидный столбик пепла за батарею. Снеттс, как по указке, запустил окурком в ту же сторону. Он промахнулся, но мерзкий зеленый клетчатый ковер уже ничто не могло испортить.
Снеттс поднялся, поблагодарил Текса и ушел. Джордж остался.
– Я из «Очевидца». Джордж Лэнгленд.
– Видел там твою фамилию, – отозвался Текс.
– Ты знал его?
– Ага. Не то чтобы мы с ним социализировались, но я с ним говорил в комнате отдыха, хуе-мое.
Текс украдкой поднес руку ко рту, затянулся в последний раз. Слова выходили у него изо рта, как флотилия корабликов по реке дыма.
– Думаю, парень, с которым он был, не хотел, чтобы его сочли педиком. Думаю, в этом все дело.
– А тут, на этаже, есть сообщество геев? Или вообще в Джее? Типа сплоченной группы?
Ответом был неодобрительный взгляд.
– Я Текс. Я живу в Джее, но сообщества Текса, насколько мне известно, здесь нет.
– Я просто пытаюсь осмотреться на месте происшествия.
Текс покрутил ладонью, как лопастью вертолетного винта.
– Вперед, брат, поброди тут, осмотрись. Все произошло здесь. Только это не простое место. Это Джон Джей, сынок. Пусть сжигали его чучело[39], но чувак был одним из наших, из Колледжа Кинга, тысяча семьсот какой-то там год.
У Джорджа была с собой ручка, он всегда носил ее с собой, но некуда было записывать.
– Бумага есть?
Текс медленно поднялся с корточек, прошел в свою комнату, вернувшись с тремя листами бумаги. Джордж сложил их наподобие буклета, затем еще раз вполовину и аккуратно оторвал нижнюю часть, получив несколько страниц.
– Текс, назовешь свое полное имя?
– Что, в статью меня пропихнешь?
Джордж посмотрел на него.
– Еще не знаю, что это будет за статья и что туда войдет, но знаю, что не хочу через пару часов понять, что не спросил, как тебя зовут. Тогда будет: сказал один из живших на этаже, пожелав остаться неизвестным. Это значит, репортер его не спросил.
– Роберт Уоллес. Но ты оставь «Текс». Напишешь «Роберт Уоллес», и хрен кто поймет, о ком речь.
– Шотландец?
– По линии отца, восемнадцатый век. Чистокровный техасец с 1831-го.
– На каком курсе учишься?
– На втором.
Джордж направился в ту часть коридора, где были Снеттс и другие копы; тот смотрел в раскрытое окно, изучал раму, высовывался наружу. В конце коридора, в комнате отдыха, где стояла кое-какая мебель и «те-е-е-лик» Текса, Джордж увидел паренька по имени Кеннет; каждый раз, когда он его видел, он вспоминал Монтгомери Клифта. Вместе с Джорджем он посещал занятия по творчеству Китса. Он плакал.
– Эй, – окликнул его Джордж.
– О, привет, – сказал Кеннет. Он вытер лицо рукавом черной водолазки, и на черном хлопке остался привычный след серебристой слизи.
– Собираю материал для статьи, – пояснил Джордж.
– Знаю, ты пишешь для газеты.
– Знал этого парня? Джеффа?
– Джеффри. Да. Он предпочитал, чтобы его звали Джеффри.
– Мне очень жаль. Вы были друзьями?
Джорджа охватило беспокойство и дурное предчувствие, как всегда бывало после таких вопросов. Конфликт: ему нужно было о чем-то писать, и он не хотел показаться мудаком. Но в основном статья должна была быть важнее. Если это так, то воодушевление пересилит